Джон Киган - Первая мировая война
В OHL Мольтке был напуган донесениями из Восьмой армии. Эта неожиданная проблема ставила под сомнение саму возможность отложить разрешение кризиса на востоке, дока на западе не будет одержана решающая победа. Прошли только двадцать из сорока роковых дней, а "План Шлиффена" уже грозил развалиться прямо на глазах OHL. Сверх того, явно бедственное положение в Восточной Пруссии вызывало беспокойство иного характера. Именно там находились небольшие имения, из которых вел свое происхождение почти весь внутренний армейский круг. Потеря Приттвицем самообладания еще не угрожала безопасности страны в целом, но его отступление оставляло жен и детей офицеров и старых отставников на малость неприятеля. Штабным офицерам Притгвица, Хоффману и фон Вальдерзе, отчасти удалось поддерживать своего командира во время событий 21 августа. Тем не менее Приттвиц потерял доверие Мольтке. Поначалу Мольтке решил, что в первую очередь на восток должен быть немедленно послан новый руководитель операции, дабы взять на себя решение возникшей проблемы. Он выбрал Людендорфа, которому уже дважды столь блестяще удавалось разрешить кризис в Бельгии. Затем Мольтке решил избавиться от Приттвица, расценив его намерение отступать за Вислу, даже если бы впоследствии оно было пересмотрено, как проявление безволия. На его место он назначил Пауля фон Бенкендорф-унд-Гинденбурга, отставного офицера, который отличался не столько блестящим умом, сколько твердым характером. Гинденбург утверждал, что среди его предков были рыцари Тевтонского ордена, которые во время северных крестовых походов освободили Восточную Пруссию от язычников. Будучи лейтенантом в 3-й Гвардейской пехотной дивизии, Гинденбург был ранен при Кениггреце в 1866 году и сражался в франко-прусской войне, служил в Генеральном штабе и, наконец, командовал корпусом. Он оставил армейскую службу в 1911 году в возрасте шестидесяти четырех лет, он вновь получил назначение, когда началась война. Он так долго был в стороне от военных дел, что, когда ему пришел вызов от Мольтке, явился для рапорта в старой синей униформе, а не в новой мышино-серой. Они с Людендорфом, совершенно непохожие друг на друга, один — достопочтенный провинциал, другой — буржуазный технократ, должны были с самого начала объединиться, составив то, что сам Гинденбург называл "счастливым браком". Их качества — огромный авторитет Гинденбурга и безжалостный интеллект Людендорфа — прекрасно дополняли друг друга, делая эту пару одним из наиболее эффективных военных партнерств в истории.
Как бы то ни было, Гинденбург ожидал проявления инициативы от Людендорфа, когда 23 августа они прибыли в расположение Восьмой армии. Днем раньше штаб переместился из Мариенбурга, старинной цитадели тевтонских рыцарей, в Растенбург — будущее "Волчье логово" Гитлера. 24 августа два генерала выехали на совещание с Шольцем, командиром 20-го корпуса, стоявшего напротив Второй армии Самсонова, которая после длинного флангового перехода приблизилась вплотную, но еще не вступила в сражение. Шольц нервничал, ожидая наступления и сомневаясь в способности своих войск выдержать его. Он хотел отступить. Людендорф был непреклонен, считая, что он должен удержать свой участок. Помощь ему могла быть оказана, но только если он не отступал. Он должен был стоять и сражаться.
