А Немировский - Слоны Ганнибала
Публию придется сражаться с Газдрубалом Баркой, проведшим в этой стране чуть ли не всю свою жизнь, и соперничать со славой отца. Он должен быть не только достоин ее, но обязан ее превзойти.
Вот теперь он ждет к себе Килона, ждет и надеется на что-то, а это "что-то" может лопнуть, как пузырь.
Грек не изменился за эти годы. Он так же разговорчив и так же жаден.
- Скажи, Сципион, зачем тебе моя посудина, если в гавани, я сам видел, стоят тридцать отличных триер? Может быть, тебе снова хочется повидать Сифакса?
- Нет, Килон, пока еще нам рано в Ливию. Да и с Сифаксом мне не о чем говорить. Я слышал, что он снова сговорился с пунами и даже собирается жениться на дочери Ганнона. У меня дело поважней. Что ты скажешь о Новом Карфагене?
- Лопни мои глаза! Не хочешь ли ты меня послать в пасть циклопу? Из всех приключений Одиссея, сознаюсь, это мне менее всего по душе. На худой конец я согласен послушать сирен или испытать ласки Цирцеи.
- Ты догадлив, Килон, но сирен ты послушаешь, когда вернешься, а если тебя Цирцея устраивает больше Пенелопы, кто тебе может помешать?
- Что же нужно Риму в пещере циклопа?
- Узнать, дома ли пастух, а если нет, скольких баранов он оставил взаперти.
- Я тебя понял, - подхватил грек, - ты хочешь выяснить, в городе ли Газдрубал и какова численность гарнизона. А что будет, если меня схватят пуны?
- Одиссею было труднее, и то он вернулся на Итаку.
- Вернулся нищим, - вставил хитрый грек.
- На этот счет можешь не беспокоиться. Тебя ожидает награда в десять раз больше той, которую ты получил в прошлый раз.
- Ну что ж, я согласен. Только ты мне сверх этих денег дашь еще сто амфор масла.
- Зачем тебе столько масла. Ты его не съешь и не сожжешь за всю свою жизнь. Или, может быть, ты намерен стать бегуном и хочешь натираться маслом?
- Я не собираюсь ни есть, ни жечь твое масло. Что касается бега, то могу тебе признаться: серебро меня устраивает больше, чем лавровый венок [Килон имеет в виду награду, которую получали победители в беге]. Масло я буду продавать. Взгляни на меня.
Килон расправил свои редкие волосы и надвинул их на лоб, нагнул голову и изобразил на лице то угодливое выражение, которое появляется у торговцев, когда они хотят продать свой товар.
- Чтобы лампа не погасла, бери мое масло. Горит без дыма. Не проходи мимо!
- Похож! - рассмеялся Сципион. - Ты даже их прибаутки знаешь.
- Натрешь кожу - станешь моложе, - продолжал грек. - Жди меня через неделю, - сказал он другим тоном. - А если не вернусь, не забудь о моих земляках. Пусть выпьют вина на все деньги и совершат возлияния богам.
Весть о том, что на базаре за стеной Нового города масло продают в полцены, быстро распространилась. Стол, где Килон разложил свой товар, окружили хозяйки с лекифами. Было и немало зевак, собравшихся просто послушать говорливого эллина и посмотреть, как ловко он торгует. Лилось густое масло через отверстие воронки, и такой же бесконечной струей лилась из уст грека речь.
- Подходи, любезный, подходи! - зазывал он пожилого пуна с длинным копьем в руке. - Натрешь кожу - будешь моложе. Победитель Рима, не проходи мимо!.. Бери, красавица, масло понравится, - обращался он к женщине лет тридцати, заполняя ее лекиф. - Больше к тому же полюбишься мужу.
В толпе раздался смех.
- Вот и промахнулся, эллин! - крикнул кто-то. - Муж у нее в армии Газдрубала. У нее не муж на уме.
Женщина, поведя бедрами и метнув в говорившего гневный взгляд, удалилась. Ее место заняла другая хозяйка, подставив под струю масла свой лекиф.
Уже подходила к концу девяносто третья амфора. Вызывая своих покупателей на разговор, Килон успел узнать все, что требовалось Сципиону. Газдрубала, сына Барки, с войском нет в городе, он находится где-то у Гадеса. Вне города находятся и две другие карфагенские армии. В Новом Карфагене не более тысячи воинов.
Килон не заметил, как в толпе очутился толстый, как пифос, карфагенянин в красном плаще. Что ему надо? У него в руках нет лекифа, и он не похож на зеваку.
- Эй, приятель, - сказал толстяк, проталкиваясь к Килону. - Где я тебя встречал?
Килон опустил амфору на стол. Лицо карфагенянина ему тоже показалось знакомым. Где он видел эти оттопыренные уши?
- Доблестный воин, - сказал он как можно спокойнее, - ты меня мог видеть в Массалии. Мою лавку на агоре знает каждый.
- Не крути мне голову. В Массалии я не был.
