Татьяна Бирюкова - В Москве-матушке при царе-батюшке. Очерки бытовой жизни москвичей

Заглянув в статистику, можно отметить, что всех больных, например, с 1825 по 1861 год в больнице перебывало 2989. К 1880-м годам количество штатных кроватей увеличили с 200 до 280. Но больных в это время было значительно больше: 320–340 человек. Больница была явно переполнена. На ее содержание ежегодно выделялось 82 тыс. рублей.

Больные разделялись по группам: на спокойных, беспокойных, буйных, неопрятных и слабых. А также на два отделения: излечимых и неизлечимых.

Наиболее частыми причинами попадания в больницу для мужчин были семейные расстройства, а для женщин — душевные потрясения.

За лечение вносилась плата — 6 рублей 60 копеек в месяц. Если желали иметь для больного улучшенный стол, то за него дополнительно приплачивали. В отдельном рабочем бараке, устроенном на деньги, пожертвованные купцом В. М. Бостанджогло и Купеческим обществом, больные занимались различными работами: мужчины ткали на станках, делали переплеты и что-то мастерили, а женщины шили белье, вязали. За продажу изделий больница получала дополнительные средства. Например, в 1879 году такая выручка составила 1765 рублей.

Была здесь своя библиотека, состоявшая из 1500 томов, кроме того, в нее выписывалось несколько газет и журналов.

Родственникам для посещения больных отводились по четвергам и воскресеньям послеобеденные четыре часа. Если же больницу хотели посмотреть специалисты-медики и частные лица, то они обращались к дежурному врачу, который сам охотно все показывал. Однако простую любопытствующую публику сюда не пускали по той причине, чтобы никак не нарушался душевный покой пациентов.

Интересно, что в Преображенской больнице было и большое отделение для неумалишенных — на 280 мест. Здесь за каждого больного производилась ежемесячная оплата 30 рублей 60 копеек.

В доме для умалишенных часто устраивались концерты и танцевальные вечера. Вот описание встречи здесь одного из последних новогодий XIX века.

Устроителями праздника для своих больных выступили сами врачи. В обыкновенно мрачном доме звучала музыка вальдтейфельского вальса, исполнявшаяся духовым оркестром. В зале были нарядные дамы, кавалеры в черных сюртуках и белых галстуках. Лишь некоторые больничные куртки и серые платья напоминали о месте, где все это происходило.

Оркестр помещался на сцене в зале, который был переполнен публикой из больных. В этот день господин Н. П. Быстров предложил бесплатный концерт учеников его духовного хора под управлением маэстро Н. Д. Лебедева.

Во время исполнения пьес все зрители сидели спокойно, внимательно слушали музыку. И только кое-где в рядах по каким-то не совсем уместным движениям, звукам и проявлявшимся по временам странностям можно было заметить присутствие здесь не нормальных в поведении людей.

Больничный доктор Федоров сказал корреспонденту, посетившему этот вечер: «Развлечения вообще, а музыка в особенности, очень хорошо действуют на больных… Мы, по возможности, стараемся устраивать для них подобные вечера каждое воскресенье. А если, бывает, пропустим неделю, то больные сами начинают спрашивать, почему не было вечера, да будет ли в следующее воскресенье. Каждый из них очень недоволен, если дашь ему какой-нибудь уклончивый ответ».

На вопрос же о том, удается ли разнообразить вечера, доктор ответил: «К сожалению, нет, так как мы не имеем для этого никаких средств, а потому довольствуемся только тем, что у нас имеется под рукой: рояль и фонарь для туманных картин, которые мы прежде покупали, а теперь, слава богу, начали получать бесплатно из Политехнического музея».

Вместе с демонстрацией картин (которые шли с пояснительными чтениями) для развлечения пациентов доктора просили выступить в этом доме некоторых любителей и настоящих артистов. Когда те в больнице пели, играли и декламировали, больные испытывали большое удовольствие. «Вот этот больной, — доктор указал на одного еще совсем молодого человека, — пришел в такой восторг от чтения одной бывшей у нас на вечере артистки, что в тот же вечер написал посвященное ей лирическое стихотворение, которое у меня и теперь сохраняется как подтверждение того, что и у не совсем нормальных людей бывают проблески полного сознания».

