Виктор Чернов - Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий
Понятно, что и те несчастные остатки пищи, которые доходили из кухни до барака, являлись предметом спекуляции того же персонала. Смерть от истощения в больнице перенесшего все тифы не была редкостью и на смену паническому страху перед «комиссаром смерти» Ивановым тюрьму охватил ужас перед повышением температуры и связанным с ним переводом в больницу. Началась тяжелая, мучительная борьба между медицинским персоналом Бутырской тюрьмы, разыскивающим температурящих подозрительных по тифу для изоляции и перевода, с одной стороны, и массой заключенных, принимавших этот перевод, как смертный приговор и в лучшем случае, как неизбежное лишение по большей части единственного костюма и сапог — с другой стороны. Происходили безобразные сцены насильного выволакивания больных из камер. Известны десятки случаев тифозных, проведших всю болезнь в общей полной насекомых и грязи камере.
Конечно, эпидемия развивалась с ужасающей быстротой: камера за камерой, коридор за коридором объявлялись карантинными.
И это массовое, стихийное бедствие сплотило распыленную до того массу. С риском заболеть — значит умереть — завтра, сегодня товарищи по камере укрывали больных от врачей и фельдшеров. К моменту обхода остуживали снегом голову и руки лежащего без сознания товарища, чтобы выдать его за мирно спящего и обмануть щупающую температуру руку фельдшера. И этот последний ужас голодной, холодной безвестной смерти на асфальтовом полу больничного барака был тем последним испытанием, сквозь которое на моих глазах прошла тюрьма в этот 19-ый год.
Мой срок тюремной сидки кончился. И слыша и читая рассказы о тюремных ужасах, я вспоминаю те три периода, которым посвящены эти воспоминания: голодный режим, террор и эпидемии.
Как и в прежних, царских тюрьмах, а пожалуй еще обильнее, обнаженнее и циничнее — в этих трех видах смерть, ныне «красная смерть», косит свою жертву.
Надеждин.
Тюрьма Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, (Москва, Б. Лубянка, 11)
Одна из центральных московских улиц — Большая Лубянка — волею большевиков превращена в сплошную тюрьму. Что ни дом, то тот или иной чекистский застенок. Как известно, на Б. Лубянке были сосредоточены ранее наиболее значительные страховые общества; место этих страховых обществ заняли многообразные ответвления В.Ч.К. и М.Ч.К., которые тоже выполняют, правда довольно своеобразно, функции «страхования жизни».
Итак, начнем перечислять.
Громадный дом страхового общества «Россия», выходящий и на Лубянскую площадь, и на Б. Лубянку и на М. Лубянку, занят ныне Всероссийской Чрезвычайной Комиссией с ее огромным количеством секций, подсекций, отделов, подотделов; здесь же во внутреннем корпусе — там, где раньше была гостиница — помещена и «внутренняя тюрьма В.Ч.К.» До «реформы», относящейся к началу декабря 1920 года, это «узилище» было тюрьмой Особого Отдела В.Ч.К. С уничтожением Особого Отдела все его владения были возвращены в «лоно метрополии». Таков облик дома страхового общества «Россия» — Б. Лубянка, 2.
Б. Лубянка, 9 — когда то гостинница и ресторан «Билло», излюбленное московской немецкой колонией, ныне — казармы батальона В.Ч.К., отряда, несущего караульную службу.
Б. Лубянка, 11, до реформы декабря 1920 года — Всероссийская Чрезвычайная Комиссия с находящейся при ней тюрьмой; ныне это помещение частью занято под «концентрационный лагерь В.Ч.К.», частью служит филиальным отделением «внутренней тюрьмы, Б. Лубянка, 2». Дом 11 по Б. Лубянке ранее был занят страховым обществом «Якорь» и обществом «Русский Ллойд».
Б. Лубянка, 13 — ранее страховое общество «Саламандра» — ныне клуб сотрудников В.Ч.К., в котором каждодневно насаждаются «культура и просвещение», а раз в неделю «эстетически и морально» воспитывают чекистов своими спектаклями артисты Малого и Художественного театров.
Тут же, в прилегающем к дому № 11 Варсанофьеском переулке — «гараж расстрела» (прошу заметить, что В.Ч.К. имеет свое «место расстрела», М.Ч.К. — свое).
Обозревая дальше Б. Лубянку, должно отметить дом № 14, когда то дом графа Ростопчина, а еще ранее принадлежавший знаменитой Салтычихе; дом, на крыльце которого и разыгралась так незабываемо описанная Толстым сцена между Ростопчиным и Верещагиным. До октябрьского переворота этот дом принадлежал «Московскому страховому обществу»; теперь это — Московская Чрезвычайная Комиссия (М.Ч.К.) со своею тюрьмою, со своим «подвалом расстрела».
