Анатолий Белов - Через костры и пытки
Санчес де Луна. Он слыл человеком настойчивым. Уж если ему надо добиться признаний, он непременно добьется. Он применял страшные пытки, способные развязать язык даже самым убежденным молчальникам.
— Ну что же, Кампанелла, ты до конца намерен упорствовать? — спросил он во время одного из допросов.
Кампанелла пожал плечами.
— Мне жаль тебя, ибо ты человек. Но в моем сердце нет жалости к заговорщикам против короля. Ты еще можешь избежать неприятностей, если сознаешься во всем. А если нет, тебя ждут трудные испытания.
Испытания? Они уже не были страшны. Ведь он испытал все, что можно испытать. Что же еще надумал Санчес де Луна?
— Ты слышал когда-нибудь, Кампанелла, о «велье»? Ах, не слышал? Ну что ж, ты узнаешь сегодня, что это такое. Подумай еще раз, стоит ли подвергать себя этой пытке. Все равно рано или поздно ты сознаешься во всем. Ты думаешь, что мы хоть на йоту поверили тебе, признали тебя безумным? Мне на своем веку довелось повидать немало подобных притворщиков, прикидывавшихся потерявшими рассудок. Но я заставлял их отказаться от этой затеи. Заставлю и тебя.
Кампанелла, не слушая его, бормотал про себя что-то бессвязное. Санчес де Луна выждал немного, а потом сказал:
— Ну что же, пеняй на себя, Кампанелла. Я предупредил тебя. Конгрегация Святой службы дала разрешение применить к тебе «велью».
Это была пытка, которую почти никто не выдерживал. Человеку связывали руки и сажали на треножник с острием. Веревку подтягивали и опускали, острие со всей силой вонзалось в тело. Дикая боль, струившаяся из раны кровь — и так в течение сорока часов.
Сменялись уставшие палачи, а их жертва, истекавшая кровью, испытывавшая неописуемые страдания, теряла счет времени. Издевательски звучало само название этой изощренной пытки — «велья», то есть бодрствование.
Инквизиторы требовали, чтобы он прекратил симулировать сумасшествие, обещая тотчас же прекратить пытку. От него требовали покаяния. Он потерял сознание, но каяться не стал.
Когда Кампанеллу принесли в камеру после «вельи», к нему пожаловал Санчес де Луна.
— Если ты не одумаешься, тебе придется еще многое вынести. У тебя есть время для раздумий.
У Кампанеллы не было сил ответить ему. Он только отрицательно покачал головой.
А во дворе тюрьмы все еще совершались казни заговорщиков. Одного за другим приводили их к виселице. Кампанелле передавали имена казненных. Изо дня в день он ждал своей очереди. Смерти он уже не боялся. По сравнению с теми чудовищными пытками, которые он перенес, смерть казалась благом.
Санчес де Луна решил добиться своего во что бы то ни стало. Снова «крокодилья яма», семь дней в этой яме, откуда Кампанеллу вынесли на руках. Он уже не мог ходить. Потом ему опять перетирали тело веревками так, что лопалась кожа, глубокие раны источали кровь.
Четыре года продолжалось следствие. Четыре года продолжались пытки.
Тюремщики пытались доказать, что Кампанелла симулирует сумасшествие. Без этого инквизиция не могла вынести ему приговор. Что взять с человека, повредившегося в уме, не ведающего, что говорит и творит. Но, выдержав пытки и выведя из себя своих мучителей, Кампанелла так и не выдал своего притворства.
Его снова бросили в камеру. Тюремщики говорили ему, что будут держать его бесконечно и без приговора. Все в их власти. И они могут заживо похоронить его в каменном мешке Кастель Нуово.
Неужели он более никогда не покинет тюрьмы? Неужели ему суждено навсегда забыть о свободе, мыслями о которой он жил все это время? Это была духовная пытка, которая столь же жестока, как пытка физическая. Но дух Кампанеллы был поистине неукротим. В самые трудные годы заключения Кампанелла начал писать свое бессмертное творение — «Город Солнца».
Состояние Кампанеллы было очень тяжелым. После пыток у него начался жар. Тюремный врач определил, что начинается гангрена, и покинул камеру, безнадежно махнув рукой.
Смерти Кампанеллы ожидали со дня на день. Тюремщики то и дело заглядывали в глазок, присматриваясь, шевелится узник или нет. А силы покидали заключенного. Он не мог даже самостоятельно сделать глоток воды.
Убедившись в том, что Кампанелла уже не жилец на свете, что дни его сочтены, тюремное начальство разрешило присутствовать в камере отцу и брату узника.
Увидев их, он понял, что дела его совсем плохи.
