Андрей Мелехов - 1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера?
В общем, кем бы ни был Мартин Борман – «честным фашистом», большевистским агентом влияния или помощником англичан – я бы не торопился ставить точку в настоящей истории его жизни и смерти (а также, не исключено, «жизни» после «смерти»). Важно отметить и следующее: прорываясь в ночь с 1 на 2 мая 1945 года из осаждённого Берлина, он вполне мог направляться к англичанам или американцам. Но что бы произошло, если бы он, не желая того, всё же попал в руки Советов? Думаете, наотрез отказался бы сотрудничать? Или что Сталин поспешил бы сообщить союзникам о факте поимки человека, отвечавшего за «золото партии»?..
Часть четвёртая
ТАИНСТВЕННЫЙ ДИАЛОГ?..
21 июня: «Сдать патроны!»
В начале данной работы я уже касался вопроса о необъяснимых, казалось бы, шагах советского руководства по демонстративному снижению боеготовности некоторых частей и соединений Красной Армии в последний предвоенный день. То же впечатление, кстати, складывается и у современных историков. М. Солонин, в частности, пишет: «В войсках западных приграничных округов начали происходить без преувеличения загадочные события, которые трудно охарактеризовать иначе как преднамеренное снижение боевой готовности» («23 июня – «День М», с. 268). Приведённые в предыдущих главах примеры касались в первую очередь Западного Особого военного округа. Но то же самое происходило и в других округах.
Так, В.С. Петров в своей книге «Прошлое с нами» сообщает, что утром 21 июня1941 года командир его батареи (прим. автора: дело происходило в Киевском Особом военном округе) получил приказ, «отменяющий состояние боеготовности дивизиона» (в котором тот находился с апреля) и разрешивший выходной день. Ради этого с субботы на воскресенье был даже перенесён строевой смотр. Только что назначенный новый командир артдивизиона объявил, что «нужно быть готовым к выполнению любого приказа командования», после чего «вместе с командирами батарей отбыл в штаб и оттуда – на ужин в городской ресторан» (сс. 71 и 76). Николай Осокин (сборник А. Драбкина «Огневой вал») рассказывает, что «за неделю до войны (прим. автора: дело происходило в ПрибОВО) выдали нам боевые секретные противогазы, медальоны (чёрные пластмассовые свинчивающиеся трубочки), в которые следовало вложить бумажку со своим званием, именем и отчеством. Были ограничены отпуска офицеров, увольнения личного состава» (с. 36). С другой стороны, через шесть дней всё вдруг поменялось: «21 июня 1941 года, получив разрешение своего непосредственного начальника, нового командира полка майора Попова, и оставив за себя начальника штаба дивизиона, я выехал из полкового лагеря в Казлу-Руда поездом в Каунас на выходной день». Осокин подчеркнул, что перед этим неожиданно предоставленным выходным «почти месяц не виделся со своей семьёй» (там же, с. 37).
В своей книге «Красная Армия в 1941 году» Р. Иринархов приводит целую подборку подобных фактов, касающихся Прибалтийского Особого военного округа:
«Генерал Кузнецов (прим. автора: командующий ПрибОВО) разрешил эвакуировать семьи военнослужащих из приграничных районов в глубь территории СССР, но уже 20 июня народный комиссар обороны приказал отменить это распоряжение и вернуть семьи обратно» (с. 406). Сразу отметим, что этот «отменяющий» приказ Тимошенко обернулся смертью и страданиями тысяч женщин и детей. Не думаю, что он пошёл на этот шаг просто так – по дурости или из-за полного безразличия...
«21 июня 1941 года, в 14 часов 30 минут, – продолжает Р. Иринархов, – командующий округом (ПрибОВО) отдал приказ о введении светомаскировки в гарнизонах и местах сосредоточения войск. А уже к вечеру этого же дня он получил очередной нагоняй из Генерального штаба РККА, в котором говорилось, что этим несогласованным с наркомом обороны указанием нанесён ущерб промышленности Прибалтики (!). Генерал армии Жуков потребовал от Кузнецова немедленно отменить это указание и дать объяснение народному комиссару обороны СССР» (там же). Не трудитесь искать «объяснение» этого удивительного приказа в жуковских «Воспоминаниях и размышлениях»: там на этот счёт ни «гу-гу». Тимошенко же мемуары писать не стал: видно, совесть не позволила... Интересно отметить и то, что противовоздушную оборону Прибалтики приводили в состояние повышенной боевой готовности практически одновременно с московской: выше уже говорилось о том, что примерно в 14.0021 июня (по странному совпадению, это произошло практически сразу после получения немецкими штабами условного сигнала «Дортмунд») И.В. Сталин приказал привести ПВО Москвы в состояние «75% готовности».
