Александр Сидоров - Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга вторая (1941-1991 г.г.)
Чтобы раз и навсегда пресечь подобные «злоупотребления», Москва решила создать отдельные исправительно-трудовые лагеря с суровым режимом, где исключалась бы всякая возможность использовать интеллект политзэков, заставляя их только надрываться на тяжёлых физических работах. Проект организации таких лагерей и тюрем со строгим режимом «для содержания особо опасных государственных преступников» подготовили в январе 1948 года министр госбезопасности СССР В. Абакумов и министр внутренних дел СССР С. Круглов. Планировалось для осуждённых к лишению свободы агентов иностранных разведок, диверсантов, террористов, троцкистов, правых, меньшевиков, эсеров, анархистов, националистов, белоэмигрантов и других участников антисоветских групп и организаций в шестимесячный срок организовать особые лагеря общей численностью 100 тысяч человек: Колыма — 30 тысяч, Норильск — 6 тысяч, Коми АССР — 6 тысяч, Темники Мордовской области — 20 тысяч, Вологодская область — 10 тысяч, Ивановская область — 12 тысяч, Караганда — 6 тысяч, а также особые тюрьмы во Владимире, Александровке, Верхне-Усольске. В течение 1948–1949 гг. необходимо было создать также особые лагеря в районе Байкало-Амурской железнодорожной магистрали (Иркутская область и Хабаровский край) — на 45 тысяч человек. Впрочем, все планы были перекрыты с лихвой: к 5 марта 1950 года С. Круглов просит увеличить «население» особлагов до 250 тысяч человек.
Так появились лагеря, где был сконцентрирован отборный контингент зэков — гремучая смесь интеллектуалов и боевиков при почти полном отсутствии уголовников: Берлаг, Горлаг, Камышлаг, Озерлаг, Песчанлаг, Речлаг, Степлаг…
Мы не случайно сделали по отношению к уголовникам оговорку «почти». На самом деле рецидивистов из числа «блатных» использовали и здесь. Конечно, профессиональных преступников в особых лагерях было не слишком много (по отношению к общей массе «сидельцев»), но попадали сюда и они. Администрации нужна была в специальных лагерях «социальная опора» для обуздания «контриков». Поэтому в конце 40-х за ряд уголовных преступлений стали давать «политическую» 58-ю статью — в том числе и за убийства, и за грабежи. Всякий советский человек был как минимум членом профсоюза, не говоря уже о комсомольцах, и т. д. Вот уже и 588 — террор. «Политику» стали «шить» даже за побеги из мест лишения свободы: статья 5814 — саботаж или экономическая контрреволюция (убежал из лагеря — значит, сознательно уклонился от работы, подорвал экономику страны!). Вспомним также, что к началу 50-х «блатной» мир стал наносить себе наколки антисоветского содержания. За это тоже по головке не гладили…
По поводу водворения профессиональных преступников в особые лагеря любопытно также мнение Дмитрия Панина, в своё время отбывавшего свой срок в Казахстане:
На каторге тоже была прослойка блатных. Как они туда попали? Очень просто. Блатарь знает, что его должны отправить на лагпункт, который держат в руках суки. Он знает, что, если он попадёт на такой лагпункт, его убьют. Чтобы этого избежать, он выходит на развод и начинает кричать: «Долой советскую власть!» — или под дурацкой листовкой подпишется. Его хватают, ему дают пятьдесят восьмую статью. Так как он рецидивист, имеет уже срока, то механически попадает на каторгу. Ещё у блатарей была надежда, что на каторге они будут пановать, драть шкуру с мужиков и фраеров. У нас такого блатаря однажды зарубили как стукача, хотя он стукачом не был. («Мысли о разном»),
«Уркаганы» не случайно надеялись, что будут «пановать» в спецлагерях. Такие же надежды на них возлагало и лагерное начальство. «Блатных» часто назначали бригадирами. При этом паёк бригадира зависел не от его собственного труда, а от выработки всей бригады. Тем самым начальство как бы подталкивало уголовников выбивать из арестантов дневную норму, терроризировать их. Что и происходило на первых порах, тем более «бригадиры» жили за зоной особлага, и это вроде бы обеспечивало их личную безопасность.
