Ричард Теймс - Япония : история страны

Хотя японская экономика развивалась стремительно, она не была устойчивой. Одни регионы стали существенно опережать другие; разрыв между городом и деревней становился все более явным, и не только в стандартах, но и в стиле жизни. Дешевый импортный рис из Кореи и Тайваня подрывал местное производство. Краткий послевоенный бум в 1920 году сменила рецессия.

Затем в 1923 году случилось землетрясение Канто, которое буквально стерло с лица земли Йокогаму и большую часть Токио. Толчки и последующий пожар погубили 100 000 человек, еще 50 000 человек пострадали. Три миллиона домов на равнине Канто было разрушено или серьезно повреждено. В хаосе после землетрясения стали распространяться слухи о том, что корейские иммигранты грабят дома и обирают выживших, и из-за паники в погромах погибли около 6000 корейцев. Великолепный отель «Империал» Фрэнка Ллойда Райта, который открыли накануне бедствия, оказался одним из немногих высотных зданий, практически не пострадавших, и его быстро превратили в госпиталь, полевую кухню, временную штаб-квартиру и дом для десятков дипломатов и журналистов. (По иронии судьбы, «Империал» уцелел при бомбардировках города в войну, но был разрушен в 1967 году.) Пусть катастрофа и принесла различные косвенные выгоды (например, разрушение трамвайных путей ускорило развитие моторизированного транспорта), она отбросила экономику далеко назад. Уменьшение в 1924 году бюджета означало сокращение четырех армейских дивизий и 20 000 рабочих мест; может, сама по себе это была не такая уж и плохая мера, но она разозлила военных, уже и без того раздосадованных фиаско в Сибири.

Когда восстановительные работы вроде бы вернули стабильность, крупномасштабный банковский кризис 1927 года нанес удар по внутреннему доверию в бизнес-среде. Паника привела к отставке правительства и закрытию тридцати семи банков. После чего в 1929 году случился крах на Уолл-стрит, последовавший за ним крах мировой торговли за год урезал цены на шелк-сырец на две трети, лишив сельские общины главного источника поступлений денежных средств. Безработица выросла до 3 000 000 человек. Сорок процентов всех смертей в 1930-е годы было вызвано болезнями, которые можно было предотвратить; реже в качестве примера отчаяния, в котором японцы пребывали в течение следующего десятилетия, приводят тот факт, что фермеры продавали собственных дочерей в гейши.

Последствия великого землетрясения Конто

На фоне этих трудностей внешняя политика Японии под руководством профессионального дипломата Сидэхара Кидзуро (1872-1951) все еще пыталась найти компромисс с западными державами, особенно по поводу взаимоотношений с Китаем. Для Японии Китай представлял собой обширный потенциальный рынок, а также важный источник сырья (например, руды для государственного сталелитейного завода Явато); но страна погружалась в политический хаос из-за борьбы за власть между военачальниками, националистами и коммунистами. Америка по-прежнему придерживалась принципа «открытых дверей», который ставил все иностранные государства в равное положение. Японские аналитики сетовали на подобную позицию: для США зарубежная торговля имела относительно малое значение, для Японии она была жизненно важной; стратегические интересы США находились преимущественно в Западном полушарии, японские интересы же включали в себя соседнюю материковую Азию. За время Реставрации Мэйдзи численность населения страны с 30 000 000 человек более чем удвоилась; однако введенные в 1924 году Америкой ограничения сдерживали возможности миграции. Начавшаяся Великая депрессия привела к протекционизму, который ограничил экспорт Японии. Все сильнее и сильнее японские националисты — в армии, в правых патриотических организациях, в тайных и обычных обществах, в находившихся под жестким прессингом деревнях, откуда в армию рекрутировали подавляющую часть солдат и младшего офицерства, — требовали «жестких мер» для гарантирования японских интересов в Азии. Идеальный образ скромного самоотверженного самурая, заботящегося исключительно о благе своей страны, с легкостью использовали как противовес образам прожженных политиканов и эгоистичных бизнесменов.

