Жорж Ленотр - Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

Что касается Ролана, то он в тот же день 31 мая бежал с улицы Лагарп. Пробыв две недели в убежище Воска в Монморанси, он уехал в Руан, где нашел себе пристанище у сестер Маль… Там он узнал о смерти своей жены. Когда он пришел в себя от этой ужасной вести, то решил покончить с собой. Напрасно старые подруги старались отговорить его от этого. Когда они убедились, что усилия их бесполезны, у них хватило мужества обсудить с ним, какого рода смерть надлежало ему избрать.

Шампаньо, который впоследствии женился на дочери несчастного Ролана, оставил описание его последних минут. Обсуждалось два проекта, говорит он: следуя первому из них, Ролан должен был инкогнито вернуться в Париж и своим неожиданным появлением среди заседания Конвента настолько удивить его членов, чтобы они дали бы ему высказать всю правду, какую он считал полезной для родины. После этого он попросил бы, чтобы его отправили на эшафот, где убили его жену. Другой проект состоял в том, что он удалится на несколько лье от Руана и сам нанесет себе роковой удар. Некоторое время Ролана больше прельщал первый проект… но когда он рассудил, что казнь его повлечет за собою конфискацию его имущества и таким образом он обречет дочь на нищету, его родительское чувство восстало против этого, и он решил сам покончить с собою. Он попросил перо, писал в течение четверти часа, затем взял трость, в которой была скрыта шпага, и в последний раз обнял своих подруг.

Было шесть часов вечера 15 ноября, когда Ролан вышел из своего убежища. Он пошел по дороге в Париж, и достигнув Бург-Бадуэна, верстах в четырех от Руана, он вошел в аллею, которая вела к дому гражданина Нормана, сел на краю этой аллеи и закололся принесенным с собою оружием. Вероятно, смерть наступила быстро; он встретил ее так спокойно, что даже не изменил своей позы, так что, когда на другой день его заметили прохожие, они подумали, что он спит, прислонившись к дереву.

Вскоре смерть его сделалась известной в Руане. Депутат Лежандр был там по делам службы. Он поспешил на место происшествия, обыскал труп и нашел у него в кармане записку, которую и прочел любопытным. Там было написано следующее:

«Кто бы ни был ты, нашедший меня здесь, отнесись с уважением к моим останкам: они принадлежат человеку, который умер, как жил, добродетельным и честным… Наступит день, и он уже недалек, когда тебе придется произнести суровый приговор; дождись этого, и тогда ты будешь действовать с полным знанием дела и поймешь справедливость этого совета. О, если бы моя родина могла, наконец, почувствовать отвращение к своим преступлениям и вернулась к гуманным и справедливым делам!

На другой стороне записки стояло дополнение:

«Испытываю не страх, а негодование… Я покинул свое убежище в ту минуту, когда узнал, что собираются убить мою жену; не хочу больше жить на земле, запятнанной преступлениями!»[209]

Глава V

ТРИ ДНЯ ШАРЛОТТЫ КОРДЕ

1. Гостиница Провидения

Ранним утром 9 июля 1793 года Шарлотта Корде покинула старый дом на улице Сен-Жан, чтобы больше туда не возвращаться. Она жила в Кане[210] в продолжение двух лет вдвоем со своей теткой, госпожою де Бретвиль. Она вышла из дома так рано под предлогом, что хочет рисовать сушилыциц сена, работавших на соседних лугах. Держа в руках папку с рисунками, она спустилась с лестницы и на пороге встретилась с маленьким сыном столяра по имени Лионель[211], жившего в том же доме, с улицы. Ребенок этот часто играл во дворе, и она иногда дарила ему картинки. «Вот, Луи, — сказала она, отдавая ему папку с рисунками, так как больше не нуждалась в ней, — возьми ее, будь послушным мальчиком и поцелуй меня: больше ты меня никогда не увидишь». И она обняла его, причем слеза ее капнула ему на щеку[212].

Уже четыре дня, как сундук ее стоял в бюро дилижансов, поскольку было решено, что она уедет с подругами в Англию, чтобы укрыться там от революции.

Этим предлогом она воспользовалась, чтобы объяснить знакомым свои приготовления к отъезду. В десять часов утра она уехала из Кана в дилижансе, идущем в Париж.

