Анатолий Левандовский - Потомок Микеланджело
— Ну, каково? — спросил Феликс, когда они поздно ночью возвращались домой.
— Женева понравилась. Очень понравилась. Хотелось бы здесь жить. И Марат показался славным малым. Чувствуется, что в деле такой человек не подведет. А вот что касается твоей хваленой ложи, то выглядит она довольно убого. Не знаю, чего здесь можно ждать.
— Да, здесь нужно еще работать и работать. Но я не сомневаюсь: такой заслуженный конспиратор, как ты, с этими людьми может добиться многого.
— Смотри, перехвалишь.
— Уж чего-чего, а этого не боюсь. Слишком хорошо знаю тебя.
…Три дня прошли незаметно. А там пришлось готовиться и в обратный путь…
25
После этой поездки он жил лишь надеждой, что разрешение будет дано.
И оно было дано.
23 июня 18 06 года пришло распоряжение господина Фуше (лично им подписанное), позволяющее поднадзорному свободно разъезжать между Соспелло, Ниццей и Женевой. Это было прекрасно, но не совсем то, на что рассчитывал Филипп. Когда ему читали приказ министра, он, между прочим, обратил внимание на одну подробность: датировка давалась по с т а р о м у календарю.
— Неужели республиканский календарь отменен? — спросил он чиновника.
— А вы, видать, с луны свалились. Слава богу, отменен, как давно бы уже следовало сделать…[34] — И, подумав, добавил: — К чему нам республиканский календарь, если нет республики?
Буонарроти взгрустнулось. Последняя ниточка, связывающая с традициями славных дней революции, обрывалась…
Видя его мрачное настроение и поняв причину по-своему, чиновник счел нужным подбодрить ссыльного:
— Не печальтесь. Судя по этому приказу, вы получите разрешение на переезд. И в скором времени. Уверяю вас.
Он знал, что говорил. В конце того же июня пришло официальное уведомление, что ссыльному Филиппу Буонарроти вместе с женой дозволяется сменить постоянное место жительства и переехать в Женеву, где он будет находиться под надзором полиции.
14 июля 18 06 года новый обитатель родины Жан Жака мог уже вполне официально представиться мэру города. Единственно, что его огорчало, — он уже не застал здесь своего старого друга. Впрочем, он знал это заранее. Прощаясь с ним во время его прошлой поездки, Лепельтье предупредил, что вынужден покинуть Женеву.
Буонарроти (по приглашению радушного хозяина) поселился в доме Марата на улице Бра д'Ор.
Глава третья
1
Граф Анри де Сен-Симон, потомок Карла Великого и близкий родственник герцога и пэра Франции, находился в самом плачевном положении: он проел последние деньги. Его прежний друг, ныне один из сиятельнейших придворных Наполеона, граф Сегюр, после полугодового молчания ответил на его просительное письмо и предложил место переписчика в ломбарде…
Вся беда в том, что именно в это время Сен-Симона обуяла жажда творчества. Он нашел свое истинное призвание, открывая человечеству путь в будущее. Он мог бы теперь писать и писать, если бы только имелись средства на жизнь, те средства, которые в былые времена он так бессмысленно и бездумно швырял на ветер.
Работа в ломбарде была утомительной и нудной. И дело не в том, что она унижала его — об этом теперь он и не думал, но, вытряхивая из него все силы и давая взамен гроши, она не оставляла времени для творчества. Он вскоре оставил ломбард. Его друг, Ригоме Базен, оказывал ему посильную помощь. По совету Базена Сен-Симон написал весной 1804 года статью под заглавием: «Эскиз нового плана общественного устройства, сделанный Филантропом».
Когда Базен прочитал эту статью, он хмыкнул и покачал головой.
— Не знаю, что из этого выйдет. Я же просил тебя, чтобы ты сделал выжимку из «Писем женевского обывателя».
— А я так и поступил.
— Не совсем. Конечно, когда ты толкуешь о необходимости собрать по подписке сумму, достаточную для поддержания тридцати ученых, которым предстоит думать о судьбах народов, это так. Но вот когда ты заявляешь, что французская революция закончилась деспотизмом и что полководец, возглавлявший войска Республики, эту Республику уничтожил, то…
— Прости, я сказал иначе: полководец добился преобладания над Законодательным корпусом…
— А разве это не одно и то же?
— А разве это не правда?
— Но эту правду не опубликует ни одно издательство Франции!
— А если не во Франции?