В 1930 году в Лондоне прошла международная военно-морская конференция, направленная на дальнейшее сокращение вооружений. Вопреки требованиям общества, японская делегация пошла на уступки. В ноябре того же года в премьер-министра Хамагути выстрелил молодой правый фанатик, нанеся ему смертельное ранение (министр промучился до смерти еще полгода). Началось сползание в агрессию, а сторонники интернационализма — представленные в дипломатическом корпусе, среди крупного бизнеса, в политических партиях и, в значительной степени, во флоте — оказались неспособными остановить этот процесс.

Империя и экспансионизм

Японский колониализм, как и западный, часто оправдывают тем, что он приносил пользу, пусть и не всегда имел доброжелательный характер. «Развитие», как его понимали и определяли колониалисты, имело место независимо от того, хотели сотрудничать колонизируемые или нет.

Японскую экспансию поощряли стратегические, экономические и демографические соображения. Пожалуй, наиболее очевидным был стратегический аспект. Тон японской политике задавали военные; Япония, позже других стран вставшая на путь модернизации, продолжала беспокоиться о слабости своего положения по сравнению с положениями прочих государств в Восточно-азиатском регионе. Было слишком легко перейти от оправдания аннексии маленьких удаленных островов (для создания «линии безопасности») к провозглашению необходимости оккупировать обширные территории на материке ради обеспечения «линии преимущества».

Экономические мотивы империализма были связаны со спросом и предложением на промышленный потенциал Японии. Зарубежная империя, как надеялись националисты, позволила бы обеспечить страну крайне нужным сырьем и одновременно стала бы потреблять продукцию растущих отраслей промышленности, причем при помощи жесткого политического контроля делала бы это постоянно. Демографический аргумент указывал на «необходимость» переместить «избыточное» население Японии и на невозможность такого шага из-за ограничений, наложенных на японскую иммиграцию странами Тихоокеанского региона — США, Канадой и Австралией. Поскольку Хоккайдо едва ли можно было назвать перенаселенным, подобное обоснование вряд ли заслуживает доверия. Возможно, амбиции Японии создать империю являлись, прежде всего, выражением ее желания добиться полного равенства с западными государствами; и она — в отличие от других стран — могла по меньшей мере заявить о легитимности своего интереса к развитию тех регионов, которые вплотную примыкали к ее границам, а не находились где-то вдалеке.

На максимуме экспансии японская империя имела почти такие же размеры, как и сама Япония, а ее население составляло двадцать миллионов человек. Она включала в себя небольшие территории влажного Сахалина и солнечных тихоокеанских островов, относительно перенаселенных и потому не слишком пригодных для дальнейшего освоения, а также такие крупные колонии, как Корея и Тайвань, особенности и судьба которых резко контрастировали друг с другом.

Тайвань, долгое время бывший удаленной островной провинцией находившейся в упадке Китайской империи, стал показательным примером прогрессивного эксперимента. Благодаря успехам японских агрономов, производство риса и сахара выросло настолько, что значительные излишки начали экспортировать в родную страну. Здравоохранительные и образовательные стандарты местного населения тоже существенно выросли. Даже враждебно настроенные антиколониальные наблюдатели (вроде американских миссионеров) почувствовали себя обязанными признать, что японское правление приносило пользу. Положительные взаимоотношения между колонизаторами и колонизируемыми подтверждает и тот факт, что ко времени Второй мировой войны почти две третьих местных жителей могли изъясняться по-японски.

Корея — государство и культура которой были столь же древними, как и японские — резко сопротивлялась покорению. На Тайване проводниками колониальной политики были инженеры, врачи и учителя; в Корее — полицейские и военные. Даже учителя начальной школы носили мечи. Да, некоторые корейцы служили режиму в качестве «младшей» элиты коллаборационистов, но их число в лучшем случае составляло пять процентов от всего населения. После тридцати лет колониального правления менее двадцати процентов корейцев понимали японский язык. С другой стороны, площади обрабатываемых земель увеличились почти в два раза, выпуск же местной промышленности вырос двадцатикратно.