Помощь первым предложил не Гинденбург или Людендорф, а смещенный Приттвиц, который, оправившись от шока после Гумбиннена, понял, что Франсуа, несмотря на потерю 8 тысяч убитыми и ранеными, остановил Ренненкампфа и таким образом высвободил силы, которые можно было использовать в другом месте. Давний опыт военных игр, проводимых Шлиффеном, научил поколение офицеров, к которому принадлежал и Приттвиц, что правильная стратегия защиты восточно-прусской границы заключается в том, чтобы разбить одну из русских армий с одной стороны озер, а затем использовать железнодорожные линии, идущие с севера на юг, для переброски войск на другую сторону озер и повторить тот же маневр. Пользуясь мудрым советом своего начальника штаба, Макса Хоффмана, он решил, что Ренненкампфа можно считать разбитым или по крайней мере остановленным, и еще до прибытия Гинденбурга начал переброску 1-го и 17-го корпусов на юг — навстречу армии Самсонова. Это означало, что Людендорфу не требовалось разрабатывать новый план — хотя он уже пришел к тем же выводам, что в Приттвиц, — а нужно было просто привести в исполнение уже начатый. Ренненкампф понял совершенно правильно, что немцы отвели войска с пути его продвижения, но сделал из этого вывод, что Франсуа и Макензена отозвали в крепость Кенигсберг, на Балтийское побережье. О том, что они отступили в спешке, загрузив войска в железнодорожные вагоны, и оставили в качестве прикрытия только кавалерию и местное ополчение, чтобы удержать прежние позиции Франсуа, он не догадывался. Он был уверен, что теперь ему неизбежно предстоит длительная осада Кенигсберга, для которой понадобится увеличить численность пехоты и усилить тяжелую артиллерию. Для того чтобы собрать такие силы, требовалось время. Что касается неотложных действий, то он и Жилинский в штабе Северо-Западного франта пришли к заключению, что ситуацию разрешит Самсонов, сейчас пробивавшийся южнее озер, чтобы отрезать немцам путь отступления через низовья Вислы. Чтобы гарантировать успешное выполнение окружения, ему было приказано отвести левое крыло еще дальше от Ренненкампфа, чья кавалерия тем временем медленно продвигалась вперед, передавая по радио сообщения для планируемой осады Кенигсберга.
Ненадежность русского радио стала одной из легенд Танненбергской кампании, как позже был назван этот ряд сражений. Одной из наиболее шокирующих выглядит история о радиостанциях штабов Ренненкампфа и Самсонова, в открытую передававших подробные сообщения о передвижении и дальнейших намерениях обеих армий; эти сообщения перехватывались и использовались противником со смертоносным эффектом. В реальности все было не так просто и в то же время более банально. Русские часто передавали свои сигналы en clair[11] но ту же ошибку совершали и немцы. Проблемы русских были вызваны не обломовской ленью, а трудностями при распределении кодовых книг, а в германской армии — попросту нехваткой времени. Германские операторы в спешке часто передавали некодированные сообщения, полагаясь на то, что они будут пропущены русскими радистами, поскольку знали, что их собственные радисты пропускали так много русских сообщений. Ни приборы, ни операторы не могли избежать того, чтобы прочесывать пустой воздух, кроме того, сказывалась нехватка переводчиков. Так что в конце августа 1914 года эфир Восточной Пруссии трещал сообщениями, из которых никто из противников не мог извлечь пользы.
Однако утром 25 августа Гивденбургу повезло. Перед самым его отъездом из штаба Восьмой армии пришла расшифровка полного текста приказа русской Первой армии, касающегося предстоящей осады Кенигсберга, из которого явствовало, что 26 августа она должна остановиться на некотором расстоянии от города, достаточно близко к любой позиции, с которой она могла бы прийти на помощь Второй армии в сражении, которое он, Гинденбург, собирался начать. Обрадованный такой неожиданной удачей, он встретил фон Франсуа, чей корпус только что начал выходить на позиции напротив фланга Самсонова, в уверенном настроении. На них работали и расстояние, разделяющее две русские армии, и время: Ренненкампф сам же навязал себе задержку начала наступления. А ведь именно это наступление позволило бы Первой армии занять удачные позиции за зоной озер, откуда она могла бы двинуться на юг, на помощь Самсонову.
