О. Генри - Хетты
Может сложиться впечатление, что сходных черт, если сопоставить их с различиями, недостаточно, чтобы доказать заимствование или общую традицию. В самом деле, если уж тело сжигают, то с костями приходится что-то предпринимать, и это порождает серию операций типа описанных выше. Однако представляется не очень правдоподобным, что хеттская царская семья вдруг ввела практику кремации, не войдя до этого в контакт с народом, имевшим обычай кремировать своих покойников; таким образом, стоит подумать о том, как это могло бы произойти.
Археологические данные с очевидностью свидетельствуют о том, что микенцы не кремировали своих покойников; кремация появляется в Греции лишь с окончанием микенской цивилизации. Приписывая эту практику ахейским героям, Гомер мог поэтому показаться повинным в анахронизме. Однако Троя VI, которая могла быть Троей гомеровских войн и современницей хеттской империи, изобилует следами кремации, и вполне возможно, что ахейские герои переняли эту практику от троянцев как пристойный способ упокоить своих мертвых в чужой стране. Так ли это было или не так, но уже само существование кремации в Трое VI показывает, откуда этот похоронный обряд мог проникнуть к хеттам; это также подводит основание под гомеровский рассказ о ритуале кремации.
Глава VIII. Литература
1. Официальная литература
Типичный хеттский государственный документ начинается словами: «Так говорит царь NN. великий царь, царь Хатти, герой, сын ММ, великого царя, царя Хатти, героя» (с вариациями в титулах, иногда опуская, иногда расширяя генеалогию). За этим могли следовать: либо царский указ, касающийся некой злободневной проблемы, либо анналы военных походов царя, либо договор, содержащий условия присяги на верность, продиктованные вассальному царю. Формально все это ветви единого древа, корни которого могут быть прослежены до глубокой древности.
Самая ранняя из царских надписей — это надпись Анитты; подлинность ее обсуждалась выше. Однако по своей форме, как и по многому другому, эта надпись представляет собой аномалию. Повествование, которое занимает почти всю табличку, считается копией текста на стеле, установленной у ворот царского города. Надпись заканчивается проклятием любому будущему властителю или злодею, который попытается уничтожить или исказить текст надписи. Эта концовка роднит надпись с теми, которые были типичны для Вавилона и Ассирии; это обстоятельство говорит в пользу предположения о том, что исходный текст на стеле был составлен на аккадском языке. Надписи такого типа появились в Анатолии лишь после падения Хаттусы, и, таким образом, этот документ лежит вне русла основной хеттской традиции.
Имеется достаточно оснований полагать, что хеттская клинопись была введена во время царствования Хаттусили I, преимущественно для того, чтобы записывать дословно официальные высказывания царя, с которыми тот время от времени обращался к собранию своей знати. Так называемое «политическое завещание» Хаттусили представляет собой удивительный образец такого рода дословной передачи. Это запись высказывания царя по случаю усыновления им мальчика Мурсили в качестве наследника престола (см. выше). Царь говорит с народом свободно и естественно, не облекая свою речь ни в какую обдуманную литературную форму. Несколько отрывков иллюстрируют не скованный и энергичный слог этой речи:
Великий царь Лабарна (по-видимому, это собственное имя царя; он принял имя Хаттусили позднее, когда сделал столицей Хаттусу (см. выше)) целому войску и сановникам (сказал): «Смотрите, я болен. Юнца объявил я вам Лабарной, (сказав): «Он пусть сядет на трон». Я, царь, назвал его своим сыном, обнимал его, возвышал его, постоянно заботился о нем. Но он оказался недостойным юнцом: он не проливал слез, не выказывал сочувствия, он был холодным и бессердечным. Я, царь, повелел доставить его к моему ложу (и сказал): «Что ж! Пусть никто (впредь) не воспитывает сына своей сестры как своего приемного сына! Слово царя не дошло до его сердца, а слово его матери, змеи, дошло до его сердца»… Хватит! Он мне больше не сын! Тогда мать его заревела подобно корове: «Заживо разорвали чрево мое! Погубили мне сына, и ты убьешь его!» Но разве я, царь, причинил ему какое-нибудь зло?.. Смотрите, я подарил моему сыну Лабарне дом; я подарил ему много [пахотной земли], я подарил ему много [овец]. Пусть он теперь ест и пьет. [Если он будет вести себя хорошо], может приходить в город; но если он будет выступать [как смутьян]… тогда пусть не приходит, а остается [дома].
