Павел Мельников-Печерский - В лесах (Книга 1, часть 2)
- А в раздачу сиротам на каждый двор по рублю... Каждой сестре, пришедшей в день сей из скудных обителей, по рублю... Прихожим христолюбцам, кто нужду имеет, по рублю... И та раздача не из обительской казны, а от моего недостоинства... Раздавать будет мать Таифа... А ты, матушка Таифа, прими, кроме того, двести рублей в раздачу по нашей святой обители.
- Благодарим покорно, матушка!.. Дай тебе господи долголетнего здравия и души спасения!.. Много довольны твоей милостью...- загудели голоса.
Двинулась с места Манефа. Перед ней все расступились. Фленушка с Марьюшкой повели игуменью под руки, соборные старицы провожали ее.
Взойдя за крыльцо своей кельи, Манефа присела на скамейку под яркими лучами весеннего солнца. Матери стояли перед ней.
- В огородах просохло? - спросила она казначею.
- Просыхает, матушка,- торопливо ответила Таифа.- В бороздах только меж грядок грязненько... Да день-другой солнышко погреет, везде сухо будет.Молодым гряды копать, старым семена мочить,- распоряжалась Манефа.- Семян достанет?
- Вдосталь будет, матушка,- отвечала Таифа,- Всего по милости божьей достанет.
- Всхожи ли? - спрашивала игуменья.
- Всхожие, матушка, всхожие,- уверяла мать Таифа.- Все испробовала хорошо всходят.
- Навоз на гряды возили?
- До праздника еще свезли, на снег еще возили,- ответила Таифа.
- В большом огороде двадцать гряд под свеклу, двадцать под морковь, пятнадцать под лук саженец, остальные под редьку,- приказывала Манефа.
- Слушаю, матушка,- кланяясь, ответила Таифа.
- За конным двором, в малом огороде, брюкву да огурцы... Капусту, как прежде, на Мокром лужку... Срубы под рассаду готовы?
- Нет еще, матушка, не справлены,- ответила Таифа.- Когда же было? Праздники...
- Завтра справить. Ирины мученицы в пятницу - рассады сев,- сказала Манефа.
- Будет готово, матушка, все будет исправлено,- успокоивала ее казначея.
- А в четверг апостола Пуда,- продолжала игуменья.
- Вынимай пчел из-под спуда,- с улыбкой подхватила Таифа- Знаю, матушка, знаю (Ирине мученице празднуют 16 апреля; народ называет этот день "Арины-рассадницы", "Арины сей капусту на рассадниках" (в срубах). Апреля 15-го - "апостола Пуда - доставай пчел из-под спуда". ).
- То-то, не забудь.
- Как забыть? Что ты, матушка?.. Христос с тобой... Можно ль забыть! зачастила мать-казначея.
- Марью Гавриловну спроси, не надо ль ей грядок под цветочки. Если прикажет - белицам вскопать.
- Велю, матушка.
- А тебе, мать Назарета, послушание,- сказала Манефа, обращаясь к одной из степенных стариц,- пригляди за белицами. Пусть их маленько сегодня разгуляются, на всполье сходят...
- Слушаю, матушка,- низко кланяясь, молвила мать Назарета.
- Ронжинских ребят чтобы духу не было,- сказала Манефа,- да мирские песни девицы чтоб не вздумали петь.
- Как это возможно, матушка? - вступились Назарета и некоторые другие матери.- Наших девиц похаять нельзя - девицы степенные, разумные.
- Знаю я их лучше вас,- строго промолвила Манефа.- Чуть не догляди, тотчас бесовские игрища заведут... Плясание пойдет, нечестивое скакание, в долони плескание и всякие богомерзкие коби (Волхвование, погань, скверность.). Нечего рыло-то кривить,- крикнула она на Марью головщицу, заметив, что та переглянулась с Фленушкой.- Телегу нову работную купили?- обратилась Манефа к казначее.
- Евстихей Захарыч из Ключова в поминок прислал,- ответила Таифа.Справная телега, колеса дубовые, шины железные в палец толщиной. - Спаси его Христос,- сказала Манефа.- Молились за благодетеля?
- Как же, матушка, на год в синодик записан,- вступилась уставщица.
-А сиву кобылу продать,- решила Манефа.- Вечор Трофим проехал на ней, поглядела я, плоха - чуть ноги волочит. - Старая лошадушка, еще при матушке Екатерине вкладом дана - много годов-то ей будет,- заметила мать Таифа.
- За что ни стало продать. Вел бы Трофим в четверг на базар,- сказала Манефа.- Кур много ли несется? - спросила она подошедшую Виринею.
- Сорок молодочек, матушка, сорок...- ответила Виринея.- Две заклохтали, хочу на яйца сажать.
- Яиц много?
- Сот семь от праздника осталось, каждый день по сороку прибывает,сказала Виринея.
- До петровок станет?
- Хватит, матушка, хватит. Как до петровок не хватить? - отвечала Виринея.
- Масла, сметаны станет?- продолжала спрашивать игуменья.
- Уповаю на владычицу. Всего станет, матушка,- говорила Виринея.- Не изволь мутить себя заботами, всего при милости божией хватит. Слава господу богу, что поднял тебя... Теперь все ладнехонько у нас пойдет: ведь хозяюшкин глаз, что твой алмаз. Хозяюшка в дому, что оладышек в меду: ступит - копейка, переступит - другая, а зачнет семенить, и рублем не покрыть. За тобой, матушка, голодом не помрем.
- Ну, уж семенить-то мне, Виринеюшка, не приходится, - улыбнувшись, ответила Манефа на прибаутки добродушной Виринеи.- И стара и хила стала. А ты, матушка, уж пригляди, порадей, бога ради, не заставь голодать обитель.
- Ах ты, матушка, чтой-то ты вздумала? - утирая выступившие слезы, заговорила добрая Виринея.- Да мы за тобой, как за каменной стеной,- была бы только ты здорова, нужды не примем...
- Это как есть истинная правда, матушка,- заговорили соборные старицы, кланяясь в пояс игуменье.- Будешь жива да здорова - мы за тобой сыты будем...
- Подаст господь пищу на обитель нищу!..- сквозь слезыулыбаясь, прибавила мать Виринея.- С тобой одна рука в меду, другая в патоке...
- Бог спасет за ласковое слово, матери,- поднимаясь со скамейки, сказала игуменья.- Простите, ради Христа, а я уж к себе пойду.
Матери низко поклонились и стали расходиться. Пошла было и Аркадия, но мать Манефа остановила ее.
- Войди-ка, матушка Аркадия, ко мне на минуточку,- сказала она.
Вошли в келью, помолились на иконы, утомленная Манефа села, а Фленушке с Марьюшкой велела в свое место идти.
- Ты это что наделала? - грозно спросила Манефа оторопевшую уставщицу.
- Прости, Христа ради, матушка,- робко молвила Аркадия, кланяясь в землю перед Манефой.
- Какое ты чтение на трапезе-то дала?.. А?..
- Прости, Христа ради,- с новым земным поклоном молвила уставщица.
- При чужих-то людях!.. Соблазны в обители творить?.. А?.. Глаза Манефы так и горели. Всем телом дрожала Аркадия.
- Прости, Христа ради, матушка,- едва слышно оправдывалась она, творя один земной поклон за другим перед пылавшей гневом игуменьей.- Думала я Пролог вынести аль Ефрема Сирина, да на грех ключ от книжного сундука неведомо куда засунула... Память теряю, матушка, беспамятна становлюсь... Прости, Христа ради - не вмени оплошки моей во грех.
- Не знаешь разве, что слова об Евстафии не то что при чужих, при своих читать не подобает?.. Сколько раз говорила я тебе, каких статей на трапезе не читать?- началила Манефа Аркадию.
- Говорила, матушка!.. Много раз говорила... Грех такой выпал! оправдывалась уставщица.
- Где память-то у тебя была? Где ум-то был? А?..- продолжала Манефа.
- Прости, господа ради, матушка,- кланяясь до земли, говорила Аркадия.- Ни впредь, ни после не буду!..
- Еще бы ты и впредь стала такие соблазны заводить!..- грозно сказала Манефа.- Нет, ты мне скажи, чем загладить то, что случилось?.. Как из памяти пришлых христолюбцев выбить, что им было читано на трапезе? Вот что скажи.
- Что ж, матушка? Словеса святые, преподобными отцами составлены,- робко промолвила уставщица.- Как их судить?.. Кто посмеет?. Так и вспыхнула Манефа.
- Дура! - вскрикнула она, топнув ногой.- Дожила до старости, а ума накопить не успела... Экое ты слово осмелилась молвить!.. Преподобные, по-твоему, виноваты!.. А?.. Безумная ты, безумная!.. Преподобные в простоте сердца писали, нам с ними не в версту стать!.. Преподобных простота нам, грешным, соблазн... Видела, как девицы-то перемигивались?.. Видела, как мужики-то поглядывали!.. Бабы да сироты чуть не хихикали... Что теперь скажут, что толковать учнут?.. Кто отженит от них омрачение помыслов?.. Кто?.. В соблазн, как в тину смердящую, вкинуты, в яму бездонную, полну греховных мерзостей... А кто их вкинул?.. Кто вверг?.. Ну-ка, скажи!.. Разошлись теперь по домам, что говорят?.. На людях-то что скажут? "Были, дескать, мы на Радунице в Манефиной обители, слышали поученье от божественного писания - в кабак не ходи, и там средь пьяных такой срамоты не услышишь..." Вот что скажут по твоей милости... Да... А врагам-то никонианам, как молва до них донесется, какая слава, какое торжество будет!.. Вот, скажут, у них, у раскольников-то, прости господи, какова чистота - соромные слова в поучение читают... Срамница!.. А девкам-то нашим, даже черницам из молодых разве не соблазн было слушать?.. Ах ты, старая, старая!..
Помнишь евангельское слово?.. Лучше камень на шею да в омут головой, чем слово об Евстафии дать на трапезе читать.
- Прости, Христа ради, матушка,- говорила, кланяясь в ноги, Аркадия. Слезы катились у ней по щекам - отереть не смела.
- Чью должность исправила ты? - приставала к ней Манефа.- Чью? Аркадия молча рыдала. - Чье, говорю, дело ты правила?.. Чье?..
