Людвиг Стомма - Переоцененные события истории. Книга исторических заблуждений
Верден
В романе «Париж в 20 веке» (Варшава, 1997), изданном чуть ли не девяносто лет спустя после смерти его автора Жюля Верна, профессор Ришло, его дочь Люси, Мишель Дюфренуа и его дядюшка Югенен отправляются на прогулку по набережным Гренельского порта. Дело происходит в 1960 г., и Париж уже давно соединен с морем грандиозным каналом, что позволяет подходить к столице кораблям любого водоизмещения.
«Там еще оставались старые бронированные фрегаты девятнадцатого века, которые вызывали восхищение историков, не очень в них разбиравшихся.
Эти военные машины выросли, в конце концов, до неправдоподобных размеров, что легко объяснимо: в течение пятидесяти лет шла достойная посмешища борьба между броней и ядром – кто пробьет и кто выстоит! Корпуса из кованой стали сделались такими толстыми, а пушки такими тяжелыми, что корабли, в конце концов, стали тонуть от собственного веса; тем и закончилось сие благородное состязание – в момент, когда уже казалось, что ядро одолеет броню.
– Вот как воевали в те времена, – сказал г-н Югенен, указывая на одно такое бронированное чудище, мирно покоящееся в глубине дока. – Люди запирались в этих железных коробках, и выбор был один: я тебя потоплю или ты меня потопишь.
– Значит, личное мужество не играло там большой роли, – заметил Мишель.
– Мужество стало приложением к пушкам, – ответил, смеясь, дядя. – Сражались машины, а не люди; отсюда дело и пошло к прекращению войн, становившихся смешными. Я еще могу понять, когда сражались врукопашную, когда убивали врага собственными руками…
– Какой вы кровожадный, месье Югенен, – проронила молодая девушка.
– Нет, мое дорогое дитя, я разумный, в той мере, в какой здесь вообще можно говорить о разуме: в войне тогда был свой смысл. Но с тех пор, как дальнобойность пушек достигла восьми тысяч метров, а 36-дюймовое ядро на дальности в сто метров стало пробивать тридцать четыре стоящих бок о бок лошади и шестьдесят восемь человек – согласитесь, личное мужество стало ненужной роскошью.
– И правда, – подхватил Мишель, – машины убили отвагу, а солдаты стали машинистами.
Пока продолжалась эта археологическая дискуссия о войнах прошлого, наши четверо визитеров прогуливались посреди чудес, которые открывались взгляду в торговых доках…»
Окончательное исчезновение войн, а как следствие армий и военной промышленности, которые Жюль Верн датирует началом XX в., является одной из немногих оптимистических картин будущего в его, по сути, катастрофической книге. Правда, здесь Жюль Верн как раз не угадал, но вины писателя в этом нет. Его рассуждения совершенно логичны. В начале XX в. Европа оказалась в такой ситуации, когда теоретически любая атака пехоты или кавалерии обязательно должна была захлебнуться массированным пулеметным и артиллерийским огнем, обратив поле боя в жуткое гигантское кладбище. Что вскоре и подтвердилось. Вот только, как известно, хотя позитивист Жюль Верн никогда бы в это не поверил, мифы и людские страсти зачастую куда сильнее рационализма и логики. А потому война разразилась, да такая, какой человечество еще не знало.
Немцы собирались воевать в соответствии с так называемым планом Шлиффена. Фельдмаршал граф Альфред фон Шлиффен (1833–1913), бывший в 1891–1906 гг. начальником Генерального штаба, считался духовным наследником Карла фон Клаузевица, и его проекты, даже после смерти, практически не подлежали дискуссии. По этому знаменитому плану предполагалось на первом этапе бросить 90 % сил против Франции, даже невзирая на вторжение союзной ей России в Восточную Пруссию, пройти через Бельгию и, обойдя французские форты на границе с Германией, широкой дугой охватить с флангов силы противника, сосредоточенные на границах, с последующим ударом на Париж с севера и запада. «Охват с флангов» – стал сущей мантрой во всех трудах, оставленных фон Шлиффеном. Он до исступления ссылался на тактику Ганнибала в битве под Каннами (216 до н. э.), констатируя, что хотя прогресс изменил технические средства, «стратегические принципы остались неизменными. Неприятельский фронт – не является целью. Суть в прорыве вражеского фланга и выходе в тыл, откуда и следует предпринять окончательную решающую атаку». Отсюда и парадигма удара по французскому левому крылу и обход Парижа. На операцию отводилось шесть недель, после чего немецкие армии уже могли быть переброшены на восток для военных действий против России.