Смотрите, теперь Мурсили мне сын… На место льва бог [поставит другого] льва. И в час, когда будет дан клич взяться за оружие, вы, мои слуги и знатные граждане, должны быть [под рукой, чтобы помочь моему сыну]. По прошествии трех лет он должен отправиться в поход… Если вы возьмете его с собой в поход, [пока он еще ребенок], позаботьтесь о том, чтобы [он] вернулся [невредимым].
До сих пор никто [из моей семьи] не исполнял моей воли; [но ты, сын мой] Мурсили, ты должен исполнить ее. Следуй слову [твоего отца]! Если ты последуешь слову твоего отца, ты будешь [есть хлеб] и пить воду. Когда ты достигнешь зрелости, ешь два или три раза в день и не отказывай себе ни в чем! [А когда] достигнешь старости, тогда напивайся досыта! И тогда ты можешь больше не следовать отцовскому слову.
[А] вы, мои главные слуги, вы (тоже) должны следовать моему царскому слову. Вы должны есть (только) хлеб и пить (только) воду. [Тогда] Хаттуса будет на высоте и в стране моей (будет) мир… Но если вы не последуете слову царя… вы не останетесь в живых — вы погибнете.
Мой дед объявил своего сына Лабарной (наследником престола) в Санахуитте, [но впоследствии] его слуги и знатные граждане презрели (?) его слова и посадили на трон Пападилмаха. А сколько лет прошло и [сколько из них] избежало своей судьбы? Дома знатных граждан, где они? Разве они не погибли?
А ты, (Мурсили), не должен ни медлить, ни расслабляться. Если ты будешь медлить, (это приведет) к тому же старому злу… Всегда следуй тому, мой сын, что было вложено в твое сердце».
В начальных словах этого текста мы уже находим прототип вводной формулы, использованной в более поздних надписях. Следует также обратить внимание на исторический пример (рассказ о заговоре Пападилмаха), иллюстрирующий предостережение против раздоров. Фрагменты других текстов той же эпохи показывают, что это был тогда излюбленный риторический прием; мы обладаем сравнительно хорошо сохранившимся документом, который целиком состоит из таких «наставительных притч», например:
Цити был чашником. Отец царя велел подать сосуд — хархара с вином для госпожи Хестаиары и для Маратти. Он (т. е. Цити) поднес царю хорошего вина, а им дал другого вина. Первый (т. е. Маратти?) подошел к царю и сказал: «Они дали нам другое вино». Когда царь увидел это, он (т. е. Цити?) подошел и сказал, что это так и было. Тогда его увели и «разобрались» с ним и он умер.
Санта, человек из Хурмы, был дворцовым слугой в Хассуве. Он служил у хурритов и пошел навестить своего господина (т. е. царя хурритов). Царь прослышал об этом и изувечил его.
Не использовался ли этот своеобразный документ как справочник, из которого оратор мог почерпнуть подходящий для его цели сюжет? Как бы то ни было, существование таких записей показывает некий подход к истории, который стал характерной чертой всех последующих царских указов.
В последовательности надписей, которыми мы располагаем, имеется пробел, относящийся к периоду между царствованием Мурсили I (наследника Хаттусили) и Телепину. Когда мы знакомимся с указом Телепину, предписывающим правила поведения царской семьи и устанавливающим закон престолонаследования, то видим перед собой уже почти полностью развитую форму. Подобно речи Хаттусили, этот текст, очевидно, оглашался перед собранием знати; однако, в отличие от более раннего документа, этот имеет упорядоченный характер и, несомненно, потребовал тщательной подготовки. Исторический пример превратился в длинную преамбулу (ее первые параграфы цитировались выше), которой описываются гибельные последствия раздоров в государстве; преамбула подводит к главной теме, содержание которой составляет вторую часть документа. Эта историческая преамбула стала в дальнейшем обязательной составной частью всех хеттских царских указов, включая так называемые договоры, в которых она служила напоминанием о прошлых милостях, оказанных вассалу, и, таким образом, пробуждала в нем чувства долга и благодарности. В конце концов в указах Мурсили II она была полностью отброшена, и мы впервые находим историю царствования как таковую, изложенную в форме анналов (Анналистика — один из наиболее ранних жанров хеттской литературы, о чем свидетельствуют древнехеттские «Анналы» Хаттусили I. — Примеч. ред.). Однако и здесь изложение представляет собой не просто хронику событий; последняя пронизывается, как правило, религиозной темой: перечень царских успехов смиренно докладывается покровительствующему божеству в виде благодарения. Это можно проиллюстрировать абзацем из введения к анналам Мурсили:
