Дэвид Ирвинг - Разгром конвоя PQ-17
По мере того как крейсера Гамильтона отходили все дальше и дальше от рассредоточенного конвоя, моральный дух английских и американских моряков падал все ниже и ниже. В ночь на 5 июля таинственность событий усилилась: предположение, что крейсера поспешили покинуть конэой, чтобы вступить в единоборство с кораблями противника, все еще было в силе. Однако почему же крейсера не возвращаются к конвою теперь, когда стало ясно, что немецких кораблей нет? Крейсера по-прежнему отходили на запад 25-узловой скоростью. Однажды, когда корабли вырвались из полосы тумана, крейсер «Норфолк» обнаружил немецкую подводную лодку в надводном положении прямо по своему курсу. Командир крейсера капитан 1 ранга Белларс попытался таранить ее, однако на лодке прозвучал сигнал срочного погружения, и она успела уйти на глубину под киль «Норфолка». Эти подводные лодки — Гамильтон еще не знал этого — и были той самой единственной причиной, по которой Гамильтону приказали отходить «полным ходом».
На кораблях начали поговаривать о том, что королевскому флоту приказали удирать от немцев; этот слух распространился по кубрикам крейсеров со сверхъестественной быстротой. Командир крейсера «Лондон» рассказывал позднее: «Припоминаю одну деталь. В те напряженные дни я все время был на мостике. Вечером, когда мне принесли ужин, мой вестовой подошел к столу и, убирая посуду, тихо сказал мне: „Очень жаль, сэр, что нам пришлось оставить этот конвой…“ Я узнал потом, что эта тема оживленно обсуждается экипажем; нужно было предпринять какие-то шаги, чтобы поднять моральный дух людей».
Белларс сказал Гамильтону, что экипаж крейсера необходимо полностью информировать о происшедшем, чтобы прекратить распространение слухов. Гамильтон обещал сделать это.
В 01.15 5 июля Гамильтон, пытаясь подавить уныние людей, передал на все корабли своей эскадры следующее объяснение: «Я знаю, что все вы, как и я, сильно переживаете тот печальный факт, что нам пришлось оставить эти замечательные суда и предложить им идти в порт назначения самостоятельно. Под прикрытием базовой авиации противнику удалось сосредоточить в этом районе значительно превосходящие силы. Нам приказано поэтому отойти на запад. Мы все сожалеем, что отличные действия кораблей ближнего прикрытия не могли продолжаться. Я надеюсь, что вскоре все мы получим возможность свести счеты с противником».
Командир американского крейсера «Уичита» капитан 1 ранга Хилл ответил: «Спасибо. Я разделяю ваши чувства». Из формулировки этого сигнала Гамильтона следует, что он все еще был убежден в том, что немецкие линейные корабли находятся в море.
Через два часа такое представление обстановки неожиданно было разбито: в 03.22 крейсерские силы получили из адмиралтейства радиограмму, в которой сообщалось, что, по данным разведки, тяжелые корабли противника вышли из Тронхейма и Нарвика и «предположительно» находятся в районе Альтен-фьорда.[26]
Радиограмма явилась для Гамильтона тяжелым ударом. Немецкие корабли, следовательно, в море не были и не наносят сейчас ударов по рассредоточенным судам конвоя PQ.17?
Какими бы мотивами ни руководствовалось адмиралтейство, рассредоточивая конвой, Гамильтон понял теперь, что присоединение к крейсерам эсминцев капитана 3 ранга Брума ничем не оправдывалось и не послужило никаким целям.
О возвращении эсминцев к судам не могло быть и речи: к этому времени они были рассредоточены в районе площадью 7500 квадратных миль. Самое большое, что эсминцы могли бы сделать, — это защитить отдельные суда, если найдут их. Но запасы топлива на эсминцах к этому времени были уже на исходе. Гамильтон решил, что, поскольку существует вероятность наступательных действии английских линейных сил против немецких тяжелых, кораблей, возможно с участием авианосца «Викториес», самым полезным применением неудачливых эсминцев Брума будет их участие в этих действиях союзников. Рассудив таким образом, Гамильтон приступил в 11.30 к выполнению длительной программы пополнения эсминцами запасов топлива с крейсеров. В течение нескольких часов четыре эсминца из шести приняли топливо.
Капитан 3 ранга Брум тоже был озабочен осложнениями, вызванными отходом эсминцев от рассредоточенного конвоя, поэтому в утренние часы 5 июля он сообщил о своих переживаниях английскому адмиралу:
«Мои последние краткие указания судам конвои PQ.17 и остальным кораблям охранения были следующими: суда конвоя рассредоточиваются и следуют в русские порты; остальные корабли охранения следуют поодиночке в Архангельск; подводные лодки остаются для атаки, если противник появится до того, как конвой рассеется, затем действуют по указанию старшего офицера. „Паломарес“, несомненно, принял на себя старшинство, однако я чувствую, что, покинув таким образом свои замечательные корабли, я оставил их в беде. Докладывая об этих поспешных и недостаточных указаниях, я прошу поэтому, если необходимо, уточнить и дополнить их при первой к тому возможности».