Но Кампанелла не сдавался. Если было сломлено тело, то не сломлен дух. Пребывание в камере отца и брата можно было использовать для того, чтобы писать. Если ему и суждено умереть, пусть останутся после него мысли, которые он не успел поведать людям. Мысли о будущем, о грядущем преобразовании общества, о самом разумном государственном строе, который обеспечит человечеству равенство, всеобщее благоденствие и счастье. Пусть его мысли помогут людям, которым выпадет судьба осуществить великое дело справедливого преобразования общества, помогут осуществить государственное устройство, наилучшим образом отвечающее интересам масс.
Слишком мало сил осталось в этом некогда могучем организме. Но Кампанелла потребовал:
— Бумагу, перо!
Отец подал Томмазо перо и бумагу, которые передала тайком в камеру монахиня Дианора. Запомни это имя, читатель, — Дианора! Благодаря ей, доброй монашке, которая жила в Кастель Нуово, ухаживала за больными, стремилась облегчить страдания узников, смогло увидеть свет бессмертное творение Томмазо Кампанеллы. Вопреки строжайшим запретам, она приносила ему в камеру бумагу и чернила. Она начисто переписывала листки его рукописи, с трудом разбирая написанное.
Приходилось идти на всевозможные ухищрения, чтобы передавать Дианоре испещренные каракулями листы. Кампанелла тревожился за нее, испытывая к ней чувство любви и глубокой благодарности. Он писал ей нежные стихи, той, чья душевная теплота согревала его сердце.
Старик отец в самые трудные для Томмазо дни был С ним. Он видел, каких усилий стоило сыну сжать в пальцах перо.
Из груди Томмазо вырвался слабый стон. Отец подался к нему, но сын еле заметным жестом остановил его. Он попросил подвязать ему руку, чтобы не тратить силы, удерживая ее на листе бумаги. Отец приспособил небольшую дощечку, на которую укладывалась бумага.
Кампанелла с трудом выводил буквы. Каждое движение доставляло невыносимые физические мучения. Он скрипел зубами от боли, но писал. Выводил букву за буквой, строку за строкой.
Кампанелла торопился. Он боялся, что не хватит сил дописать, что может впасть в беспамятство, а тогда все потеряно. Поэтому он не щадил себя, работая над книгой. Он отрывался от листа бумаги только тогда, когда в коридоре раздавались шаги тюремщика, и брат, все время дежуривший у двери, подавал условный знак.
И вот наступил день, когда была написана последняя страница. Кампанелла поставил точку, отбросил перо и, обессиленный, упал на топчан. Сил больше не было. Он отдал все без остатка.
Однако случилось невероятное. Кампанелла стал поправляться. Он почувствовал себя лучше. Тюремный врач мог только недоуменно пожимать плечами, ссылаясь на волю провидения. Ничего подобного доселе в его практике не было. Человек, потерявший в результате пытки столько крови, которому грозила гангрена, сумел выжить в тяжелейших условиях тюрьмы. Немало повидал врач на своем веку, но с такими удивительными случаями не сталкивался.
Да, Кампанелла стал поправляться. И хотя еще долгое время его одолевала слабость, он понял, что смерть отступила. Он победил ее своим мужеством, упорством, неиссякаемой волей к жизни.
На лице Кампанеллы появилась улыбка. Он снова радовался жизни. И вдруг…
Неожиданно тюремщики устроили очередной обыск в камере. И хотя в последнюю минуту брату Томмазо удалось выбросить в окно рукопись философского трактата «Великий эпилог», над которым начал работать Кампанелла, при обыске нашли стихи, посвященные Дианоре, кое-какие наброски к рукописи, а затем на тюремном дворе была обнаружена и сама рукопись. Достаточно было бегло пробежать ее, чтобы убедиться, что она носит еретический характер.
Но не только это вызвало радость у тюремщиков. У них в руках были доказательства, что Кампанелла вовсе не умалишенный, каковым он прикидывался долгое время. Теперь его можно было предать суду инквизиции, заставить держать ответ за свои деяния, за свое богохульство.
Тотчас же последовали строжайшие меры. Отцу и брату Кампанеллы было запрещено дальнейшее пребывание в камере. Над узником установили более строгий надзор. А Дианору, добрейшую Дианору, перевели в далекий монастырь, чтобы она более никогда не увидела Томмазо Кампанеллу.
Но францисканка Дианора Баризана, которая была для Кампанеллы лучом света в каменной темнице Кастель Нуово, до конца выполнила свой долг. Она сохранила рукопись «Город Солнца», передала ее в руки друзей Кампанеллы, которые впоследствии сумели напечатать ее.
