Александр Торопцев - Москва. Путь к империи
Так нужны ли были средневековому русскому городу прочные крепостные сооружения и кто же все-таки прав, тверичи или московиты? Ликург и Солон потому-то и стали великими, что они с гениальной точностью угадали, во-первых, социальный заказ ее величества истории, во-вторых, возможности и желания спартанцев, принявших разумом и сердцем концепцию государственного аскетизма, и афинян, сторонников роскошной жизни, красоты рукотворной и даже безграничных излишеств в этой роскоши и красоте.
Московские князья потому-то и победили тверских в двухсотлетием споре, что они точнее сориентировались в пространственно-временном историческом поле и поняли возможности и внутренние устремления своих подданных и всех русских людей. Красоту русские люди любили ничуть не меньше афинян. Кстати, еще и поэтому они приняли крещение по православному обряду: благолепие и роскошь внутреннего убранства церквей в Византии удивительным образом совпадали с желанием не столь уж богатых русских людей богато украсить церкви на Руси, куда они приходили в гости к Всевышнему. Никаких средств не жалели русские люди для этих праздников духа. Строили они богатые церкви даже в самые тяжкие годы и века после нашествия Батыя. Но… спартанским духом ни тверичи, ни московиты, ни обитатели других городов и княжеств русских не обладали, жили, как аскеты, но аскетизм их был вынужденным.
Да, такой он есть русский народ: степенный, спокойный, но не трусоватый. По натуре русский народ не ниндзя. Он не может, не хочет и не будет жить изо дня в день по законам военного времени — народ-то он невоинственный. Значит, нужны ему для защиты крепостные стены.
«Московские соборы XIV–XV столетий не привлекали своими редкостями, недаром же создания Калиты так быстро обветшали, зато в Москве всегда пеклись о прочности городских укреплений и опередили многие другие города в постройке каменных стен»[58].
Первым важным делом Дмитрия Донского было возведение каменных кремлевских стен. В Кремле находился и великокняжеский дворец, и двор на случай осады, и конюшни. Все великокняжеские постройки рубились из дерева, они так же быстро, как и боярские дворы, и дома простых людей, сгорали во время частых пожаров, и даже в этом бытие великого князя походило на бытие его подданных.
Кроме великокняжеского дворца, в Кремле находился митрополичий двор, церкви, монастыри, а также дворы удельных князей и бояр. На Боровицком холме сосредоточились все представители власти. Отсюда шло управление городом, городским хозяйством, великим княжеством.
Долгое время Москвой владел дом Калиты. Это совместное владение, странное для города и для князей Мономашичей, тяготеющих еще со времен Юрия Долгорукого к централизации власти, началось после смерти в 1303 году Даниила Александровича, когда его сыновья вместе сидели в Москве и вместе дружно воевали с тверскими князьями. В 1307 году между ними вспыхнула ссора, Александр и Борис уехали в Тверь. Вскоре первый из них умер, а второй вернулся в Москву.
После смерти братьев (они умерли бездетными) вся московская отчина перешла к Ивану, младшему сыну Даниила Александровича, единственному законному наследнику.
Иван I Калита в 1340 году перед смертью призвал к себе трех сыновей и объявил свое завещание, по которому Москва была поделена на три части, и каждая из них передана во владение Симеону, Ивану и Андрею. У гроба отца сыновья целовали крест, заключив между собой договор о так называемом третном владении Москвой. Согласно этому договору, был утвержден великокняжеский тысяцкий, наместники князей-совладельцев, а также наместники самого великого князя.
Князья-третники «уступали старшему Симеону на старшинство половину таможенных сборов — «полтамги», оставляя половину за собой.
Великий князь имел право судить живших в Москве княжеских слуг в случае их тяжб со слугами великого князя»[59].
Третное владение заметно усложнило управление экономикой и хозяйством столичного города, не раз между третниками и их представителями возникали недоразумения и даже ссоры, но… Иван Калита не ошибся, придумав столь хитрую систему владения Москвой! Об этом говорит тот факт, что третное владение столичным городом с незначительными изменениями просуществовало до конца XV века, а род Калиты удерживал власть до конца XVI столетия!