Но недолго. Вскоре слишком «оборзевшие» «урки» начали становиться жертвами «несчастных случаев на производстве». Поскольку уроки доходили не сразу и не до всех, рецидивистов стали убивать открыто и часто. Иногда использовали их же способ расправы: либо отпиливали голову, либо перепиливали уголовника напополам. Инициаторами подобных расправ становились те же самые «вояки» (нередко, впрочем, и украинские националисты — «бандеровцы»).
Однако повторим: в основном лагерное сопротивление в ГУЛАГе возглавляли «вояки» из числа «советских» фронтовиков. Вот свидетельство арестанта начала 50-х:
На пересылке было весело. Хозяином там был Жук. Ворья больше не было. Было несколько уважаемых битых фраеров (в основном из военных и обязательно природных русаков, то есть русских из России). Были шестёрки из западных украинцев, из харбинских русских. (А. Жигулин. «Чёрные камни»).
То есть именно бойцы и офицеры Советской Армии были хозяевами положения; украинцы же подвизались на вторых ролях. В том числе это касается и процесса «рубиловок», или, как его ещё называли лагерники, — «самообороны».
В этом справедливом, но кровавом деле охотно поддержали «вояк» «законные воры», причём зачастую брали инициативу на себя. Тем более что по новому указу «четыре шестых» им лепили суровые сроки наказания — от «десятки» до «четвертака». Так что власть их очень рассердила… Правда, порою случалось, что под лозунгом расправы над «стукачами» кое-кто пытался свести свои личные счёты с неугодными. Но, как говорил вождь, лес рубят — щепки летят.
Вообще же, судя по рассказам и мемуарам бывших гулаговских «сидельцев», эпидемия расправ над доносчиками была спровоцирована не столько конкретными этническими или политическими группировками, сколько обстановкой в особых лагерях. «Политики», выйдя из-под мощного пресса уголовного «братства», постепенно стали обретать чувство уверенности в себе. К тому же в особлаги потянулись новые этапы «контриков» с воли, которые не сталкивались в лагерях с беспределом «уркаганов» и не были столь забиты, как «литёрки» со стажем. Многие из них лично принимали участие в «рубиловках» и уничтожении «стукачей». Именно в это время в арестантском мире появляется поговорка — «Стукач гуляет с топором за спиной», или «За стукачом топор ходит»…
ВКЛАД ЛАГЕРНОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ В БОРЬБУ СО «СТУКАЧАМИ»Когда нам принесли бушлатИ, оторвав на нём подкладку,Мы отыскали в нём тетрадку,Где были списки всех бригад,Все происшествия в бараке —Все разговоры, споры, драки, —Всех тех, кого ты продал, гад! —Мы шесть билетиков загнули —Был на седьмом поставлен крест.Смерть протянула длинный перстИ ткнула в человечий улей…Когда в бараке все заснули.Мы встали, тапочки обули,Нагнулись чуть не до землиИ в дальний угол поползли.Душил «наседку» старый вор,И у меня дыханье спёрло,Когда он, схваченный за горло,Вдруг руки тонкие простёр,И быстро посмотрел в упор,И выгнулся в предсмертной муке.Но тут мне закричали: «Руки!»И я увидел свой позор,Свои трусливые колениВ постыдной дрожи преступленья.Конец! Мы встали над кутком,Я рот обтёр ему платком,Запачканным в кровавой пене,Потом согнул ему колени,Потом укутал с головой:«Лежи спокойно, Бог с тобой!»…И по земле — цветной и голой —Пройдут иные новосёлы,Иные песни прозвучат,Иные вспыхнут Зодиаки,Но через миллиарды летПридёт к изменнику скелет —И снова сдохнешь ты в бараке!Юрий Домбровский, писатель, бывший лагерник
Писатель Юрий Домбровский, бывший узник ГУЛАГа.Возможно, именно к этим временам относится изобретение «кумовьями» так называемых «пресс-хат» — камер, где «свои», «ручные» арестанты выбивали нужные показания из собратьев по неволе. Во всяком случае, во внутренних лагерных тюрьмах — БУРах (бараках усиленного режима) стали создаваться такие «хаты» из «стукачей», которых успевали изолировать от расправы. Эти доносчики, применяя физическую силу, пытались выбить из заключённых, которых к ним подсаживали, сведения, необходимые оперработникам лагерей. Однако порою такие действия приводили к мятежам зэков — во главе которых становились опять же «вояки». Нередко — вместе с уголовниками.
