Умберто Нобиле - Крылья над полюсом
Мое мнение: никто не должен жертвовать собой ради науки, которая не просит этих жертв. Человечество располагает пока еще достаточными ресурсами, чтобы жить. Нет необходимости искать дополнительные ресурсы в полярных районах. Такая необходимость может появиться лишь в отдаленном будущем, когда воздушные транспортные средства будут усовершенствованы и смогут иметь на борту весь необходимый и достаточно многочисленный персонал. Энергии людей, обладающих талантом, лучше найти менее опасное применение, чем эта экспедиция. Желаю вам всего доброго, шлю привет".
Как видно из письма, гражданин Горохов также был настроен весьма пессимистически относительно успеха нашей экспедиции. Однако позже, когда мокрый снег стал для нас реальной опасностью, мне вспомнились предостережения Горохова и русских ученых.
7.10. Отлет из России
Россию мы покидали почти в том же составе. Алессандрини, который, как я уже говорил, отстал из-за воспаления легких, догнал нас по железной дороге и присоединился к нам в Ленинграде. Вместо Куаттрини отправился советский журналист Петр Лебеденко, который хотел вместе с нами достичь Шпицбергена.
Попрощаться с нами пришли на взлетное поле итальянский консул, который в течение четырех месяцев по-братски помогал мне, и морской атташе в итальянском посольстве в Москве.
Здесь же находился военный атташе, который приехал экспрессом из Москвы, чтобы приветствовать нас и передать кое-что из одежды. В ангаре, куда я вошел, чтобы сделать последние распоряжения перед отправлением, ко мне неожиданно подошел какой-то человек и протянул руку со словами: "Я буду молиться за тебя". Он был очень взволнован, я также был глубоко тронут этим душевным порывом. То было моим последним реальным ощущением расставания с цивилизованным миром. Позднее, в Кингсбее, откуда отправлялись в неизвестность, я чувствовал только огромное облегчение, ощущение полной свободы.
К 9 часам мною был дан приказ вывести дирижабль из ангара. В 9 часов 30 минут прозвучала команда: "Отдать концы!" Кто-то крикнул: "Да здравствует Италия!" Советские военные бурно приветствовали нас, а оркестр исполнил наш национальный гимн.
Путешествие оказалось неспокойным с самого начала: внезапные резкие скачки высоты сопровождались килевой и бортовой качкой, временами достигавшей ужасной силы. Мы держали курс на Ленинград.
В 10 часов 7 минут показалось скованное льдом море, тут и там покрытое синими полыньями. В 10 часов 22 минуты мы пролетали над портом: корабельные гудки приветствовали нас. Нависли над Невой - голубой с белыми пятнами льда. На высоте 220 метров проследовали над Зимним дворцом, оказались над Невским проспектом.
В то светлое майское утро Ленинград утратил свой сумрачный вид. Сквозь чистый, холодный воздух город казался прекрасным. Он быстро приближался во всем своем блеске, контрастируя с однообразной, неприглядной, снежной равниной. Отдельными темными пятнами выделялась растительность.
В 11 часов 45 минут мы пересекаем побережье Ладожского озера. Оно покрыто сплошным льдом: белизна, простирающаяся до самого горизонта, быстро утомляла глаза и ослепляла. В 13 часов 30 минут прямо по курсу корабля в некотором отдалении показалась широкая, дугообразная полоса голубого цвета, указывающая, что противоположный берег озера близко. Мы быстро приближались к нему. Контраст синей воды с белизной снега производил потрясающее впечатление. В 14 часов 30 минут пересекли береговую линию и оказались над бескрайней равниной, поросшей лесом и покрытой стоячей водой и снегом: пейзаж пустынный и необыкновенно печальный.
Полет над озером проходил более спокойно, но потом снова началась болтанка. Порывы ветра, достигающие огромной силы, набрасывались на дирижабль, швыряя его из стороны в сторону; такого еще не было. Иногда, казалось, ветер затихал, но затем налетал с новой силой. Совершая полет в таких условиях, в 16 часов 45 минут мы прибыли в Петрозаводск. К этому времени атмосферные условия стали понемногу улучшаться, и вторая часть путешествия проходила спокойно.
Пейзаж был тот же: пустынные поля, покрытые снегом. Кое-где жидкие перелески чередовались с болотами. Маленькие серые деревушки время от времени встречались вдоль железной дороги, ведущей к Мурманску.
Той ночью солнце зашло около 10 часов вечера, но между сумерками и утренней зарей свет не погас совсем. То была первая белая ночь во время нашего полета. Внутри корабль был погружен в темноту, но снаружи струился свет. Он лился с севера, и корабль был виден довольно хорошо. Мы шли навстречу дню, оставляя ночь за спиной. В этом было нечто совершенно удивительное для нас, южан.