Французы, несмотря на добытые разведкой данные об общих чертах плана Шлиффена, в полученную информацию не поверили. Бельгии по доктрине лорда Генри Джона Темпла Палмерстона, разработанной еще в 1831 г., полагалось быть «государством независимым и на веки вечные нейтральным». Закрепивший сей принцип трактат в 1839 г. подписали Англия, Франция, Пруссия и Россия, а естественным его гарантом стала Англия, считающая бельгийское побережье de facto своей юго-восточной границей. Таким образом, нападение на Бельгию заставляло Англию вступить в войну, а французским стратегам казалось, что на такой риск немцы не пойдут. С другой стороны, все расчеты свидетельствовали, что у Германии просто нет достаточного количества солдат для осуществления столь масштабного маневра. Такая убежденность проистекала из глубочайшего презрения французского генералитета к частям запаса, скопищу чрезвычайно ненадежных, крайне разнузданных после окончания военной службы и деморализованных элементов: всевозможных пацифистов, леваков и пр. Возможность использования резервистов в войсках первого удара просто не умещалась в генеральских головах. Поэтому французские стратеги категорически исключали возможность таких действий со стороны немцев, что переворачивало все расчеты Парижа с ног на голову. Ну и наконец, растянуть войска вдоль бельгийской границы представлялось вариантом чисто оборонительным, а французское командование, не меньше немецкого, жаждало наступления и блестящих побед. В итоге был принят так называемый План 17, и армии дислоцировали на подступах к Эльзасу и Лотарингии, создавая воображаемый, готовый к наступлению фронт, левое крыло которого дотягивалось до трети бельгийской границы.
Загрохотали пушки, и, разумеется, все пошло совсем иначе, чем предполагали и те, и другие. Барбара Такман в своей замечательной книге («Августовские пушки», Варшава, 1984), принесшей ей Пулитцеровскую премию, убедительно демонстрирует, как с самого начала события вырвались из-под контроля обоих штабов. Немцы никак не ожидали, что бельгийцы станут отчаянно сопротивляться. Правда, их сопротивление раздавили за семь дней, но эффект неожиданности был потерян, и избежать перегруппировки французских войск не удалось. В свою очередь французы оказались к такой перегруппировке совершенно не подготовлены. Проходила она без какого бы то ни было плана, хаотично и в отсутствие координации с высаживающимися на побережье англичанами. И тем не менее эта передислокация явилась страшной угрозой для немецких путей снабжения. Пришлось срочно «урезать» план Шлиффена. Уже не шло речи об обходе Парижа и даже о наступлении с севера. Однако заклинание «охвата с флангов» никто под сомнение не ставил. И ради его осуществления командующий правым флангом немцев повернул на юго-восток, стремясь отрезать союзников от Парижа и зайти им в тыл. Но таким образом он обнажает свой левый фланг. В этой ситуации на линии, протянувшейся от Мо до Вердена, началась кровавая битва на Марне (5–9 сентября 1914). Контрнаступление союзников отбросило немцев. Французские военные планы уже давно рухнули, теперь, как карточный домик, рассыпались немецкие. После еще нескольких беспорядочных операций (в частности, знаменитой «гонки к морю») фронт стабилизировался на всем протяжении от Бельфора у швейцарской границы через Верден – Суассон – Ипр – вплоть до канала Ла-Манш. Обе стороны начали возводить фортификации, зарываться, словно кроты, в землю, отгораживаться миллионами тонн колючей проволоки, минными полями, тысячами дотов. Любые попытки преодолеть окопы противника заканчивались жутким кровопролитием. Происходит именно то, что предвидел Жюль Верн. Война потеряла всякий смысл. Но все без толку, так как она все равно продолжалась. Фронт застыл окончательно, но сочиться кровью не перестал. Это подытожил Эрих Мария Ремарк самим названием своего известного романа («На Западном фронте без перемен», Варшава, 1930). Название это взято из сводки о положении на фронте за день X. Правда, именно в этот день погиб герой романа Пауль Боймер. Фронт замер, и только Паули Боймеры с обеих сторон умирали в мучениях и нечеловеческих условиях грязных и завшивленных траншей.
Валерий Брюсов написал тогда:
От Альп неподвижных до Па-де-Кале
Как будто дорога бежит по земле;
Протянута лентой бесцветной и плоской,
Прорезала Францию узкой полоской.
Все мертво на ней: ни двора, ни куста;
