Андрей Буровский - Петр Окаянный. Палач на троне

Другие последствия этого «петровского перевертыша» аукались странно, причудливыми соединениями, казалось бы, несоединимого: то пудовыми веригами под кружевами светского вертопраха времен Екатерины, то судорожным покаянием Григория Потемкина сразу же после дичайшего загула, то стремлением часто богохульствовавшего Суворова на старости лет уйти в монастырь.

Если принять гипотезу Успенского — Лотмана, то получается — Петр, строго говоря, не виноват в происшедшем. Реформировать Россию можно было, только перевернув представления общества, поменяв розовый цвет на черный, и наоборот. Объявить черной и гадкой Святую Русь и изменить ее почти до полной неузнаваемости, вскинуть ее на дыбы мог только царь-Антихрист. У Петра достало то ли мужества, то ли наглости, то ли богоборческих стремлений… Одним словом, достало личностных качеств, чтобы стать этим Антихристом в глазах современников и довести дело до конца.

…Но вот как раз в этом месте я позволю себе напомнить: не надо считать сказанное, пусть со ссылками на крупных ученых, некой истиной в последней инстанции! В науке не бывает таких истин.

И более того — при всей логичности сказанного Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским есть множество свидетельств другого… Например, того, что в русской… в московитской, если быть точным, культуре в XVII веке размывались традиционные границы «грешного» и «праведного», возникал устойчивый пласт «нейтрального». Порукой тому — непрестанно идущие реформы трех поколений Романовых, от Михаила Федоровича до Федора Алексеевича и Софьи.

То есть нет никаких сомнений в верности теории Лотмана — Успенского, и весь вопрос только в том, что ни одна теория не охватывает ВСЕЙ действительности. Весь вопрос в том, описывает ли теория Лотмана и Успенского самое основное в развитии московитской культуры. Могли быть ТОЛЬКО ТАК, как пишут эти два автора, или были возможны другие варианты?

Могла ли постепенно расширяться область НЕЙТРАЛЬНОГО, не святого и не грешного, в московитской культуре?

Если ДА, то приходится признать: хоть наглый мальчишка Петр Алексеевич — невесть какое украшение на троне, но победи в междоусобной борьбе царевна Софья, начни реформы мудрый пожилой Василий Голицын, в главном он поступал бы точно так же (как и вообще любой, кому хватило бы духу начать и воли — довести до конца).

Если же НЕТ — то получается, вполне возможна была ИНАЯ история Московии и все России — без чудовищного рывка, поднятия на дыбы огромной несчастной страны и без Антихриста на троне.

В любом случае, состоялся вот такой вариант, с переворотом и с возглавившим его царем-Антихристом.

Но правы большие ученые или не правы, могла состояться история России без антихристовых деяний или никак не могла, народ дал свою оценку происходящего: Петр оказался единственным российским самодержцем за всю историю России, именем которого никогда не назывались самозванцы. Даже Николай I, Павел I, Николай II — не самые крупные личности и не самые удачные самодержцы — и у тех были «свои» самозванцы — Лже-Павлы и Лже-Николаи. Иногда удается установить личность тех, кто скрывался под именем царя, иногда нет, но, во всяком случае, именами этих царей назывались хитрые бунтовщики. Но не именем царя Петра!

Есть немало историй про Петра, в которых он выступает и мудрым, и остроумным, и сильным, — но это все литературные анекдоты, салонные светские байки [46]. Это творчество верхних образованных 2 %. Тех, кто воспитывался на культе Петра, кто мыслил себя и людей своего круга «продолжателями его дела». Основная же часть населения страны, те 98 %, на труде которых стояла Российская империя, относилась к Петру резко отрицательно.

Как бы ни относился читатель к «средневековым» и «отсталым» рассуждениям про Антихриста, в одном народная молва удивительно точна: как и полагается сатанинскому существу, Петр до конца не умер после своей физической смерти.

Петр — единственный из русских царей, после смерти окончательно превратившийся в беса. 

Глава 2. Загробная жизнь Петра

Идет женщина мимо кладбища, очень боится. Впереди показывается длинный, очень тощий человек.

— Можно, я пойду рядом?

— Конечно, пойдем вместе.

— Я так боюсь, так боюсь! А вы совсем не боитесь?!

— Пока жив был, боялся.

