Петр Краснов - Исторические очерки Дона

Был ноябрь. Лили дожди. Войска стояли в палатках. Кругом была непролазная грязь, много солдат было больных. В эту-то пору к осадному корпусу прибыл Суворов. Он приехал верхом на казачьей лошади в сопровождении одного казака, везшего в руках небольшой узелок — все имущество Суворова. Шел проливной дождь. Плащ на Суворове старый, ветхий — солдаты называли его «родительским» — промок насквозь; сам Суворов был в дорожной грязи… Он объехал крепость, осмотрел войска. Ему было приказано взять Измаил. Требовали от него невозможного. Это понял Суворов, но не растерялся. Понял одно — брать осадой бесполезно. Надо брать открытым приступом, неприступную крепость брать голыми руками.

30-го ноября Суворов приказал своему корпусу готовиться к штурму крепости. Строили 40 штурмовых лестниц и 2000 фашин. Суворов в сопровождении казака Ивана постоянно ездил по работам, подъезжал к солдатам и казакам, и говорил:

— Валы Измаила высоки, рвы глубоки, а все-таки нам нужно его взять. Такова воля матушки Государыни.

Солдаты смотрели на своего корпусного командира и говорили уверенно:

— С тобой возьмем! Чего там!

7-го декабря Суворов послал начальнику крепости записку с предложением сдать Измаил:

— «Сераскиру, старшинам и всему обществу, — писал Суворов, — с войсками сюда прибыл. Двадцать четыре часа на размышление — воля; первый мой выстрел — уже неволя; штурм — смерть. Что оставляю вам на размышление…»

— Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю, чем сдастся Измаил, — отвечали турки.

9-го декабря Суворов в своей палатке собрал генералов на военный совет. Собралось тринадцать генералов. Младшим из них был Донской генерал-майор Матвей Иванович Платов. Суворов коротко рассказал о положении дел, серьезности и опасности открытого штурма, о невозможности продолжать осаду и предложил высказаться, начиная, как то было принято на таких советах, с младшего.

Платов встал, смело и отчетливо сказал:

— Штурмовать!

Все остальные генералы подтвердили мнение Донского генерала.

Суворов встал, обошел всех, перецеловал, вышел из палатки и, обращаясь к генералам, отдал короткий приказ:

— Сегодня молиться, завтра учиться, послезавтра или победа, или славная смерть.

На 11-е декабря был назначен приступ всех войск. Для атаки с суши было приготовлено шесть колонн, три колонны с резервом шли со стороны Дуная для высадки. Пятая колонна состояла из Донских казаков. Донцы шли наравне с пехотою, за неимением оружия они шли с укороченными пиками, а те, которые несли лестницы и фашины, шли и вовсе без оружия. Колонна эта была разделена на две части — одною командовал Платов, другою Орлов.

Ночью на 11-е были вызваны охотники идти и засыпать рвы фашинами. Вышли самые отчаянные казаки.

За ними двинулись колонны штурмующих войск и стали у крепости, ожидая сигнала для начала приступа.

Была зимняя, темная, хмурая, беззвездная ночь. Казаки пожимались от холода и от волнения ожидания.

Вдруг, шурша, взвились к небу ракеты и лопнули высоко в небе, в черных тучах. Полки кинулись на штурм…

Первыми взобрались на стены Измаила Платов, Орлов, Денисов и войсковые старшины Греков и Краснов.

Началась рукопашная свалка.

Когда наступило хмурое зимнее утро, крепость была в руках Русских войск. Бой шел в тесных улицах. К часу дня войска достигли середины города. В улицах турки были перебиты. Они оборонялись в главной мечети, в двух больших караван-сараях (гостиницах) и в срединном замке — Табия. Наконец, и там сопротивление было сломлено, и турки стали сдаваться.

Защищавший с двумя тысячами янычар один из караван-сараев Айдос-Мехмед-паша был в пылу боя убит гренадерами Фанагорийского полка.

К четырем часам дня вся крепость была в руках Русских войск. Суворов отдал ее войскам на три дня на разграбление.

Неприятеля было убито в крепости 26 000, пленных взято 9000 мирных жителей, женщин и детей оказалось в крепости около 9000, 265 пушек, 364 знамени и 7 бунчуков достались Русским. Около 10 000 лошадей было захвачено в крепости. Казачьи полки вооружились и сели на коней. Корпус Суворова потерял 10 000 убитыми и ранеными. Из 650 офицеров — 400 пало при штурме.

Войска получили богатую добычу. Суворов не взял себе ничего. Ему привели прекрасного арабского коня в богатом, шитом золотом и усеянном самоцветными камнями уборе. Суворов отказался от него.

— Ваше превосходительство, — сказал ему один из генералов, — тяжело будет вашему коню везти добытую вами славу.

— Донской конь всегда выносил меня и мое счастье, — ответил Суворов.