- Умный человек может ошибиться только один раз, - загадочно сказал Килон. - Но клянусь Гераклом, ты не ошибешься, если возьмешь мое масло. Где ты найдешь лучше и дешевле?
- Да не нужно мне твое масло! Погоди. - Толстяк подошел так близко, что слышалось его тяжелое дыхание. - Не твою ли гаулу я остановил у Эгузы? Тогда ты был неаполитанцем и продавал вино и дал мне вместо фалернского какую-то протухшую воду.
Килон понял, что медлить больше нельзя: толстяк узнал его. Надо бежать. Но куда? Впереди - городская стена, справа - гавань, где стоит на якоре его посудина. Даже если удастся туда пробраться, карфагенские сторожевые суда догонят прежде, чем он успеет три раза свистнуть. Остается залив, что за спиной. Противоположный берег отсюда стадиях в десяти.
Схватив амфору с маслом, Килон плеснул ее в лицо остолбеневшему толстяку. Тот поскользнулся и упал.
- Держи его! Римский лазутчик! - ползая на коленях, вопил толстяк.
Килон уже был у воды. С разбега он бросился в волны и вынырнул шагах в десяти от берега. Оглянувшись, он увидел, что к берегу бежит человек шесть и среди них толстяк с лицом, заляпанным маслом.
Килон плыл, напрягая все силы. Кровь стучала в висках, в груди хрипело. Мешали сандалии, и он сбросил их, разорвав завязки. Преследователи откуда-то раздобыли лодку. Расстояние между лодкой и Килоном сокращалось. Килон напрягал последние силы. Он уже слышал плеск весел и торжествующий вопль: "Не уйдешь!"
Килон выбросил тело из воды, чтобы взглянуть в последний раз на сияющее небо. "Пусть меня сожрут рыбы, - пронеслось у него в мозгу, - это лучше, чем пытки и крест".
И в этот момент волны стали откатываться гряда за грядой. Килон ощутил ногами дно. И вот Килон уже бежит по песчаной отмели, соединяющейся с берегом. А где же лодка? Лодка уткнулась носом в песок, но это не та отмель, по которой бежит Килон. Между отмелью Килона и отмелью, остановившей преследователей, широкая полоса воды. Что делать? Перетащить лодку через песок. Все шестеро схватились за нос и борта лодки. Жилы готовы лопнуть от напряжения, а лодка едва сдвинулась с места. Еще раз! Тот же результат. Нет, лучше вплавь. Преследователи подбежали к воде и стали сбрасывать с себя сандалии и плащи. Первым вошел в воду толстяк, но тотчас же повернул назад. Видимо, вода показалась ему холодной. Килон был уже на берегу. Не оглядываясь, он бежал к камышам.
- Ушел! - взвизгнул толстяк и, дрожа всем телом, стал натягивать свой красный плащ.
- Что с тобой, Килон? - спросил Сципион, с удивлением глядя на разорванную одежду, на разбитые в кровь ноги грека. - Где твоя посудина?
Килон сделал жест, показывающий, что корабль потерян.
- Все оттого, что я торговал маслом, - сказал он, как бы оправдываясь. - Мне надо было им натираться, тогда бы я ускользнул из города незамеченным.
И Килон рассказал Сципиону все по порядку до того момента, как стали отходить волны и он коснулся ногами дна.
- Это был отлив, - сказал Сципион. - Конечно, отлив. А в каком это было часу дня?
- Часа два до полудня, - отвечал Килон.
Сципион задумался.
СОН СЦИПИОНА
С возвышенности виден весь Новый Карфаген, расположенный на узком полуострове в обширном заливе. Утреннее солнце золотило высокие кровли и квадратные стены башен. Над плоскими черепичными крышами возвышался дворец, утопавший в зелени садов. Говорят, в этом дворце преемник Гамилькара был заколот во время свадебного пира.
- Посмотрите на этот город, - говорил Сципион выстроившимся воинам. Сюда свозят пуны все серебро из рудников Иберии. Здесь хранятся несметные богатства, и все они буду принадлежать римскому народу и вам, победителям. В городе сейчас нет вражеской армии. Только тысячу воинов оставил здесь Газдрубал, брат Ганнибала. На нашей стороне сила и помощь богов. Этой ночью я видел сон - сам владыка морей Нептун протягивал мне золотые короны с зубцами, чтобы я наградил ими храбрецов, одолевших стены города.
Воины слушали полководца затаив дыхание. Они были суеверны. Они верили вещим снам.
Бой начался по звуку военной трубы. Оттеснив пунов, совершивших вылазку из города, римляне придвинули к стенам лестницы и стали взбираться по ним вверх. Стены были очень высоки. Сверху сыпались груды камней, летели окованные железом бревна, лились кипяток и расплавленная смола. Воины обрывались и падали с головокружительной высоты. Их место занимали другие. Время шло. Римляне гибли. Не золотая корона с зубцами, а каменный столбик и могила в чужой земле выпали им на долю.