Беседа корреспондента с доктором закончилась почти одновременно с последним аккордом оркестра. Публика перешла в нижний зал, где больных ждал новогодний чай со сдобными сухарями и печеньем. Желавшие их отведать сами подходили к открытым буфетам. Приставленные к больным надзиратели подавали кушанья, которые те выбирали сами. Здесь были все вместе: совершенно спокойные больные, готовившиеся на выписку из больницы, больные, не всегда спокойные и потому сопровождавшиеся особыми надзирателями, а также неизлечимые хроники, маньяки, слабоумные, другие. Были среди них и находившиеся на испытании преступники, совершившие свое злодейство в состоянии невменяемости.

Воодушевленные праздником пациенты испытывали неописуемую радость. А когда раздался звонок, призывавший к танцам, все направились в верхний зал.

Танцевать больные начали с традиционного в те годы вальса.

Часть V

В СТАРИНУ ЖИВАЛИ ДЕДЫ ВЕСЕЛЕЙ СВОИХ ВНУЧАТ

Питейная топонимика

До революции считали, что златоглавая была весьма богата ресторанами. Говорили: «Москва людна и хлебна», «Славна Москва калачами, а Петербург — усачами».

Лучшими считались: «Прага» на Арбате, «Эрмитаж» на Трубной площади, «Большой Московский» — на Воскресенской, «Славянский базар» на Никольской улице, «Билло» на Большой Лубянке, «Петергоф» против Манежа, «Мартьяныч» в подвале Верхних Торговых рядов.

Из тех, что открылись в начале 1910-х годов, бесспорно первенствовал ресторан «Ампир» в Петровских линиях. Он был основан опытными кулинарами и являлся излюбленным местом москвичей, желавших вкусно и недорого поесть.

В ресторане с роскошной обстановкой в стиле ампир было необыкновенно светло, а масса свежего воздуха делала пребывание здесь особенно приятным. В достоинства ресторана входило то, что его кабинеты, хорошо изолированные от общего зала, имели несколько отдельных входов. Все большие залы годились для проведения свадеб и торжественных вечеров, которые часто в них проходили. Многие московские путеводители рекомендовали своим читателям именно этот ресторан с гарантией чрезвычайного удовольствия от времяпрепровождения в нем…

Из общедоступных дешевых ресторанов к лучшим относились: «Богемия» и «Бар» (при гостинице «Европа») на Неглинном проезде, «Скала» на Тверском бульваре, «Трехгорный» на Петровке, «Медведь» и «Ливорно» на Рождественке, «Вена» в Охотном ряду, «Петровский пассаж» в пассаже того же наименования.

Завсегдатаи, которые были уверены, что «без женщин жить нельзя на свете, нет», охотно шли в рестораны-варьете, или, называвшиеся иначе, кафешантаны. Такими шантанами были «Альказар» на Старой Триумфальной площади, на самом углу Садовой и Тверской, «Зон» на той же площади и «Максим» на Большой Дмитровке.

В летнее время успехом пользовались рестораны, имевшие собственные сады: «Эрмитаж» Щукина в Каретном ряду, «Аквариум» на Садовой, вблизи Тверской, и некоторые другие.

Из загородных первое, законно лидирующее место, конечно, занимал помещавшийся в великолепном доме-дворце за Тверской заставой по Петербургскому шоссе — «Яр». Затем следовали: «Стрельна» и «Аполло» в Петровском парке, «Аркадия» в Сокольниках и другие.

Но самым любопытным и необыкновенным стало питейное заведение, по сути и по определениям москвичей — ресторан, под таинственным, никак не переводимым на русский язык, названием — «Квисисано».

О нем в конце января 1901 года журналисты писали, что «на Рождественке в доме Международного торгового банка после молебствия, совершенного местным приходским духовенством, открылся автоматический буфет, ресторан…»

Новый ресторан занимал два больших зала, при входе в которые публику поражали и сами автоматические буфеты, и, особенно, полное отсутствие прислуги. В поле зрения посетителей попадали лишь швейцар на входе да артельщик у вешалки-гардероба. Всех также удивляла надпись крупными буквами при этой вешалке с просьбой к посетителям не давать «на чай» за хранение верхнего платья.

В серединах залов, предоставленных публике для досуга, были расставлены столы. Справа от входа размещались буфеты с напитками. Они были сделаны в виде больших, в изящных рамах, досок, где на крючках были развешены рюмки для разных сортов вин, перечисление которых имелось на каждой доске. На ярлычке с названием вина была написана еще и инструкция о том, что для получения выбранного вина «следует опустить в автомат две десятикопеечные монеты». Монеты в буфете служили нормой веса на всех работавших в автоматах чашах. От падения монеток чаши получали импульс к открытию кранов с божественным напитком ровно на такое время, за которое рюмка наполнялась.