— Да, — говорили стоявшие кругом казаки и солдаты, — наш Суворов в победах и во всем с нами в паю, но только не в добыче…

За эти годы Суворовских побед — казачья удаль, отвага, смелость, победа сливались в одно с удалью, отвагой, смелостью и победой Российского солдата. В этих победах ковалось братство донского казака и Русского Екатерининского солдата.

Глава VIII

4-го апреля 1794-го года, в ночь на Светло-Христово Воскресение, поляки вероломно напали в Варшаве на Русские войска и перерезали всех офицеров и солдат. То же было сделано и в других городах, где стояли Русские войска. Поляки назвали это «кровавою заутреней». Во главе польского восстания стал Костюшко.

Императрица Екатерина II приказала генералам Суворову и Ферзену подавить восстание и примерно наказать поляков. Русские войска весною вошли в Польшу, имея целью захватить Костюшку и взять снова Варшаву. Казачьими полками, входившими в эти войска, командовал генерал граф Федор Петрович Денисов. Одним из полков казачьих командовал полковник Адриан Карпович Денисов, герой Измаильского штурма…

Поляки, пользуясь густыми, непроходимыми лесами и болотами, действовали малыми партиями, почти неуловимыми для Русских войск.

В сентябре Ферзен узнал, что главные силы Костюшки окопались в лесах у деревни Мацеевичи. 27-го сентября Русским войскам удалось окружить его. Поляки были разбиты, часть взята в плен, часть перебита. В разгар и сумятицу боя, когда свои смешались с чужими, командовавший казачьим авангардом из двух полков Денисов заметил, как какой-то прекрасно одетый всадник на буром коне прорвался между Русских конно-егерей и во весь опор помчался к лесу.

«Наверно это Костюшко», — подумал Денисов, подозвал к себе майора Карпова и приказал ему оставить взятые казаками пять пушек, рассыпать по лесу четыре сотни казаков и поймать богато одетого всадника.

Казаки рассыпались по лесу. Несколько казаков, скакавших по дороге, увидели, что на перекрестке поломаны жердяные заборы, идущие вдоль дороги и на лугу видны свежие следы копыт. Два казака, Лосев и Тапилин, поскакали по следу.

Они скоро нагнали поляков, скакавших на прекрасных конях. Те поляки, которые выбрались на дорогу, скоро исчезли из вида казаков, но трое, пошедших напрямик, лугами, попали в болото. Лосев и Тапилин настигли их. Одного — майора — убили, солдата ранили, а третий, бывший на сильной лошади, выскочил из болота, но, проскакав несколько шагов, снова попал на топкое место и загруз. Он соскочил с лошади и, накрывшись плащом, притворился мертвым. Лошадь его справилась одна и, выбравшись из топи, ускакала. Один из казаков кольнул лежащего под плащом поляка два раза дротиком и приказал выйти из болота. Начальник сдался. Он стал отдавать казакам деньги и часы. В это время к казакам подскакал конноегерский вахмистр и ударил польского начальника палашом по голове. Тот упал. Лежавший в болоте раненый поляк крикнул:

— Не убивайте его — это самый наш главный начальник.

Один из казаков поскакал за Денисовым.

Денисов, не раз видевший Костюшку, сейчас же узнал его. Голова Костюшки была в крови, ноги без сапог. Одет Костюшко был в кафтан, атласный жилет и штаны. Он лежал на траве. Денисов приказал накрыть его шинелями, и спросил его, не хочет ли он чего-нибудь.

— Ничего, — ответил Костюшко.

— Я знаю, — сказал Денисов, — что вы Костюшко, храбрый и великий начальник. Я готов вам помочь.

— Я знаю, что вы Денисов — полковник, — ответил Костюшко.

Костюшко перевязали платками и галстуками, сделали из пик носилки и понесли из леса.

Так донские казаки взяли в плен Костюшку, душу польского восстания. Взяли, и песню о том сложили:

— Не ясен то сокол по тем горам летает,То Костюшко варвар по своей армеюшке разъезжает.Он фронты-то свои, знаменушки украшает.Своих мызничков… генералушков ублажает:— «Вы не плачьте же мои мызнички, право, генералы.Не рыдайте же вы, мои свирепые кавалеры.Как завтра у Бела Царя будет праздник.Не маленький праздник, праздник Петров день,Все рынушки, трактирушки будут растворены,Все гусарушки… все уланушки будут пьяны,Казаки наши Донецкие загуляют…»Как на тот-то раз казаки-други были осторожны.Всю ночушку казаки-други не спали.В руках-то своих борзых коней продержали.На белой-то заре, на утренней, ура закричали.Закричали они, загичали, Костюшку поймали,Да велели ж его, Костюшку, накрепко связать.Приказали у него скоро допрос допросить…

Пленение Костюшки тяжело отозвалось на духе польских войск. Польские отряды стали стягиваться к последней своей опоре — Варшаве.