Иосиф Крашевский - Маслав
Так радость одних смешалась с опасениями других и завистью к тем, которые остались верны Казимиру и теперь могли ждать награды.
В лагере его и теперь чувствовалось то же тайное раздвоение, которое было причиной изгнания сына Рыксы.
В минуты радости на поле битвы после одержанной победы все эти споры и разногласия были забыты, но завтра они снова могли возродиться.
Между тем те, что остались в Ольшовском городище и были свидетелями победы, - испытывали глубокое успокоение. Они еще не знали, кто был этот Богом посланный спаситель, но видели, что свершилось чудо, предсказанное капелланом.
Настежь открылись ворота... Белина с старшими рыцарями, только теперь узнав о прибытии Казимира, хотел тотчас же спешить к нему и припасть к его ногам.
Все собрались идти вместе с ним с поклоном и благодарностью, когда Потурга, очень беспокоясь, как бы на нем не исполнилось пророчество о. Гедеона, побежал к нему, чтобы умолить его отвести от него грозящую ему судьбу.
О. Гедеон как раз готовился идти вместе с Белиной к королю, когда Потурга, испуганный, бледный, упал ему в ноги и, обнимая их, говорил:
- Отец мой! Смилуйся, ради Бога! Я виновен, я согрешил, но не карай меня! Вот я каюсь и исповедуюсь перед вами, умоляя о прощении. Сжальтесь надо мной!
- Чего вы хотите от меня? Я не понимаю вас! - мягко выговорил он.
- Но как же, отец мой? Ведь вы мне предсказали, что я дождусь чуда, но не испытаю его на себе, потому что не верил в него.
Отец Гедеон стоял в задумчивости. Он уже не помнил всех слов, сказанных им в гневе и досаде.
- Это я говорил? Я? - говорил он, обводя взглядом присутствующих.
- Да, отец мой, вы это сказали! - отозвался, склоняя голову Белина. Вы сказали так!
- Не знаю, не знаю! Может быть, какой-нибудь дух говорил через меня! - опустив глаза, отвечал о. Гедеон. - Я не помню.
- Пусть Бог простит тебе твой грех. Идите с миром.
- Я же могу молиться и буду молиться.
- Я - человек. Только Бог властен простить нашу судьбу.
Потурга обнял ксендза за ноги, но не был доволен ответом.
Он не выпускал его, плакал, умолял, и окружавшие напрасно старались успокоить его.
Все это происходило как раз у открытых настежь ворот, над которыми на укрепленном возвышении лежала груда камней, приготовленных для защиты. Белина делал знаки своим, напоминая им, что пора двинуться в путь навстречу королю, как вдруг наверху раздался треск: треснула доска, и огромный камень с шумом обрушился вниз; все отскочили в разные стороны, и только Потурга, который не успел встать с колен, был раздавлен на месте.
Все были так поражены неожиданностью происшедшего, что не сразу пришли в себя, только о. Гедеон, опустившись на колени подле убитого, поднял его голову, уже покрывшуюся мертвенной бледностью.
Тихо зашептали молитвы. Был ли это случай или перс Божий?
Этого не мог объяснить и сам капеллан, забывший о грозном пророчестве, вырвавшемся у него в припадке гнева. Со слезами склонился он над убитым. Труп его тотчас же распорядились унести прочь, чтобы вид его не испортил радостных минут встречи короля.
Белина с сыном, Лясотой и оставшимися в городище магнатами, все в богатых нарядах - двинулся на встречу государю. У всех были веселые лица, влажные от счастья глаза, - все сердца были полны несказанной радостью.
Казимир уже сошел с коня и собирался расположиться лагерем над городищем, не желая обременять заботами обитателей замка, и так уже истощенных и измученных длительной осадой.
Он уже знал, сколько они там вытерпели, и хотел дать им теперь отдых.
Когда Белина явился к нему с поклоном и просьбой пожаловать к нему в замок, Казимир обещал посетить его в другое время, теперь же он хотел быть вместе со всеми своими товарищами по оружию и делить с ними все трудности и неудобства на том самом месте, где перед тем стоял Маслав со всеми людьми.
Рыцари не имели времени на отдых; все хорошо понимали, что Маслав, побежденный в одной битве, не так-то легко покорится своей судьбе. Он не располагал большими силами, да и союзники его могли дать ему много людей; при этом он знал, что Казимир был еще слаб и не имел опоры в своем царстве. Это было только начало битвы и до окончания ее, возвращения королевства, водворения порядка, усмирения бунта и разгрома победоносного язычества было еще очень далеко. Те, кто знал Маслава еще в бытность его при дворе, были уверены, что самый характер этого вождя черни указывает на возможность долгой и кровавой борьбы.