Если судить об этом путешествии по ее запискам, составленным четыре дня спустя в тюрьме, живость ее разговора возбудила сочувствие и любопытство ее спутников. Удивленные миловидностью и одиночеством молодой девушки, они старались выпытать у нее ее фамилию и цель путешествия. «Я ехала в обществе добрых монтаньяров, — пишет она в дневнике, — и дала им вволю наговориться; речи их были столь же глупы, сколь неприятны были они сами, и от них меня клонило ко сну. В сущности, я проснулась лишь в Париже. Один из путешественников, любящий, вероятно, спящих женщин, принял меня за дочь каких-то своих друзей, предположил, что я обладаю состоянием, которого у меня нет, приписал мне фамилию, которой я никогда не слыхала, и, наконец, предложил мне руку и сердце. Когда мне все это надоело, я сказала ему: «Мы прекрасно разыгрываем комедию; досадно, что при таком таланте у нас нет зрителей; я пойду за другими пассажирами, чтобы и они приняли участие в этом спектакле». Когда я покинула его, он был в самом скверном настроении; ночью он пел жалобные песни, наводившие на меня сон».

Еще один более сдержанный молодой человек, очарованный ее скромностью и красотою, осмелился почтительно выразить ей свое восхищение. Он умолял ее разрешить просить у ее родителей согласия на брак с ним. Она обратила эту внезапную страсть в милую шутку и обещала юноше, что позже он узнает ее имя и намерения на его счет. Наконец, в четверг 11 июля она вышла из дилижанса, остановившегося во дворе почтовых карет, и отправилась в гостиницу, рекомендованную ей в Кане: улица Вье-Огюстен, дом 17, «Гостиница Провидения».

Этой странной гостинице уже давно приписали номер, принадлежащий несуществующему зданию. Мне было грустно сознавать, что дом, где остановилась Шарлотта Корде, обращен в развалины подобно многим другим зданиям эпохи революции. Все же я предпринял свое расследование, которое не осталось безрезультатным, в противоположность многим предпринятым мною поискам.

Я руководствовался при этом следующим соображением: «Гостиница Провидения» помещалась в 1793 году в доме 19 по улице Вье-Огюстен, которая со времен революции два раза меняла свое название. Сначала она на всем своем протяжении называлась улицей д’Аргу, затем начало ее получило имя улицы Герольдии, а за остальной частью сохранилось название улицы д’Аргу. Изучение менявшихся планов квартала внушило мне уверенность, что фасад дома, значившегося в 1793 году под номером 19, находился в некотором отдалении от улицы и что перед ним располагались три флигеля. Большой кадастр Белланже и Вассеро не оставлял на этот счет никаких сомнений. После этого легко было заметить, что эти характерные признаки носит здание, значащееся ныне под номером 12 улицы Герольдии. Оставалось лишь осмотреть это место своими глазами, что я и сделал.

Тот, кто никогда не предпринимал подобных розысков, не может представить себе всей прелести, всего волнения, охватывающего нас во время этой охоты за воспоминаниями. Чтобы насладиться ею, надо заинтересоваться своей задачей до такой степени, чтобы вообразить себя одним из действующих лиц драмы, которую хочешь восстановить. Сворачивая за угол улицы Кокильер и не зная еще, не найду ли я на указанном месте какого-нибудь большого нового здания или вновь проложенной улицы, я волновался, конечно, не меньше самой Шарлотты, когда, следуя за посыльным, сопровождавшим ее в «Гостиницу Провидения», она шла по тому же пути.

Я подхожу и с первого взгляда узнаю дом, немного отступающий от улицы, и три его передних флигеля. Это солидная постройка в стиле Людовика XVI, возведенная, без сомнения, в 1775–1780 годах. Ее только что реставрировали, фасад ее покрыт густым слоем белой краски, на которой красуется большая вывеска «Франкфуртская гостиница». Для того, кто разыскивает мелкие подробности истории, все представляет собой документ, мое воображение сразу же подсказало мне все, что можно было заключить из этой вывески. Этот дом, очевидно, был построен в XVIII веке и приспособлен для приема путешественников; его первоначальное назначение сохранилось и пережило все революции, и только название гостиницы изменилось; может быть, в ней еще хранятся старинные записи, куда по требованию полиции вписывались имена временных постояльцев.

Я вошел в нее. Не стану передавать разговор, происходивший между хозяйкой заведения и мною. Это самый трудный момент в подобных делах: часто приходится сталкиваться с недоброжелательством, с подозрительностью, с твердым решением ничего не говорить, что лишает разговор всякого интереса. Ничего подобного мне не пришлось испытать во «Франкфуртской гостинице», где еще живы были воспоминания о Шарлотте Корде. Хозяйка рассказала мне, что раньше дом этот был гостиницей, прежнее название которой лишь недавно было открыто; на старинной надписи, скрытой новой вывеской, значится название «Королевская гостиница». Комната Шарлотты Корде существует и теперь, добавила она, на первом этаже, выходящем на улицу. Она даже предложила показать мне ее, лишь только она освободится.