Кроме того, подсказывает Р. Иринархов, в ПрибОВО «запрещалось начавшееся минирование на опасных участках обороны; у бойцов стрелковых дивизий, находившихся на границе, отбирались боеприпасы и сдавались на гарнизонные склады. Все эти мероприятия вызывали недоумение в войсках. Так, в документе 11-й армии отмечалось: «Вместо ускорения сосредоточения частей армии в оборонительные районы штаб округа дал указание вести нормальную учёбу в лагерях, и ещё 21 июня у красноармейцев отобрали патроны...» А в ночь на 22 июня 1941 года командование армий вообще получило приказ от начальника штаба ПрибОВО на отвод войск от границы» (там же). Надо же: с одной стороны, генерал Кузнецов и штаб его округа (пардон: фронта!) ещё 18 июня предупреждали командиров своих мехкорпусов о вот-вот готовой начаться войне (об этом подробно писалось в моей книге «22 июня: никакой внезапности не было!») и 21 июня в обед подняли уровень готовности ПВО (и так бывшей, согласно И. Буничу, на высоком уровне). С другой стороны, уже после обеда 21 июня с какой-то стати начали отвод войск с исходных рубежей для атаки... То, что всё это действительно происходило в Прибалтике в самый канун войны, подтверждают и те, кто подобные приказы выполнял (или, наоборот, игнорировал): «В тот же день (прим. автора: 20 июня 1941 года), – свидетельствует Иван Зеков (сборник А. Драбкина «Огневой вал»), – в лагере побывала группа работников штаба (прим. автора: по-видимому, штаба округа) во главе с генералом. На лесной поляне был собран командный состав частей, находившихся в этом лагере (прим. автора: помимо двух артполков, в лагере у Казла-Руда базировались как минимум части одной стрелковой и одной танковой дивизии). Генерал был немногословен, угрюм, сердит. Как видно, что-то не понравилось ему здесь.
– Ходят сплетни, – начал он, – будто Гитлер в ближайшее воскресенье (!) начнёт против нас войну. Так вот, брехне этой не верить! Никакого нападения немцев не ожидается. Наверное, читали заявление ТАСС от 16 (?) июня. И ещё скажу: наши дипломаты договорились с немцами для смягчения обстановки на границе отвести с обеих сторон пехоту в тыл на пятьдесят километров. Так что мы разрешаем комсоставу частей, находящихся в лагерях, в выходные дни выезжать на зимние квартиры к семьям. Учёбу личного состава вести по обычным программам. И ещё одно: прицельные устройства пушек сдать для проверки в окружную мастерскую в Риге» (с. 221).
Эта не очень длинная цитата ставит перед нами сразу несколько вопросов. Не будем останавливаться на том, по каким таким «необычным» программам велась боевая учёба в частях и соединениях Красной Армии до 20 июня 1941 года и в чём заключалась их «необычность» или «ненормальность»: с этим, думаю, уже давно наступила ясность. По-настоящему меня заинтересовало совсем иное. Во-первых, почему штаб округа, явно хорошо осведомленный о дате германского нападения, с одной стороны, предупреждал генералов о неминуемом начале войны (см. с. 48 мемуаров П.А. Ротмистрова, служившего начштаба в 3-м мехкорпусе того же Прибалтийского ОВО), а с другой стороны, сообщал командирам среднего и нижнего звена прямо противоположную информацию – мол, «не будет никакой войны»? Откуда взялись разговоры о якобы достигнутой дипломатами договорённости отвести войска от границы? Кто, с кем и о чём конкретно договорился?Почему историкам ничего не известно о подобной договорённости? Как объяснить, тем не менее, что советские войска выполняли (или, вернее, делали вид, что выполняли) требование немцев, никогда не выдвигавшееся официальным порядком, но зато озвученное в одной из ведущих американских газет – New York Times – ещё 15 июня 1941 года? В другой работе цикла – «22 июня: никакой внезапности не было!» – я уже писал о том, что в этот день New York Times напечатала заметку Д. Бригхэма (Daniel T. Brigham) со следующим красноречивым названием: «Clash Is Expected Soon/Germans Are Expected to Attack Soviet First in Poland» («Столкновение ожидается в ближайшем времени/Считается, что немцы сначала нападут на Советы в Польше»). Ещё 14 июня 1941 года швейцарский корреспондент газеты продиктовал по телефону в редакцию из Берна: «Местные дипломатические круги считают, что давнее соперничество между Россией и Германией достигло критической точки и что политические и военные события возможны в любой момент. Имеющиеся свидетельства указывают на военное столкновение – возможно, вдоль русско-германской разделительной линии в Польше – в течение следующих десяти (!) дней... Последние немецкие требования, по сообщению дипломатов нейтральных стран, включают отход как минимум половины советских войск к востоку от границы; перебазирование военно-воздушных группировок из Брест-Литовска и Львова; увеличение поставок советского бензина, нефти и зерна, а также допущение немецких контрольных комиссий для наблюдения за отводом русских войск...»
