Ким Маккуарри - Последние дни инков
«Это был разумный, очень видный собой юноша, он был самым высокопоставленным [туземцем] из всех, что контактировали в то время с Писарро; и ему по закону принадлежало королевство. Он [Писарро] сделал все быстро… чтобы туземцы не успели объединиться с северянами, но чтобы у них появился свой собственный повелитель, которого бы они почитали и которому бы они подчинялись, и им не пришло бы в голову организовываться в [мятежные] банды. И так он [Писарро] повелел всем местным вождям повиноваться ему [Манко] как своему верховному правителю, и делать все то, что он им прикажет».
Писарро инстинктивно ощущал властные механизмы и приводные политические ремни; он постарался предотвратить появление местных очагов сопротивления испанскому владычеству, представив дело так, что он передает всю верховную власть Манко. Хорошо осознавая, что численность испанцев слишком мала, чтобы контролировать такую обширную империю, и что им нужны союзники в среде туземцев, Писарро побудил Манко в срочном порядке начать рекрутирование армии. Имея под своим контролем туземную армию, испанцы могли с большей легкостью подавлять восстания, кроме того, у них появлялась возможность избавить страну от двух остающихся на ее территории армий Атауальпы, Манко был только счастлив повиноваться, поскольку формирование армии не только позволило бы ему укрепить свою власть, но также дало бы возможность отомстить ненавистному генералу Кискису, вырезавшему почти всю семью Манко.
Манко вскоре двинулся из столицы в поход против генерала Кискиса. Вместе с Манко выступили Эрнан де Сото, 50 испанских кавалеристов и 10 000 туземных воинов. Совместная испанско-инкская атака на позиции генерала Кискиса нанесла такой урон его армии, что и офицеры северной армии, и рекруты из числа крестьян в итоге сочли, что с них достаточно. Находясь вдали от своих домов уже почти два года, войска фактически вынудили своего гордого генерала начать долгое отступление на север, к Кито.
В то время как генерал Кискис поспешно отступал, Манко особо не терял времени, готовясь к своей коронации. Сначала он ушел в горы для традиционного трехдневного поста, а затем вернулся в Куско для участия в церемонии.
«Когда пост был закончен, он [Манко] появился в богатой одежде, сопровождаемый большим числом людей… в каждом месте, где он собирался садиться, ему подкладывали роскошные подушки, а под ноги [клали] королевское полотно… Пообок от него [сидели] вожди, военачальники, провинциальные управляющие и повелители больших королевств… В его окружении были только высокопоставленные персоны».
Коронация Манко проводилась в городе, который не только являлся на протяжении столетий столицей для этнической группы, известной под названием «инки», — в Куско царствовали императоры божественного происхождения, тело каждого из них было мумифицировано, облачено в роскошное одеяние и содержалось — наряду с телами слуг императора — в специально отведенном ему храме. В Куско проживал великий Уайна Капак — отец Манко, Атауальпы и Уаскара; его жизнь предположительно была унесена оспой после того, как он осуществил завоевание провинции, территориально соответствующей современному Эквадору. В этом городе покоился Тупак Инка Юпанки, чьи легионы завоевали территорию протяженностью в тысячу миль, ныне относящуюся к государству Чили. Также Тупак Инка раздвинул и до того уже обширные границы империи на восток, в направлении Амазонки. В этом городе властвовал великий Пачакути, правитель, чья дальновидность позволила превратить некогда маленькое королевство в обширную, многоязычную империю. В Куско также проживало множество правителей более раннего периода, правивших маленьким изначальным инкским королевством, — задолго до того, как их потомки завладеют ресурсами большей части западного сектора Южной Америки.