Возвращение Казимира было гораздо опаснее для самозваного князя, чем те силы, которые действовали против него. Теперь все, которые раньше, обмануты Маславом, выступали против Казимира и содействовали его изгнанию, должны были сгруппироваться около него. Уж одно появление этого смелого юноши, внука Болеслава, вернувшегося с небольшим войском в опустошенную и разоренную страну, - возбуждало радость, бодрость и мужество.
По пути, из опустевших селений, - выходили откуда-то, словно по волшебству, уцелевшие толпы людей, - бледные мужчины, оборванные женщины, исхудавшие дети, и, протягивая к нему руки, называли его своим спасителем.
И по прошествии многих веков, со страниц хроник того времени до нас долетают эти возгласы, которыми вся страна единогласно приветствовала молодого короля.
- Привет тебе, привет, горогой наш государь!
Но все эти добрые признаки приближающихся лучших дней не могли заставит Казимира забыть его главную заботу - освобождение страны от насилия и разбоев врага, который по численности в десять раз превосходил горсточку верных слуг короля, присоединившихся к нему.
Простой народ, испугавшийся мести, готовился к отчаянной обороне. Маслав, боявшийся показаться, также должен был сражаться для спасения своей жизни, потому что для него не было прощения. Казимир стоял за крест и христианство; Маслав - боролся во имя умирающего язычества, которое упорно отстаивал народ. Готовился страшный смертельный бой, без пощады и милосердия.
Молодой король предчувствовал это, и потому, оглядывая поле сражения, устланное трупами, он не мог утешать себя первой победой, так как она не являлась залогом уверенности в будущем.
Пока устанавливали палатки, Казимир стоял, окруженный своими. В это время подъехал к нему Белина, Лясота и другие послы из городища и, обнажив головы, склонились перед ним. Потом, подняв руки кверху, они воскликнули:
- Привет тебе, милостивый пан! Привет тебе, наш спаситель!
Король, заметив среди прибывших капеллана, тотчас же двинулся к нему навстречу и, смиренно целуя его руку, попросил благословить его.
Растроганный старец, осеняя монарха крестным знамением, произнес с чувством:
- Бог победы да будет с тобой!
За ними подошел к руке короля Белина, один из самых верных слуг королевы и ее сына.
- Я видел тебя, государь, еще ребенком, - сказал он, - и вот ты явился передо мной, как ангел-спаситель. Без тебя и я, и все мои домашние, весь мой скарб и все наследие моих предков стали бы добычей черни. Да благославит тебя Господь, Государь!
Но напрасны были просьбы старика, чтобы король отдохнул в уцелевшем замке. Казимир уже заранее объявил свою волю в том, чтобы осажденные не несли заботы о прокормлении войска. И теперь он опять повторил Белине свое обещание заехать к нему в другое более спокойное время.
Все теснились к Казимиру, целуя его руки и край одежды, так были все счастливы видеть снова у себя этого государя, который нес стране надежду на возвращение мирного времени.
Молодой король принимал все эти знаки доверия и преданности с великим смирением и скромностью, почти болезненной.
Невольно вспоминалась ему страшная ночь, когда он должен был, как беглец и изгнанник, бежать из дома своих предков, со стесненным сердцем, гонимый собственными детьми.
И немало было людей среди низко кланявшихся ему магнатов, которым приходилось краснеть при этом воспоминании.
Заметив, что палатка его уже готова, и у дверей ее стоит его верный слуга Грегор, молодой король пошел к ней, и прежде чем закрылась на ним завеса, все видели, как он встал на колени, вознося Богу благодарственную молитву.
На страже у королевской палатки стоял человек, на которого обратились теперь взоры всех прибывших из замка. Многим из них он улыбался, как давно знакомым, другие сами подходили поздороваться с ним; среди них были и пожилые люди, однако, внешность этого человека вовсе не заслуживала такого почтения. Это был старый, верный слуга королевского дома. Теперь уж совсем седой, он еще помнил старые времена при дворе Болеслава. Он был дядькой королевича, первый сажал его на коня, натягивал ему детский лук, учил стрелять, пристегивал ему к поясу маленький меч, приучал для него птиц. Привязался к Казимиру, как к собственному ребенку, и уж никогда с ним не расставался. По внешнему виду он был человек простой, невзрачной наружности, молчаливый, неповоротливый и неловкий в обращении, но очень зорко ко всему приглядывавшийся и обладавший прекрасной душой.