Тем временем Франсуа, чья упорная агрессивность порой принимала форму своенравного отказа от совместных действий с кем бы то ни было, вмешался в плавное течение плана, согласно которому его 1-й корпус, а затем 17-й и 20-й, должны были последовательно вступить в бой с флангом Самсонова. Заявив, что дожидается прибытия эшелона с артиллерией, он не спешил атаковать ни 25 августа, ни на следующий день. Людендорф прибыл с целью оживить наступление. Не встретив сопротивления на переднем фланге, Самсонов двинул свой центр вперед, надеясь таким образом прижать германские войска к Висле. При этом оба его фланга растягивались — как к Франсуа, который сейчас был с юга от него, так и к Маккензену и Щольцу, чьи 17-й и 20-й корпуса приближались с севера. 27 августа Франсуа обнаружил просчет Самсонова и двинул вперед свои силы. Игнорируя опасность, угрожавшую тылу, Самсонов продолжал напирать. 28 августа его авангард яростно атаковал скопление германских войск, встретившихся на его пути, и пробился на открытую местность, за Вислу. Людендорф, охваченный нервным приступом, который так не вязался с его обычно бесстрастным видом, приказал Франсуа послать дивизию на помощь разбитым отрядам. Однако Франсуа вновь проявил свою любовь к несогласованности действий, и на этот раз весьма творчески. Проигнорировав приказ, он с максимально возможной быстротой двинул все батальоны на восток. Это были слишком малые силы по сравнению с армией Самсонова, перемещавшейся разными путями на запад. Утром 29 августа авангард его пехоты достиг Вилленберга, в непосредственной близости от русской территории, и встретился с германскими войсками, которые прошли другим путем. Это была часть 17-го корпуса Маккензена, ветераны сражений на юге Мазурских озер, атаковавшие в течение всего предыдущего дня в южном направлении. Когда 151-я Эрмландская пехотная дивизия 1-го корпуса и 5-я гусарская дивизия 17-го корпуса под командованием Блюхера соединились, клеши сомкнулись. Самсонов был окружен. "Котел", более характерен для кампаний Второй Мировой войны, особенно на востоке. В 1941 году немецкая армия неоднократно окружала русских сотнями тысяч. Но во время Первой Мировой войны окружение почти никогда не обеспечивало победы. Это было одной из причин, которая делала Танненберг (так Гинденбург решил назвать это сражение в честь битвы, которая состоялась на этом месте в 1410 году и была проиграна тевтонскими рыцарями славянам) уникальным случаем. По подсчетам германской стороны, в плен было захвачено 92 тысячи Русских солдат, а потери русских убитыми и ранеными составили 50 тысяч. Величина этих потерь, которые впоследствии на Западе существенно преувеличили, не представляла собой ничего примечательного по меркам все еще продолжающейся кампании. Общее число пленных соответствовало показателю любого аналогичного эпизода войны. Танненберг стал для Германии одной из самых выдающихся побед в этом конфликте. Причина заключалась не только в том, что было спасено от вторжения неприятеля сердце Пруссии. Германские пропагандисты все более охотно предпочитали изображать противников этакими "варварами". Это было несправедливо хотя бы потому, что в числе русских командиров было немало балтийских немцев, причем имеющих родственные связи в Восточной Пруссии. Кроме того, русские офицеры поддерживали среди своих солдат весьма высокий уровень дисциплины и соблюдения моральных норм. Однако Танненберг предотвратил угрозу более глубокого вторжения в промышленные районы Силезии и захвата Берлина. Это было избавление, и именно как избавление праздновалась эта победа. После войны знамена всех полков, участвовавших в этой битве, были вывешены в монументальном Танненбергском мемориале. В этом сооружении, стилизованном под Стоунхендж, был с президентскими почестями похоронен Гинденбург, В 1945 году, когда советская армия неудержимо двигалась по территории Восточной Пруссии, тело его было выкопано, а памятник взорван. Знамена полков, сражавшихся при Танненберге, теперь вывешены в Гамбургской кадетской школе, а тело Гинденбурга обрело покой в замке Гогенцоллернов, где погребены члены императорской фамилии.
