Георгий Фёдоров - Дневная поверхность
Все ушли. Дождь кончился. Пригрело солнце, и я задремал. Очнулся ото сна потому, что кто–то тряс меня за плечо и спрашивал:
— Кур важойем? (Куда едем?)
Не открывая глаз, я пробормотал:
— Ин Кретинга.
Последовал новый вопрос:
— Кодел? (Зачем?)
Я открыл глаза и ужаснулся. Передо мной стояли пятеро хорошо вооружённых мужчин в штатском. У них были мрачные лица. У одного виднелся свежий розовый шрам на виске. У двух других перекрещивались на груди пулемётные ленты.
«Бандиты! — пронеслось у меня в голове. — Вот это номер! Последний день работы… Вокруг такой чудесный лес… Солнышко светит… Птички поют… Вот уж совершенно излишняя встреча!»
Между тем один из пятерых со спутанной русой бородой, видимо старший, потребовал:
— Документы!
Пришлось дать. Он посмотрел и удивился:
— Вы русский?
— Да, — ответил я.
— Что вы здесь делаете?
— Занимаюсь археологией.
— Что такое археология?
Пришлось мне в этой удивительно неподходящей ситуации прочесть краткую популярную лекцию по археологии. Неблагодарные слушатели нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
— Вот что! — Сурово сказал бородатый. — Здесь не место заниматься вашей археологией.
— Почему? — Спросил я, обрадованный, что можно хотя бы поспорить.
— А потому, — так же сурово ответил бородатый. — Здесь война идёт настоящая. Вот сегодня бандиты убили двух местных активистов.
У меня отлегло от сердца. Сами бандиты обычно называют себя по–другому.
— А вы что здесь делаете? — Повеселев, спросил я.
— Мы истребители. Прибыли, чтобы поймать и уничтожить этих бандитов.
— Ну и как? Удачно?
— Да, — важно ответил бородатый. — Мы их засекли и обстреляли. Они залегли. Но их там много. Вот подойдет подкрепление — мы их уничтожим.
— А где же вы их засекли? — С понятным интересом спросил я.
— Вон на той горе! — И бородатый указал рукой на видневшуюся вдали вершину пильякалниса.
— Да вы что, — закричал я вне себя, — какие же там бандиты! Там мои товарищи по экспедиции!
— Это точно? — Смутившись, спросил бородатый.
— Конечно, точно! Черт бы вас всех побрал! — ответил я, задыхаясь от волнения.
— Ну, извините, — мрачно отозвался бородатый. — А вы с вашей экспедицией все–таки уезжайте отсюда, да поскорее.
Истребители ушли. Через некоторое время я увидел, как к дороге по кочкам бегут мои товарищи. Я лихорадочно пересчитал их — все налицо. Слава богу! Впереди бежал, размахивая руками, Варнас и кричал мне:
— Юргис! Я сорок минут лежал в большая яма!
Мои сдержанные литовские друзья были, кажется, смущены той горячностью, с которой я обнял каждого из них. Оказалось, что едва они успели обмерить городище, как снизу загремели автоматные очереди и пули засвистели среди листьев. Вот и попрятались кто куда.
Рассказав друг другу о наших впечатлениях, посмеявшись и порадовавшись благополучному исходу, мы поехали к морю.
Мы вырвались из узких и душных лесных просёлков на широкое бетонированное шоссе. Вдоль шоссе стояли полуразбитые во время войны каменные дома с островерхими черепичными крышами, готические кирпичные костёлы с грубо размалёванными толстыми фигурами святых.
Пообедать мы остановились в местечке Шилуте, в только что организованном совхозе — бывшем имении господина доктора Шеу, генерала и шафтдиректора. В помпезном особняке повсюду висели портреты генерала — тупое, надменное лицо с нафабренными усами. Правда, картины продырявлены во многих местах, а бюсты — с отбитыми носами. Генерал — типичный пруссак. Его мрачная библиотека полна жизнеописаниями различных кайзеров и немецкой шовинистической литературы. Есть и специальные издания, восхваляющие богатство имения и добродетели генерала. С потолков между аляповатой позолоченной лепниной свешивались толстые амуры с открытыми ртами. Повсюду масса оленьих рогов и фотографий оленей, удостоившихся быть подстреленными собственноручно генералом. Но наряду с этой чепухой есть и большой гербарий, много местных и привозных археологических и этнографических предметов, которые собирал генерал. Впрочем, и среди них встречается разная ерунда, вроде псевдополинезийских пальмовых вееров, набедренных повязок из кожаных шнурков, разноцветного бисера и мелких ракушек. Но есть и подлинные египетские статуэтки — сфинксы, птицы, скарабеи… Странное сочетание тупого пруссачества и интереса к истории и этнографии. Впрочем, интерес этот базировался больше на обилии денег, чем знаний. Внук генерала — последний владелец имения — исчез после разгрома гитлеровцев и освобождения Прибалтики.