Но в Баренцевом море никто не «принял на себя старшинства». За немногими упомянутыми нами исключениями, все суда и корабли охранения отходили на максимальной скорости, беспокоясь лишь о своей безопасности. Во второй половине дня 5 июля, испытывая все более усиливающееся предчувствие дурного, Гамильтон запросил Брума: «Имели ли вы какие-либо предварительные указания относительно действий кораблей охранения на случай рассредоточения конвоя? На каком основании вы считали, что эсминцы должны были отделиться и поступить в распоряжение командующего эскадрой крейсеров? Я лично полностью одобряю ваши действия».
По-видимому, ободренный последней фразой Гамильтона, Брум ответил: «Никаких указаний. Предложение присоединиться к вашим силам исходило лично от меня. На основании имевшейся у меня в то время скудной информации я считал, что предстоит бой с целью задержать противника, пока конвой рассредоточивается, и что наиболее эффективно эсминцы могут быть использованы, если они будут под вашим командованием». Этот сигнал Брума заканчивался следующей фразой: «Решение оставить остальные корабли охранения было для меня самым неприятным, и я готов в любое время возвратиться и собрать их».[27]
На двух американских крейсерах «отступление» огорчило моряков и ввело их в замешательство. «Что же это за верховное командование у нас, если, располагая такими мощными силами, оно не использует их?» — задавал вопрос лейтенант Фэрбенкс. «Что, англичане стали бояться выстрелов? Разве таким путем выигрываются войны?» Такие гневные вопросы задавались на американских крейсерах, «таково было настроение утром 5 июля». Капитан 1 ранга Хилл сидел на своем стуле на мостике «Уичиты», уставившись на спокойное теперь море. Он понимал, что экипаж испытывает чувство разочарования. Корабельная типография напечатала специальный выпуск газеты, поместив в ней серию радиограмм английского адмиралтейства и описание событий предшествующего дня. Передовая статья гласила:
«Никто не может обвинить нас в робости, как никто не может сказать про англичан, что у них кишка тонка. В конце концов, они воюют уже около трех лет; целый год они боролись одни, без союзников, без подготовленной армии, без достаточного вооружения. Их флот разбросан по всем семи морям мира. Тот, кто видел английский народ в Лондоне, в Ливерпуле, Бристоле, Портсмуте, Ковентри или в Саутгемптоне, может засвидетельствовать его мужество. Тот, кто видел, как действуют десантно-диверсионные войска „командос“, тот, кто был в Дюнкерке или на Мальте, мог бы сказать о них доброе слово. Нет, мы родственники и союзники в более чем одном отношении. Мы участвуем в этой игре всего лишь семь месяцев. Мы свежи и полны сил, и все, что нам нужно, — это показать себя, и вполне возможно, что такой шанс появится гораздо быстрее, чем мы думаем».
Это был бесславный конец первой крупной совместной англо-американской военно-морской операции.
Приблизительно в то же время, когда Гамильтон и Брум обменивались сигналами, а типография — крейсера «Уичита» печатала первые экземпляры специального выпуска корабельной газеты, контр-адмирал Майлс, глава английской военно-морской миссии в Москве, имел первую «срочную встречу» с адмиралом Алафузовым в здании главного морского штаба в Москве. Это были неприятные минуты для обоих адмиралов. Сон адмирала Майлса был нарушен его секретарем, который стремительно ворвался к нему, размахивая копией радиограммы адмиралтейства о рассредоточении конвоя PQ.17 — единственной из тысяч оперативных радиограмм адмиралтейства, полученных Майлсом. Не успел Майлс лечь после этого в постель, как его снова разбудили, на этот раз сообщить, что начальник главного морского штаба адмирал Алафузов требует встречи с ним в 12.00.
Алафузов был болен гриппом в тяжелой форме, но, несмотря на это, его подняли с постели для встречи с Майлсом. Когда английский адмирал вошел в кабинет, Алафузов выглядел очень усталым; его сильно знобило. Майлс держался от Алафузова на почтительном расстоянии. Русский адмирал упрекнул его за решение английского адмиралтейства рассредоточить конвой (русские, очевидно, читали радиограммы адмиралтейства). Суда конвоя, заявил Алафузов Майлсу, уничтожаются одно за другим, и русские радиостанции перехватили много передаваемых ими сигналов бедствия. Алафузов закончил свое заявление требованием, чтобы Майлс добился от адмиралтейства полного и детального объяснения происшедшего; это объяснение должно быть представлено Народному комиссару военно-морского флота адмиралу Кузнецову в течение ближайших нескольких дней. Кузнецову приказано доложить об этом Сталину.