В час ночи появилась утренняя заря, а в 2 часа 26 минут взошло солнце, чтобы не заходить в течение нескольких дней. До самого Теллера солнце не исчезало с горизонта. Но белые ночи длились для нас до 21 июня, когда, пролетев между Номом и Сиэтлом, мы достигли Алеутских островов. В тот день я отметил в своей записной книжке: "Наконец-то первая темная ночь". Помимо прочего темнота тоже необходима. Пожалуй, она не менее желанна, чем свет.
В 4 часа 40 минут левый мотор, который за несколько минут до этого стал работать неритмично, совсем заглох. Авария была тяжелой. Я, однако, не поддался панике и запустил правый двигатель. В Вадсё у нас были запасные моторы, но мы потеряли бы слишком много времени на замену. Я решил продолжать полет до Шпицбергена с одним поломанным двигателем. При проверке в Кингсбее обнаружилось, что поврежден его коленчатый вал.
Было чуть больше пяти часов, когда мы проходили над Киркенесом, где нас приветствовали гудком фабричной сирены. В 5 часов 30 минут мы прибыли в Вадсё. После долгого полета над просторами России маленькое, живописно расположенное селение показалось нам более прекрасным, чем было на самом деле. В порту празднично гудели корабельные сирены. Мы сделали круг, чтобы обнаружить причальную мачту. Вот она - возвышается над скалой. В 6 часов 50 минут (время московское) дирижабль наконец причалил к мачте. Вверху, на площадке, находился Росси, руководивший посадкой. Это один из самых ценных и способных наших сотрудников. В Италии он работал над созданием причальных мачт, потом занимался этим в Норвегии и за двадцать дней с тремя итальянскими рабочими построил причальную мачту в Вадсё.
Сделав распоряжения, чтобы пополнили запасы топлива и газа, в 9 часов 30 минут (время норвежское) я выбрался из гондолы, чтобы приветствовать губернатора, который ждал внизу у подножия мачты. Он пригласил нас к себе в гости; его дом украшали цветы, соответствующие расцветке итальянского флага. Был сервирован стол, звучали тосты. Во время этой трапезы прекрасным майским утром мы как-то утратили представление о времени - его было потеряно слишком много.
Вернувшись на борт и покончив с заботами о снабжении, я решил отправляться в путь. Нам оставалось преодолеть 1300 километров, из них 680 - до острова Осо и 620 километров от этого острова до Кингсбея. Ровно в 15 часов (время среднеевропейское) я приказал рубить трос, и мы оторвались от причальной мачты, а Росси прокричал нам с земли:
- Счастливого пути! До свидания!
Он все не уходил, провожая корабль взглядом. Печальная участь была уготована ему. Он скоропостижно скончался на борту одного из дирижаблей, который три месяца спустя прибыл из Рима, чтобы встретить нас в Неаполитанском заливе...
7.11. Итальянцы в Кингсбее
В Кингсбей мы прибыли утром 7 мая - в пятницу - в 6 часов 40 минут утра по среднеевропейскому времени. Во вторник, 11 мая, мы снова отправились в путь. Четыре дня мы провели на самом большом из островов архипелага Шпицберген, где жили тогда лишь несколько сот шахтеров, приезжавших туда работать на лето, да персонал метеорологической станции Грен-фьорд.
Необычной была наша жизнь во время этой короткой остановки. Исчезло всякое различие между днем и ночью, мы полностью потеряли представление о времени и были так наэлектризованы постоянным солнечным светом, что не могли спать. Разместились в нескольких простеньких деревянных домишках, в которых после кровати самым важным предметом обстановки была маленькая, топившаяся углем старая печка, слишком сильно нагревавшая крошечную комнату. Впрочем, понятие жары и холода относительно. Когда привыкаешь к пятнадцати - двадцати градусам мороза, то нулевая температура кажется вполне комфортной, а пять-шесть градусов выше нуля воспринимаются почти как жара.
Наши домики находились в нескольких сотнях метров от ангара, рядом с обледеневшей площадкой. Пейзаж был необычайно привлекательным. Небольшую заснеженную равнину обступали живописные горы. Льды сверкали на солнце. Тут и там большими синими пятнами выступали полыньи.
Жизнь проходила между ангаром и комнатушкой. Короткое расстояние между ними приходилось преодолевать по нескольку раз в день. Ангар с домиком соединяла утрамбованная тропа, но я, видно, находил удовольствие в том, чтобы, утопая по колено в снегу, всякий раз отыскивать новую дорогу. Другим вариантом короткой прогулки было хождение к обеденному столу; надо было также посещать радиостанцию, чтобы получить или передать информацию.
