Х Льоренте - История испанской инквизиции (Том II)
XIX. 13 июля инквизиторы приказали забрать у маркизы Альканисес все книги, труды и рукописи, составленные архиепископом Толедским. После некоторых инцидентов этот приказ был выполнен. 28 июля та же особа показала, что, прочитав Толкование на пророка Исайю, написанное Каррансой, она спросила брата Хуана де Вильягарсию, откуда автор почерпнул столько учености. Брат Хуан ответил ей, что в труде Лютера, что эта книга не может быть доверена никому, потому что у этих авторов хорошее часто смешивается с дурным. На запрос об этом брат Хуан де Вильягарсия ответил, что книга эта составлена не Лютером, а Эколампадием и что архиепископ постоянно держал ее в секрете; он действительно почерпнул в ней некоторые материалы для трактата, в котором толковал пророка Исайю, но он обыкновенно говорил, что не следует иметь ни малейшего доверия к авторам-еретикам, изливающим скрытый яд, которым они полны, когда меньше всего можно ожидать этого; архиепископ никогда не обольщался их учением, потому что всегда защищал католическую религию. Мы уже сказали, что Павел III даровал дому Бартоломее разрешение читать запрещенные книги. Бреве, содержавшее это разрешение, нашлось среди его бумаг.
XX. 31 июля Елизавета Эстрада показала, будто брат Доминик де Рохас говорил, что от дома Бартоломео зависит, чтобы маркиза Альканисес, его сестра, усвоила учение Лютера, так как она во всем доверяет его советам; он еще надеется, что эта перемена произойдет и тогда король и вся Испания примут эту религию. Свидетельница сказала также, будто узнала от самого брата Доминика, что дом Бартоломео читал произведения Лютера. Брат Доминик на вопрос об этом ответил, что ему часто случалось так говорить с монахинями, которые держались его мнения, а также с другими лютеранами, прибавив, что Карранса разделял его мнение по вопросу об оправдании и о чистилище; он, Рохас, составив Изъяснение членов веры согласно его личным убеждениям, подумал, что придаст больший вес своему сочинению, выдавая его перед монахинями и другими читателями за труд Каррансы. Он старался среди этих людей поддерживать мысль, будто принципы Лютера одобряются таким добродетельным и ученым человеком, как архиепископ; он считал это средство удобным для убеждения их в этом веровании и для его упрочения; но он никогда не говорил, что дом Бартоломео читал произведения Лютера, потому что он действительно не знал, делал ли это когда-либо Карранса. Свидетель прибавил, что перемена, происшедшая в его положении, обязывает его говорить правду, поэтому он уверяет, что архиепископ никогда не усваивал этого учения и постоянно придавал католический смысл тезисам, которые по сходству фраз или выражений можно понять в противоположном смысле.
XXI. 23 августа брат Бернардин де Монтенегро и брат Хуан де Месета (оба из францисканского монастыря в Вальядолиде) донесли по собственному побуждению на проповедь, которую слышали два дня назад от архиепископа Толедского в монастыре Св. Павла; некоторые выражения ее, хотя и католические, казались им согласными с теми, которые употребляют еретики. Архиепископ говорил также, что следует милосердно обходиться с обратившимися еретиками и что иногда называют некоторых людей еретиками, иллюминатами или квиетистами только потому, что видят их на коленях перед распятием, бьющими себя в грудь камнем. Проповедник призывал авторитет св. Бернарда для поддержки последнего предположения, которое (по словам доносчиков) нисколько не соответствовало тому, что он высказывал раньше. Впоследствии проповедь была найдена в бумагах архиепископа, рассмотрена квалификаторами, и в ней не нашлось ни одного тезиса, который заслуживал бы критики. Эти два монаха явили доказательство недоброжелательства, в особенности когда они включили в оговариваемые ими тезисы тот, который рекомендует милосердие к новообращенным. Однако инквизиторы осмелились официально запросить принцессу Хуанну, правительницу королевства, чтобы она соблаговолила сказать, что она думает об этой проповеди, при которой, как было известно, Ее Высочество присутствовала. Принцесса имела любезность ответить, что вспоминает только, будто слышала несколько положений, которые ей не очень понравились.
