Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век
В целом международное положение России при Михаиле можно коротко описать так: на Западе шла одна большая война, за европейскую гегемонию, на Востоке – другая, между турецкой и персидской империями, и отсталая, второстепенная страна никого всерьез не интересовала.
Оно, несомненно, было и к лучшему. Оставленная в покое, Россия понемногу оправлялась после Смуты и копила силы. Вскоре русская держава вновь начнет претендовать на большее.
Принц Вальдемар пытается сбежать. И. Сакуров
Яркие личности неяркого времени
По контрасту с трагедиями Смутного времени следующие три десятилетия кажутся малособытийными, а люди измельчавшими. Отчасти так оно и есть – в «неинтересную» эпоху жизнь утрачивает драматизм и перестает выбрасывать на поверхность красочных героев и злодеев.
Но это не значит, что в этот период на Руси не было ярких личностей. Они есть всегда. Коротко расскажу о трех характерных фигурах михайловского царствования.
Судьба Ивана Тарасовича Грамотина вся состояла из взлетов и падений – такое уж было время и такой был человек. Год его рождения неизвестен, так как Грамотин происходил из неродовитого дворянства и в конце годуновского правления состоял на мелкой дьяческой должности в Поместном приказе. (Тогда гражданская служба почиталась ниже ратной, и знатные дворяне на нее не шли.)
В 1610 году он сопровождал великое посольство Филарета и князя Голицына, отправленное к Сигизмунду договариваться о воцарении королевича. Грамотин был из тех, кто соблазнился посулами поляков и перешел на их сторону. Там сметливого и расторопного чиновника оценили по заслугам, выдвинули на видную должность, пожаловали землями.
Иван Тарасович стал правой рукой Гонсевского, когда тот губернаторствовал в Москве. Когда полковник уехал из русской столицы, умный дьяк сообразил, что ему оставаться в обреченном городе тоже не стоит, и отправился за своим покровителем. В конце 1612 года он участвовал в походе Сигизмунда на Москву, а когда стало ясно, что полякам не победить, снова перебежал в противоположный лагерь.
Главного пособника оккупантов, «всякому злу начальника» не только простили, но и поставили во главе Посольского приказа, который считался одним из главных, поскольку вел мирные переговоры и добывал казне деньги за границей. Как мы видели, со своей работой ведомство Грамотина справлялось неплохо. Это ему принадлежала главная заслуга в заключении мира с Польшей и Швецией.
В 1621 году думный дворянин Грамотин затеял небывалое на Руси дело: выпускать некое подобие информационного бюллетеня. Он назывался «Куранты» и издавался рукописно, в нескольких экземплярах, которые распространялись среди высших сановников. Из «Курантов» те узнавали, что происходит за границей – большое и важное для Москвы новшество.
Иван Тарасович вообще любил все иностранное и слыл западником. Масса пишет, что он «похож на немецкого уроженца, умен и рассудителен во всем и многому научился в плену у поляков и пруссаков». Этот «министр иностранных дел» обладал сильным характером, не боялся перечить самому Филарету, и в 1626 году патриарх отправил его в дальнюю ссылку, но в 1633 году, сразу после смерти отца, царь вернул дьяка обратно. Непотопляемость Грамотина можно объяснить только блестящими способностями, очевидными для современников. Поставив Ивана Тарасовича на прежнюю должность, Михаил поступил мудро. После проигранной войны Грамотин сумел выторговать у поляков поразительно мягкие условия (вспомним ловкую взятку, данную самому королю). Хитроумный дьяк руководил русской дипломатией до самой своей смерти в 1638 году.
Не менее интересной фигурой был неоднократно поминавшийся Иван Борисович Черкасский (ок. 1580–1642). Сын приезжего кабардинского князя, породнившегося с Романовыми и погибшего во время годуновских репрессий, он приходился царю Михаилу двоюродным братом. Это определило взлет карьеры Ивана Борисовича после утверждения новой династии. К тому времени, к 1613 году, он ничем особенным не отличился, да и при царице Марфе находился на вторых ролях, но с возвращением Филарета быстро пошел в гору. Патриарх любил и отличал племянника, давал ему важные поручения, ратные и гражданские, и князь Иван так хорошо с ними справлялся, что в 1624 году его делают фактическим главой правительства: он возглавляет несколько ключевых приказов, в том числе Приказ Большой Казны, Приказ Казенного Двора, Иноземский приказ, военные приказы и небольшой, но очень важный Аптекарский приказ, ведавший медицинским обслуживанием царской семьи. Впрочем, в той еще не вполне сформировавшейся правительственной системе подобные назначения не носили постоянного характера, и царь поручал особо доверенным лицам руководить деятельностью то одного, то другого ведомства, когда оно по какой-то причине обретало сугубую важность.
Известно, что князь участвовал в выборе обеих цариц – и Марии Долгорукой, и Евдокии Стрешневой.
Когда же Михаил после смерти Филарета остался один, Иван Борисович занял место главного царского советника, без которого не принималось ни одно большое решение. Можно сказать, что слабый монарх переместился из тени отца под опеку первого министра, и в этот период (1633–1642), в отличие от предыдущего и последующего, правительство не совершило ни одной крупной ошибки.
Еще один замечательный персонаж эпохи был далек от власти и не занимал государственных постов, но вошел в отечественную историю как первый русский вольнодумец.
Иван Андреевич Хворостинин (год рождения неизвестен, умер в 1625 году) был потомком ярославских удельных князей и одним из фаворитов первого Лжедмитрия, который любил окружать себя людьми живого ума, столь немногочисленными среди московской знати. Князь Иван Андреевич занимал при самозванце высокий придворный пост кравчего и не отрекся от своего покровителя, когда того свергли. Из-за этого царь Василий относился к Хворостинину враждебно и отправил его в ссылку по обвинению в ереси и «склонности к латинству».
Иван Андреевич читал иностранные книги и имел собственные взгляды на христианство, не всегда совпадавшие с церковными. Он не побоялся отстаивать свои идеи и перед самим Филаретом, когда тот правил государством. Князь Иван смел утверждать, что католические иконы ничем не хуже православных; что посты соблюдать незачем; что еретических книг не бывает; что от молитв нет никакой пользы. Кроме того, выяснилось, что Хворостинин подумывает уехать за границу, ибо в России ему не нравится. Он говорил, что вокруг «все люд глупой, жити не с кем» и что русские «сеют землю рожью, а живут все ложью».
Патриарх отправил высокородного кощунника и хулителя отечества в монастырское заточение, велел давать только церковные книги и заставлять молиться. Хворостинин некоторое время поупрямился, но в конце концов покаялся и незадолго перед смертью даже принял постриг.
Князь Иван был не только книгочеем, но и литератором. Он оставил страстное (и пристрастное) публицистическое сочинение «Словеса дней и царей и святителей московских», где изложил собственный взгляд на события Смуты. Писал он и вирши, которые для начала XVII века, при полном отсутствии других стихотворцев, представляют собой явление уникальное – они даже недурно зарифмованы:
Яко еретика мя осудилиИ злости свои на мя вооружили.Зрите наши злыя нравы,Будите душами своими здравы.
Впрочем, раз такой отчаянный ниспровергатель отделался всего лишь церковным покаянием, следует признать, что в эпоху царя Михаила нравы были не такими уж злыми.
Зрелость и застой
«Третье» русское государство просуществовало примерно столько же, сколько живет средний человек, и прошло через этапы, напоминающие человеческую жизнь.
Году на тридцатом оно достигло зрелости и приступило к своим главным свершениям. Затем испытало «кризис среднего возраста» – рубеж, на котором определяется, по какому вектору пойдет дальнейшая судьба: вперед и вверх или к постепенному угасанию.
Дефекты конструкции мешали России развиваться, хотя международная обстановка давала для этого все шансы. С середины столетия начинают все явственней проступать признаки стагнации, увеличивающегося отставания от Европы. При царе Алексее Михайловиче кризиса еще не происходит, но уже чувствуется его приближение.
Этот период, в отличие от предыдущего, богат потрясениями, в том числе эпохальными. Последствия некоторых продолжают сказываться до сих пор. Насыщенность событиями такова, что иногда они наслаиваются друг на друга. Вот почему принцип повествования в этой части опять меняется: оно не хронологическое, как в первой части, и не тематическое, как во второй, а «узловое».
Больше всего места отведено рассказу о четырех основных коллизиях периода.