— Ого! Вот он что задумал!.. — Базен помедлил. — Впрочем, может это и не столь наивно, как кажется на первый взгляд… Вот как мы поступим. Мне по делам общества необходимо съездить в Гамбург. Попробую опубликовать твой опус там…
…Но до Гамбурга доблестный филадельф не доехал. Вскоре после этого разговора он был арестован полицией господина Фуше. И на первом же допросе ему предъявили конфискованный экземпляр «Эскиза». Правда, после того как он доказал, что статья написана не им, и уверил, что не собирался ее публиковать, его освободили.
Что же касается Анри Сен-Симона, то он благополучно скрылся и снова погряз в беспросветной нищете.
После этого инцидента их дружба несколько охладилась. Но ненадолго. Через несколько месяцев они вновь уже действовали сообща.
2
Война шла полным ходом.
«Прыжок через море» императору не удался, и «Армия Англии» была немедленно переименована в «Великую армию».
Еще накануне выступления войск новой коалиции Наполеон бросил фразу:
— Если через две недели я не буду в Лондоне, то в середине ноября овладею Веной.
Он сдержал слово.
В октябре 1805 года, действуя согласно его стратегическим планам, маршалы Ланн и Ней посадили австрийскую армию Мака в «ульмский капкан».
20 октября Ульм капитулировал.
А 13 ноября, окруженный своей гвардией, вслед за передовыми полками Мюрата, Наполеон въехал в Вену. Он поселился в императорском Шенбруннском дворце, срочно очищенном его хозяевами. Император Франц, покидая свою резиденцию и столицу, успел послать победителю просьбу о перемирии, но Наполеон не удостоил его ответом.
Казалось, кампания окончена.
Но тут всю Европу всколыхнула весть о Трафальгаре.
Мыс Трафальгар, близ Кадикса, стал местом гибели объединенного испано-французского флота. Прославленный английский адмирал Нельсон хотя и сам пал в этой битве, но сумел нанести противнику непоправимый урон: Франция больше не располагала боевыми кораблями.
Наполеон был взбешен: Трафальгар затмил Ульм и Вену.
И уже, как накануне Маренго, ползли первые слухи:
— Корсиканец проиграл войну. Теперь он — конченый человек.
— Сейчас в дело вступят Пруссия и Россия, и тогда…
Злобно шушукались в бюро и салонах. Акции на парижской бирже стали неуклонно падать. И опять началась возня в клане Бонапартов. Жозеф, старший из братьев, никогда не прощавший Наполеону своего подчиненного положения, вещал вполголоса:
— Зарвался, как обычно. Вот если бы я был на его месте…
И либералы восторженно подпевали ему:
— О, если бы вы были на его месте, мы бы никогда не знали, что такое война!..
А два самых больших хитреца, Талейран и Фуше, хотя и недолюбливали друг друга, понимающе переглядывались: не настало ли время продавать того, кто когда-то сумел их купить?..
Нет, время еще не настало.
За Трафальгаром последовал Аустерлиц, который зачеркнул Трафальгар.
3
Он имел точные сведения: объединенная австро-русская армия, возглавляемая Кутузовым и сопровождаемая русским и австрийским императорами, отходила от Ольмюльца.
Задача состояла в том, чтобы не упустить ее, устроить ей западню и нанести сокрушительный удар, прежде чем прибудут резервные полки.
Было известно, что Кутузов хотел избежать генерального сражения, а император Александр, напротив, рвался в битву. Ловким маневром Наполеон сумел подстегнуть русского царя, создав впечатление растерянности во французском лагере: он-де сам собирается отступать.
Уловка подействовала: Александр уверился в своей правоте и уверил в ней других. И тогда союзники бодро пошли в подготовленную ловушку.
Это произошло 2 декабря 18 05 года возле деревни Аустерлиц, в ста двадцати километрах к северу от Вены.
После ряда демаршей Наполеон сумел прижать русские полки к замерзшим прудам; его артиллерия, действуя с Праценских высот, взломала лед, и тысячи людей, в беспорядке отступавших, тонули в холодной воде или сдавались французам.
В этом сражении погибло около пятнадцати тысяч русских и австрийских солдат, более двадцати тысяч были взяты в плен, равно как и вся артиллерия союзников, так и не успевшая принять участия в деле.
Русско-австрийская армия была фактически уничтожена.
Оба союзника-императора бежали с поля боя задолго до его окончания; на глазах Александра видели слезы.
Русское правительство было настолько угнетено этим поражением, что о нем даже запретили писать в газетах.
— Солнце Аустерлица, — говорил Наполеон солдатам, — осветило нам путь к славе Франции…