XXII. 25 августа Фернандо де Сотело донес на дома Бартоломео, что он сказал в присутствии Педро Сотело, его брата, и Кристобала Падильи, что попросит нотариуса составить акт отречения от всех своих добрых дел, если в минуту смерти у него будет нотариус. Педро и Кристобал были в тюрьме запрошены, говорили ли они по этому поводу с Фернандо де Сотело; на этот запрос они ответили, что ничего не помнят об этом. Но брат Доминик де Рохас показал 10 апреля 1559 года под пыткою, что вспоминает, как, будучи однажды в деревне Альканисес, слышал, что дом Бартоломео говорил, будто желал бы в минуту смерти иметь при себе нотариуса, который составил бы акт отречения от всех его добрых дел, потому что старается опереться на заслуги Иисуса Христа; будто он считал все свои грехи ничтожными, потому что Иисус Христос их искупил. Доминик прибавил, что дон Луис де Рохас, его племянник, рассказывал ему ту же историю, как случившуюся при его возвращении из Фландрии в свите короля. Все эти выражения не заставляли его смотреть на архиепископа как на лютеранина, потому что католики и лютеране различаются тем, что последние отрицают способность добрых дел человека искупать совершенные им грехи и приписывают это искупление единственно заслугам Иисуса Христа; между тем Карранса не говорил этого, но заявлял, что искупление добрыми делами грешника маловажно в сравнении с искуплением беспредельными заслугами нашего Искупителя и поэтому грешник может считать свои дела ничтожными, если он с истинным рвением просит применения к себе заслуг Спасителя нашего Иисуса Христа, умершего на кресте. Это не позволяет более сомневаться, что брат Доминик был автором оговоренного тезиса; он изъяснял его в пользу оговоренного лица в своем признании под пытками.
XXIII. 8 сентября брат Доминик показал в тюрьме, будто он слышал от архиепископа, что выражение "читать мессу" [87], которое обыкновенно употребляют, неточно и что правильнее было бы говорить: "служить мессу"; он основывал свое мнение на том, что по-латыни говорится: "совершать священное делом" (sacram rem facere); вследствие этого дом Бартоломео постоянно выражался так в своих рукописных сочинениях и с кафедры, прибавляя, что верные, присутствующие при таинстве евхаристии, совершают обедню вместе со служащим священником. Этого показания не было достаточно для приказа об аресте архиепископа.
XXIV. 23 сентября доктор Касалья показал, что слышал десять или двенадцать лет тому назад от брата Доминго де Рохаса, что дом Бартоломео следует учению лютеран. Брат Доминик на вопрос об этом пункте ответил отрицательно. Однако под пыткою он сознался, что несколько раз говорил, будто дом Бартоломео верует в учение лютеран, но признал, что говорил неправду: боязнь, что те, кого он хотел убедить, не поверят его уверениям и сочтут его за молодого, безответственного и неавторитетного человека, побудила его сослаться на очень высокий авторитет, но архиепископ в действительности никогда не принимал этого учения, хотя по некоторым богословским вопросам выражался, как лютеране, но придавал своим фразам вполне католический смысл.
XXV. Тот же доктор Касалья (на запрос по поводу того, что донья Франсиска Суньига утверждала, будто он преподал ей учение лютеран об оправдании) ответил, что эта дама и ее брат Хуан де Суньига говорили ему, будто дом Бартоломее был их наставником. Брат и сестра отвергли этот факт. Касалья, будучи подвергнут пытке 4 марта 1559 года, взял назад свое показание.
XXVI. 9 ноября брат Амбросио де Саласар, доминиканец, тридцати шести лет, принужденный ответить, правда ли, будто он сказал, что некоторые лица говорят словами германских еретиков, ответил, что это правда и что он подразумевал брата Доминика де Рохаса, Кристобала Падилью и Хуана Санчеса. Этот ответ показался неудовлетворительным. Его принудили назвать всех, на кого он намекал своими словами. Он сказал, что не помнит никого, кроме тех, кого назвал. Ему посоветовали старательно припомнить и на другой день явиться в трибунал инквизиции. Он явился, но не прибавил ничего к своему первому показанию. Ему сообщили, что инквизиторы осведомлены, будто он намекал на другое лицо, и велели постараться припомнить и прийти, когда его память будет лучше служить ему. Монах явился в инквизицию 14 ноября и сказал: ему стало ясно, что все предложенные вопросы имели в виду архиепископа, в особенности после распространившейся молвы о его процессе; до сих пор он, монах, будто был очень далек от такой мысли, потому что ему казалось невозможным обвинять в ереси самого ревностного защитника католической религии против лютеран, человека, речи которого соответствовали его сочинениям и который обратил множество еретиков и велел сжечь несколько других. Далее монах показал, что если архиепископ пользовался некоторыми фразами, которые зачастую употребляют лютеранские еретики, то он старался их изъяснять в правоверном смысле; в этом случае архиепископ подражал примеру некоторых святых; нередко последние, желая быть лучше понятыми теми, кого они желали обратить в истинную веру, стараются показать внутреннее соотношение между догматом и их мнениями, потому что это средство более привлекало еретиков к выслушанию истин вселенской религии; иначе они не могли бы внушить еретикам ни уважения, ни желания их знать, а это могло их убедить, насколько проповедуемые истины достойны почтения. Свидетель подкрепил свои слова указанием на примеры св. Иринея, св. Кирилла [88], св. Епифания [89], св. Августина, св. Иеронима и некоторых других. Можно сказать, что его показание было апологией архиепископа. Дом Франсиско Манрике де Лара, епископ Саламанки, заявил 10 октября 1559 года, что, услыхав в Нахере об аресте архиепископа по делу о его катехизисе, брат Амбросио сказал:
