Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский
В летописи нам известен Асмуд, пестун Святослава. Но уже в истории V в. мы встречаем у византийского писателя Феофилакта греческого военачальника Ансимута, который был, очевидно, варварского происхождения. У него же встречаем другого военачальника Гудыс, которого имя, конечно, тождественно с Гуды Олегова договора. А варвары, служившие в Византии в VI в., были по преимуществу славянской народности, подобно самим императорам Юстину I и Юстиниану I. Акуну Игорева договора соответствует славянский князь VIII в. Акамир (Mem. Pop. II. 83). Точно так же имени русского князя Ута в этом договоре (Мутур, посол Утин) соответствует один из гуннских вождей Уто, по Иорнанду. Древние русские имена Борис и Глеб встречались и у болгар. Труан Олегова договора есть, конечно, то же, что древнеболгарское имя Троян.
Договоры Олега и Игоря, по нашему мнению, сохранили нам интересный сборник древнейших русских имен – отрывок из славяно-русской ономастики того времени, когда она еще довольно близко стояла к ономастике немецкой. А по мнению норманистов, это большей частью чисто норманнские имена, принесенные прямо из Скандинавии. Но некоторые их этих имен встречаются по летописям между чисто русскими людьми в XI, XII и XIII вв. (когда, по мнению самих норманистов, русь вполне ославянилась). Например: Берн, Ивор, Тудко, Борко, Улеб, Акун или Якун, Алдан или Олдан, Тудор и др. Гуна или Гуня (в словах Гунарев и Гунастр) встречается даже в XVII в., в лице известного товарища гетмана □страницы. Кроме того, это имя есть у сербов и болгар. (В некоторых местах России гуня означает часть одежды, или рубаху, или род кафтана.) Даже Карлы норманисты не в состоянии присвоить исключительно немцам. Кроме доводов, приведенных нами в первой статье, укажу на половецкого хана Кобяка Карлыевича (Ипат. под 1183). Известно, что половецкие ханы роднились с русскими и нередко носили их имена; следовательно, имя Карлы существовало у нас еще в XII в. Что это имя не было чуждо славянскому языку, доказывают производные от него не только у нас (карло, карлик и карлица), но и у сербов, у которых карлица значит корыто и есть глагол карлисати – часто входить и выходить. Значительная часть из имен, приведенных в договорах, встречается в славянских и русских названиях рек и урочищ; например: города Верно, Утин; реки Свирь, Стырь, Слуда, Кара и пр. Слуды еще имеет значение утесов (см.: Буслаева в Рус. вест. 1873. № 1); городище Турдан на р. Колокша, села Турдиево и Турдиевы враги (гр. Уварова «Меня» в Трудах Первого археол. съезда. С. 673 и 683). Некоторые из этих имен встречаются у литовцев или могут быть объясняемы с помощью литовского языка, на что уже указывал г. Костомаров и что весьма естественно, по близости литовского языка к славянскому, особенно в те отдаленные времена. Норманисты, однако, продолжают свои скандинавские словопроизводства; причем пользуются, конечно, родством корней в славянском и немецком языках и действительно существовавшей общностью некоторых имен. А где недостает этих средств, там прибегают к всевозможным натяжкам. Благодаря таким приемам, почти все имена, взятые из первых двух веков нашей истории, оказываются скандинавскими, даже и такие чисто славянские как: Лют, Блуд, Глеб и пр.; на том основании, что у норманнов встречаются Gliph и Glibr, Liotr и Blotr. Но почему же норманисты оставляют туземными имена оканчивающиеся на – слав? Эти имена присутствуют уже в Игоревом договоре, и у самих норманнов встречаются имена на – слав. Почему оставляют они нам Владимира? Ведь у скандинавов был Вальдемар (хотя имя первого Вальдемара в Дании и объясняют происхождением его по матери от нашего Владимира Мономаха). Всеволод тоже мог бы обратиться в норманна, как Рогволод обратился в Рагенвальда[44].
На возражение норманистов, почему многие древнерусские имена не встречаются у других славян, г. Гедеонов справедливо заметил, что у каждого славянского народа в его мифологии и истории есть имена, которых также почти нет у других славян. Например, у чехов: Чех, Клен, Вех, Гериман, Тетва, Мун (а Моны Игорева договора?) и мн. др.; у сербов: Жунь, Вальде, Гатальд, Бунь, Мик и пр.; у ляхов: Попел, Пяст, Крок, Лешко, Ванда; у хорутан: Валух, Борут, Карат; у хорватов: Клюкас, Мухно, Борна и пр. Замечательно, что и у этих народов история начинается также не сложными именами и не такими, которые бы оканчивались на – слав, – мир и т. п. Большая часть упомянутых имен даже и не может быть объясняема из славянского языка; отсюда, по логике норманистов, следует отнести их к норманнским, и тем более, что некоторые из них или им подобные действительно встречаются у немцев и у норманнов (Попель, Крок, Бьерн и др.). С другой стороны, в немецкой и норманнской истории немало можно найти прозваний действительно славянского происхождения. Но все это указывает только на родство европейских народов, на живое между ними общение. Мы не отрицаем, что в числе русских имен могли быть и некоторые норманнские, принесенные к нам вследствие родственных и других связей, и, наоборот, те же связи влияли и на норманнов, к которым перешли и некоторые русские имена, что поддерживало старинное сходство в их ономатологии. Это сходство касается, впрочем, только части русских имен; другая их часть отзывается восточным миром; что совершенно естественно, если обратить внимание на географическое положение России, вследствие которого русь с незапамятных времен вбирала в себя и славянина разнообразные элементы. Эти прозвания с восточным оттенком не означают непременно инородцев и часто принадлежат русским или славянским людям, например: Олбыр, Мончук, Улан, Колча, Олуй, Сънгур, Блус, Шелв, Рах (Михайлович), Кучебич (Судимир), лях Яртак, Волдрис,