Далее, Б. Лубянка, 18 — Московский Революционный Трибунал. Прилегающий к Б. Лубянке Большой Кисельный переулок имеет два достопримечательных по нынешним временам дома: дом бывш. Франк (на углу М. Кисельного переулка) — теперь казарма батальона М.Ч.К. и дом № 8 — «тюремный подотдел М.Ч.К.»
Все эти помещения и дома окружены рогатками, сторожевыми постами; окна взяты в железные решетки; вокруг и около — несметное количество большевистские шпиков; и легко себе представить, с каким старанием москвичи обходят эти улицы и переулки «ужаса и крови».
Большая Лубянка — ныне ненавистная не только для Москвы, но и для всей России, улица. Особенное омерзение, этот сплошной застенок внушает ночью, когда все кругом погружено во мглу и только одна улица — Большая Лубянка — маячит электрическими фонарями у подъездов В. Ч. К. и М. Ч. К.; маячит и без устали принимает в эти подъезды свозимых со всей России и без устали выпускает в подлежащие «гаражи и подвалы расстрела».
Вот лик Большой Лубянки в эпоху торжества коммунизма.
Перейду теперь к непосредственной теме моих воспоминаний, к дому № 11. Лучшие комнаты бывшего страхового общества отданы следователям и их помощникам, наилучшие — членам коллегии и под заседания президиума, наихудшие же вкупе с подвальными помещениями отведены, конечно, арестованным. Арестованные размещаются в доме № 11 следующим образом: наверху — четыре комнаты и два подвальных помещения для общих камер (мужских); в подвальном же помещении содержатся и женщины. Кроме того иногда, во время массовых арестов, заполнялся и заполняется сейчас находящийся во дворе дровяной сарай. Помимо общих камер Б. Лубянка, 11, обладает несколькими одиночками. Одиночки имеются и наверху и в подвале. Наверху одиночки созданы путем весьма своеобразно простым: обычная комната перегорожена деревянными перегородками на ряд клетушек, примкнутых ко внутренней стене комнаты, а потому лишенных света. Внизу, в подвале, одиночки — такие же, лишенные света: три шага в длину, два — в ширину. А весьма часто в такие одиночки набивают по два, даже по три арестованных. «Параш» в камерах нет; арестованные на Большой Лубянке, 11 пользуются привилегией беспрепятственного пользования и днем и ночью уборной. Прогулок заключенные на Б. Лубянке, 11 так же, как и содержащиеся на Б. Лубянке, 2, не имеют. Исключение делается иногда только для женщин. Книги и газеты, как общее правило, не разрешаются (в 1920 г. до июля разрешались книги, а газеты даже приносились надзирателями). Электрический свет в одиночках горит и днем и ночью.
Вот в общих чертах режим тюрьмы В.Ч.К. на Лубянке, 11 — полу-тюрьмы, полу-концентрационного лагеря.
Должен здесь оговориться: все описанное мною выше и все, что воспоследует, относится, главным образом, к 1920 году, когда пишущему эти строки довелось быть арестантом дома № 11.
Администрация В.Ч.К. в 1920 г. состояла из коменданта Вейса (латыш), помощников коменданта — Андреева, Головкина, трех дежурных надзирателей — Адамсон (латыш), Берзин (латыш). Рыба (латыш); кроме того имеется заведующий хозяйственной частью этой тюрьмы Мага (латыш). в настоящее время многие из выше перечисленных лиц получили повышение по службе: но все они «верою и правдою» продолжают служить в В.Ч.К.
Одно из повышений должно сейчас же отметить: Мага — ныне начальник тюрьмы-лагеря, имеющейся в доме № 11.
Хочу здесь дать краткую характеристику только что названным лицам.
Комендант Вейс. Лощеный, щеголеватый, лет тридцати, говорят, он бывший студент рижского Политехникума. Большой формалист, но внешно корректный, в особенности с женщинами, по отношению к которым часто даже предупредительно— галантен. Характерная черта его, как, впрочем, и большинства администрации В.Ч.К., — ложь, постоянная ложь заключенным. Деятельный участник ночных экспедиций в «гараж расстрела», Вейс — «церемонемейстер» этих экспедиций,
Помощники Вейса — Андреев и Головкин — принадлежат к разряду «бесцветных чекистов»; причем Андреев— помягче, подобродушнее; Головкин — более груб, чаще впадает в транс ругательств. И Андреев и Головкин — коммунисты послереволюционной формации; до февральской революции и после нее в течение нескольких месяцев Андреев благополучно служил на одной из московских фабрик в качестве конторщика.