А вот совхоз здесь организовали отличный.
…После обеда мы быстро пронеслись через фешенебельный приморский курорт Паланагос, только на полчаса остановившись посмотреть грот, в котором, по преданию, находился главный алтарь Перкунаса. Когда–то неугасимый огонь перед алтарем поддерживали облачённые в белые одежды вайделотки — красивейшие девушки Литвы, давшие обет девственности и служения божеству. Одна из них, по имени Бируте, полюбив доблестного полководца, борца против крестоносцев князя Кейстута, нарушила все обеты ради этой любви, бежала с Кейстутом и вышла за него замуж. От этого брака и родился князь Витовт.
…Мы въехали в Клайпеду ещё днем. Город был разрушен фашистами. Развалины домов поросли сорной травой и иван–чаем. Великолепный Клайпедский порт, в котором довелось побывать мне ещё до войны, разбит до основания. И все–таки мы решили совершить одно небольшое морское путешествие. Метрах в двухстах от берега проходит по морю длинная песчаная коса, отделяющая залив Куршу–маре от Балтики. На этой косе, как сказал Варнас, встречаются древние янтарные изделия, многие из них относятся ещё к концу каменного века.
Не без труда раздобыли мы ржавую железную шаланду, настелили наверх толстые доски. Но оказалось, что шаланду невозможно подвести к берегу, а все причалы разбиты. Тогда мы с помощью каких–то довольно подозрительных полупьяных личностей, предложивших свои услуги, стали сами строить из досок временный причал. Опыта у нас в строительстве такого рода не было, но работа продвигалась быстро.
Только здесь, в Клайпеде, я обратил внимание на то, как мы все здорово изменились за время экспедиции. Рубашки и брюки от бесконечных скитаний по лесным тропинкам и болотам порвались и выцвели, сохранившиеся у Варнаса и Нагявичуса кожаные ботинки были в плачевном состоянии, а деревянные клумпасы остальных, такие удобные и естественные в лесах Жемайтии, имели довольно нелепый вид на бетонированной набережной. Зато мы все загорели и окрепли. Впрочем, изменения были далеко не только внешними.
…Когда кончилось строительство причала, стало уже смеркаться. Мы подвели шаланду к причалу, и тут оказалось, что мы допустили при строительстве ошибку. Борт шаланды не подходил к концу причала ближе, чем метра на полтора. Но отступать не хотелось. Мы настелили между причалом и бортом шаланды две толстые доски — одну для правых, а другую для левых колес машины. Помогавшие нам личности взялись за концы, привязанные к носу и корме шаланды, чтобы удержать ее на месте. Мы с боков поддерживали обе доски. Нагявичус, озабоченно поцокав языком, сел за баранку и начал осторожно продвигать «Кольгринду», как он стал называть нашу машину, по доскам. И в тот момент, когда передние колеса «Кольгринды» уже въехали на шаланду, она покачнулась, осела и личности, державшие концы, выпустили их. Баржа медленно стала отходить от берега.
Держи концы! — Закричал я.
Мы выскочили наверх, вцепились в концы и остановили шаланду. Но доски уже полетели в воду. Личности разбежались. Положение было трудным. Передние колеса машины находились на шаланде, задние — на причале. Между ними образовался просвет около двух метров, в котором плескалась вода. Мы не могли подтянуть шаланду к причалу. Этому мешала тяжело нагруженная машина. Доски, которые мы вытащили из воды, едва касались концами шаланды и причала. Погубить экспедиционную машину, да ещё после конца работы, было бы тяжёлым ударом. Но я уже знал, что этого не случится. Порукой тому был дружный коллектив экспедиции, которому и не такие задачи по плечу. Басанавичус и Нагявичус прибили края досок к причалу, а другие их концы, едва касавшиеся шаланды, мы, как могли, закрепили тросами. Остальные в это время крепко держали носовой и кормовой канаты, не давая шаланде отойти от причала ни на один сантиметр. Нагявичус через кузов влез в кабину, завел мотор, прогрел его, дал сильный газ и с криком «Перкунас!» включил заднюю скорость. Машина рванулась назад. Доски тут же полетели в воду. Передние колеса повисли в воздухе, но почти вся машина уже находилась на причале. Мы подвели под передний мост машины ваги, вывесили её и на руках закатили на причал.
Экскурсия на песчаную косу не состоялась, но это не так уж важно. Зато удалось главное, и я в этом ещё раз убедился.