Любая законодательная инициатива крупного государственника (а завещание Калиты вполне можно отнести к таковой) проверяется временем. Счастливым можно назвать человека, хотя бы внуки и правнуки которого пожили счастливо, ощутили благодеяния своего деда или прадеда на своей судьбе. А зачем, собственно говоря, людьми с давних пор придуман обычай передачи потомкам наследства, экономического и политического? Почему сердце каждого старика волнуется всякий раз, когда видит он сыновей и внуков? Почему это волнение усиливается с каждым днем? Потому что счастье любого нормального человека находится далеко за пределами его жизни, и он это знает, и делает все, чтобы потомки его жили счастливо.
Не все люди, находясь у своей финишной черты, чувствуют себя счастливо. Даже те, которые пишут завещания платиновыми ручками, нежатся в богатых кроватях из золота с золотыми, сверкающими зеркальным свежим блеском, набалдашниками работы великих мастеров. Не все люди уверены, что их потомкам удастся сделать то, о чем мечтают старцы на смертном одре. Иван Калита мог чувствовать себя спокойно. И счастливо. Третное владение Москвой, несмотря на все кажущиеся минусы этой системы, несмотря на частые разногласия между князьями-третниками, позволило сохранить род Ивана Калиты, позволило постоянно, из поколения в поколение увеличивать экономическое и политическое могущество всего рода, а не отдельной его ветви, пусть и самой крепкой.
Иван Данилович государственным умом своим очень точно определил момент, с которого началось неуклонное возвышение Москвы над русскими городами и княжествами, начался длительный процесс создания крупной державы. В подобных ситуациях в разных государствах мира существовали разные формы власти: была аристократическая республика в Риме, была и авторитарная монархия в Азии. Русская земля развивалась по своим особенным путям. Конечно, при некоторых оговорках всю эпоху правления Рюриковичей, начиная с князя Олега и кончая Федором Ивановичем, можно назвать историей аристократической республики, претерпевшей на своем веку разные метаморфозы, исполнившей к началу XVI века свое историческое предназначение и уступившей место другой системе государственного правления — монархической, единодержавной. Это сложное движение аристократической республики к монархии имело в державе, смонтированной Рюриковичами, свои сложности и особенные национальные черты.
Иван I Данилович неспроста создавал доселе неизвестный на Руси образ правителя — царя-батюшки. Он раньше других чутким сердцем понял, что, во-первых, именно в монархии спасение обширной Русской земли от супостатов, а во-вторых, старые обычаи — эту сложную смесь обычаев, привнесенных Рюриковичами, обычаев славян, угро-финнов и степняков (печенегов, половцев и ордынцев) без долгой и упорной борьбы не победить. И русский князь нашел удивительно точный стратегический ход, дав потомкам завещание: не выпускать власть из дома московских князей, а остальное жизнь расставит по местам.
В очерке «Что такое были трети в Москве» академик М. Н. Тихомиров приходит к выводу, что «княжеская треть представляла собой, с одной стороны, определенную территорию в городе, с другой — право князя-совладельца на доходы, получаемые от тамги, а вероятно, и от других пошлин»[60]. О тамге, о других сборах и пошлинах будет сказано подробнее, когда речь пойдет о купцах. Сейчас же важно напомнить о том, что ни один из великих князей московских не посмел отменить третное владение, даже после шемякинской смуты, которая наглядно продемонстрировала «все невыгоды и даже опасности, проистекавшие от третного владения Москвой»[61] и в которой не последнюю роль сыграл князь Василий Ярославич, внук Владимира Андреевича Храброго, владевший третью Москвы.
Великий князь Василий II Васильевич Темный с большим трудом и немалыми потерями справился с шемякинской смутой. Перед его смертью уже почти вся Москва стала принадлежать ему (треть Василия Ярославича он взял на правах победителя, а другую треть князь Иван Можайский сам завещал великому князю). Казалось, он просто обязан был сохранить единство Москвы, завещать целиком всю столицу старшему сыну. Но на смертном одре в 1462 году Василий Темный завещал своему старшему сыну Ивану Васильевичу «треть в Москве и с путми…». Юрий и Андрей получили треть Василия Ярославича, именовавшуюся по имени Владимира Андреевича Володимерскою, которую они должны были разделить по половинам, «а держати по годом». Борис был благословлен «годом княжим Ивановым Можайского», а Андрей Меньшой «годом княжим Петровым Дмитриевича»[62]. Причину столь упорного желания дробить власть в Москве и, главное, столичные доходы нужно искать все там же — в государственной концепции, заложенной в завещании Ивана Калиты.