Анекдот

Наивно думать, что всевозможные «жутики» про общение человека с дьяволом, про искушение и впадение в смертный грех — выдумка того или иного писателя. То есть мы знаем эти истории уже в авторской обработке, и каждая из них тесно связана с именем автора… самого известного, самого талантливого из авторов, писавшего на этот сюжет.

Трудно отделить легенду о Фаусте от бессмертного творения Иоганна Гёте. Спорить не о чем — Гёте создал такой литературный текст, который живет в культуре уже двести лет и проживет по меньшей мере еще столько же. Тут и борьба чувства с долгом, и трагедия человека, в погоне за знаниями опоздавшего прикоснуться к радостям жизни, запоздало пытающегося «свое наверстать». Тут и философский спор добра и зла, и проблема самоопределения, и… одним словом, много чего есть в великолепном произведении Гёте.

Но в том-то и дело, что сюжет «Фауста» вовсе не выдуман Гёте. Этот сюжет городского фольклора об ученом, продавшем дьяволу душу, существует в Европе по крайней мере с XVI, а то и с XV века. Другое дело, что сюжет сюжетом, а каждый автор наполняет его своим пониманием. Изначально, в народной легенде, доктор Фауст назидательнейшим образом погибал, связавшись с дьяволом для получения все новых знаний. Мораль: во многия знания много печали; знай свое место, человек, а не будешь знать — будешь наказан.

У Гёте Фауст попадает в рай, вырванный у сатаны вмешавшимися силами добра, и звучит другой, не смиренный, а гордый и мощный мотив:

Я предан этой мысли! Жизни годы

Прошли не даром; ясен предо мной

Конечный вывод мудрости земной:

Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день за них идет на бой! [47]

Но сюжет все равно — народный, а вовсе не Гёте. Что за ним? Не буду доказывать, что и вправду жил такой человек — Фауст (хотя вроде бы есть и этому свидетельства). Но ведь не один и не два ученых XVI, XVII веков испытывали сильнейший соблазн: почувствовав, как ограничены их знания, как мало отпущено силам человеческого разума, прибегнуть к совсем другой силе. Сколько из них не удерживались, раскладывали железный шестиугольник, читали заклинания «Каббалы» — судить не берусь. Также не берусь судить, какие последствия имели их магические действия — у кого и при каких обстоятельствах появлялось нечто в шестиугольнике, у кого нет… Но если легенды — дым, то был ведь, наверное, и огонь — даже если огня было совсем немножко, а дымовая завеса громадна.

Так же точно трудно разделить старый испанский «жутик» про дона Хуана и бессмертные творения Проспера Мериме [48] и А.С. Пушкина [49]. Но и за этими литературными произведениями и за десятками других, менее талантливых и потому менее известных, стоят средневековые испанские легенды, народное предание о человеке, слишком близко подошедшем к грани, разделяющей наш мир и мир зла.

Что в этих легендах и насколько соответствует действительности, трудно сказать. Действительно ли дон Хуан происходил от благочестивых родителей и учился в университете в Саламанке? Был ли в его жизни случай, когда он попросил огня у человека, шедшего по другому берегу реки Эбро, и это существо протянуло через всю реку (примерно 150 метров) вытянувшуюся, как резиновая, руку со своей сигарой? Действительно ли дон Хуан прикурил от сигары дьявола, вежливо поблагодарил его и пошел дальше?

Ручаться за точность такого рода историй трудно, но если есть густая дымовая завеса, если она держится столетия — то, наверное, есть за этой завесой хотя бы маленький язычок живого, красно-желто-синего огня.

Так же точно и с легендами о посмертной жизни Петра I.

Действительно ли в высокую воду, при ветре с залива и в ненастье шатался по берегам Невы (набережной тогда еще не было) высокий человек с дубинкой в руке, с безумно горящими глазами? Действительно ли встретить его можно было и в метель, и в пургу, и тоже на берегах или на тропинках, ведущих через лед Невы? Ручаться за правдивость этих историй я не стал бы, но, во всяком случае, истории эти рассказывались в 1730—1770-е годы, еще до появления Медного всадника. Говорили, что великан зашибает встречных дубинкой, а если кого-то не бьет до смерти, то этим-то хуже всех — встреча с призраком Петра I предвещает несчастье, преждевременную смерть самых близких людей. Если, не дай тебе Бог, столкнулся с Петром, и он не прикоснулся к дубинке, только зыркнул на тебя кроваво-красными бесовскими глазами, то беги изо всех сил домой, беги сразу же, торопись, если хочешь успеть проститься с дорогими тебе существами.