Когда на церемонии коронации Манко появились мумии его предков, которые до сих пор почитались в качестве богов жителями империи, испанцы впервые получили возможность познакомиться с культом предков — традицией, общей для исконных южноамериканских культур. Зрелище ссохшихся останков императоров, с которыми совещались живые люди, должно было ужаснуть монаха-доминиканца Висенте де Вальверде, который, вне всякого сомнения, должен был воспринимать подобный род общения как работу дьявола. Испанцы наблюдали за церемонией коронации Манко, на которой присутствовала свита, состоявшая из мертвых инкских императоров, с ужасом вперемешку с отвращением, и это можно понять. По словам летописца Мигеля де Эстете,
«…проводились роскошные празднества на городской площади, [и]… такое огромное количество народу туда собиралось… что площадь могла вместить его лишь с большим трудом. Манко доставил всех почивших предков на празднества следующим образом: после того как он со своей огромной свитой направился к храму, чтобы вознести молитву солнцу, утром он последовательно обошел гробницы, где каждый [из умерших императоров] сидел набальзамированный на своем сиденье. С проявлением огромного почтения тела были сняты со своих мест и направлены в город; индейцы в особой униформе несли на носилках тело императора, тела всех его слуг и все его украшения, — так, словно он был жив. Таким образом туземцы прошествовали к месту празднеств, распевая песни и воздавая благодарение солнцу… Они прибыли на площадь в сопровождении бесчисленного множества людей, впереди всей процессии на носилках несли императора [Манко Инку] и находившегося рядом с ним его отца Уайну Капака. Подобным же образом восседали в набальзамированном виде на своих носилках другие императоры, на головах у них были королевские повязки.
Для каждого из них был сооружен павильон, где каждый из умерших [инкских правителей] был должным образом усажен на трон, затем он был окружен пажами и женщинами, держащими в руках метелочки, для того чтобы отгонять мух. Все это окружение выказывало императорам такое уважение, словно они были живыми. Рядом с каждым из них стоял ковчег, или небольшой сундук, в котором находились ногти, волосы, зубы и различные мелкие драгоценности, некогда украшавшие руки императоров… После того как тела были размещены в должном порядке, они оставались там с восьми утра до самой ночи… На празднествах было такое количество любителей выпить, которые заливали в себя такое количество алкогольных напитков… что две широкие канализационные трубы диаметром более половины вары [сорок пять сантиметров], проходившие под плиткой, которой была вымощена площадь, и спускавшиеся к реке… отводили за день такое обилие мочи, словно били какие-то невидимые ключи. И это не настолько уж удивительно, учитывая то, какое количество было выпито, и количество пьющих, хотя… ничего подобного раньше не было видано… Эти празднества продолжались более тридцати дней без перерыва».
Испанцы понятия не имели, что неумеренное питие инками на самом деле представляло собой ритуализованную форму религиозного культа; испанцы сочли такое поведение вакханальным служением дьяволу. Но поскольку на площади собралась большая аудитория, включавшая в себя местную знать и вождей, прибывших, чтобы засвидетельствовать свое почтение новому инкскому правителю, Писарро решил воспользоваться случаем, чтобы обратиться к почтенному собранию. В конце концов, церемония коронации была организована для того, чтобы засвидетельствовать передачу королевской власти. Писарро едва ли нашел бы лучший момент для того, чтобы оповестить собравшиеся элиты о том, что наряду с данной коронацией должны будут иметь место некоторые фундаментальные изменения: что испанцы намереваются создать новую властную структуру.
Используя уже апробированную испанцами ритуализованную формулу закрепления своей власти, Писарро дал понять всем собравшимся, что теперь они являются частью более крупного мирового порядка, нежели тот, к которому они привыкли, и что отныне они будут являться подданными империи еще более могущественной, чем их собственная. Педро Санчо де ла Ос писал:
«Когда была отслужена месса… он [Писарро] вышел на площадь вместе с изрядным числом своих воинов. И в присутствии императора [Манко Инки], местных вождей, туземных воинов, сидевших рядом с испанскими солдатами, губернатор произнес речь, как он привык уже это делать в подобных ситуациях. И я [Педро Санчо], его секретарь и армейский нотариус, зачитал „Требование“, которое исходило от Его Величества. И его содержание было переведено переводчиком, и все собравшиеся его поняли и ответили утвердительно [в том смысле, что поняли]».
Это «Требование» представляло собой тот же самый документ, который монах Вальверде зачитал Атауальпе в тот роковой день на площади Кахамарки чуть менее года назад. Наконец нотариус Писарро перешел к последнему параграфу, вставляя нужные паузы, чтобы переводчик мог верно перевести текст на инкский рунасими.
