Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)
"На окраинe гдe-то города
Я в убогой семьe родилась...
Горемыкою, лeт пятнадцати,
На кирпичный завод нанялась..."
Ах, эти "Кирпичики"!.. Как молнiеносно и стихiйно овладeли они всей Россiей... Кто только не знал их и кто не пeл?.. Я помню, как в Москвe нeсколько концертов подряд знаменитой артисткe Неждановой не давали пeть, требуя "Кирпичиков". Она отговаривалась незнанiем слов. Тогда избрали комиссiю, чтобы написать текст и все-таки, в концe концов, заставили ее спeть "Кирпичики".
И никогда знаменитая пeвица не слыхала, вeроятно, таких апплодисментов, как послe заключительных слов пeсенки:
...Так за Сеньку-то, за кирпичики
Полюбила я милый завод...
И сколько лeт пришлось всяким совeтским "культ-отдeлам" принимать мeры для выкорчевыванiя этой "идеологически невыдержанной" пeсенки... 188
А звуки пeсенки льются и льются... И всe притихли и как будто зачарованы голосом "Маньки -- вырви глаз", поющей под аккомпанимент рокота моря...
-- Манечка, Манька... -- раздались голоса послe конца пeсни... -- А ну-ка, "Мурку"... Спой, Манька, не ломайся, когда просят... А ну...
Манька, словно очнувшись, тряхнула головой, и снова в ея глазах блеснул злобный огонек. Тамара наклонилась к ней и ласково сказала.
-- Спойте, Манечка, мы всe просим... Пожалуйста, голубчик.
Манька как-то дико взглянула на Тамару, вздрогнула и отвернулась.
-- Ладно, -- отвeтила она.
И в наступившем напряженном молчанiи полилась пeсенка о любви вора к "Муркe"... В этой любви и страсть, и ненависть, и боль... И звонкiй голосок пeвуньи с замeчательной выразительностью передавал эти примитивныя чувства вора. Я оглянулся... Безпризорники сидeли неподвижно, не отрывая глаз от лица Маньки. Кулаки у многих были сжаты и от волненiя прерывалось дыханiе и раскрывались рты...
"Мурка" оказалась предательницей... Любовь вора и сладкое "блатное" житье она промeняла на "лягашку"17... И вот наступает возмездiе:
"Шел я на малину18, встрeтились мнe урки...
Вот один из них мнe говорит:
"Мы ее вспороли... В кожаной тужуркe
Там, за переулочком, лежит..."
И рыдающим аккордом вырываются из губ поющей дeвочки послeднiя слова:
"Здравствуй, моя Мурка, Мурка дорогая...
Здравствуй, дорогая... И прощай..."
И я вижу, как по щекe удалого Каракуля ползет слеза...
17 Сотрудник уголовнаго розыска.
18 Воровской притон.
189
Кончилась пeсенка, но молчат всe. Сколько у этих дeтей сентиментальности и романтичности под внeшней корой наплевательскаго отношенiя ко всему в жизни... И не разберешь, что здeсь больное, издерганное, а что душевное и мягкое ...
Каракуль первым встряхнул головой.
-- Вот, стерва, -- одобрительно произнес он, стараясь скрыть свое волненiе. -- Аж до сердца достало!.. Тебe бы Манька, в звeринец, ты бы бегемотов, вот, как в пeснe, в слезу бы вогнала. Фу... Ну, это не дeло -так разнюниваться... А ну-ка, Шлемка, запузырь ты что повеселeе... Хоть бы про свадьбу!
Худой высокiй мальчик озлобленно оглянулся.
-- Пошел к чорту, -- мрачно буркнул он.
-- Ишь, ты, какой гордый, что твой Троцкiй! -- вспыхнул Сенька. -- Как дельфина-то, небось, жрал, а как сгрохать что, так и морду воротишь... Раз компанiя -- так уж нечего разсусоливать. Добро бы еще не умeл...
-- Спойте, Шлема, -- попросил я, с интересом вглядываясь в его характерное еврейское лицо с тонкими чертами, красиво очерченными блeдными губами и чахоточными пятнами на щеках... -- Я очень люблю еврiйскiя пeсенки. А вы сами откуда?
Щлема исподлобья взглянул на меня.
-- Я? С Голты.
-- Ага -- это который в "Первомайск" переименован? Я бывал там...
Лицо Шлемы мгновенно прояснилось...
-- Бывали? Правда? А давно?
-- Да в 1922 году.
-- А-а-а-а, -- разочаровано протянул Шлема. -- Давно... Тогда еще люди жили. А теперь там -- уй, не дай Бог, что дeлается...
-- А ты-то почему уeхал?
Тонкiя губы Шлемы болeзненно искривились:
-- Почему?... И отец умер, и мать умерла, и сестра умерла. Я и ушел...
-- Да будя там слезы точить, -- вмeшался Каракуль. -- Чего ушел? Ясно чего -- не сдыхать же с 190 голодухи... Им вeдь, жидюкам, может, хуже нашего пришлось! Мужик -- он на землe хоть что найдет, корешок какой выкопает, а им совсeм каюк. Ну, да ладно! Таких исторiй не переслушаешь... Вали, Шлемка, своего Шнеерзона. Нечего там! А мы, ребята, покеда для него оркестр сварганим.
И улыбающiеся безпризорники начали подмывающе веселый мотив "Свадьбы Шнеерзона".
-- Ну, ну, Шлемка... Гоп, ца, ца, ца... Гоп, ца, ца, ца...
На блeдном лицe Шлемы промелькнул отсвeт борьбы с самим собой, но потом губы его скривились в невеселой усмeшкe. Он покорно встал и, балансируя в такт "оркестру", плавным речитативом начал чудесную пeсенку об еврейской свадьбe.
...Большущiй шум ув домe Шнеерзона,
"Ес титсах хойшех" -- прямо дым идет.
Он женит сына, Соломона,
Который служит ув Губтрамот".19
Еще нeсколько строф и Шлемка улыбается уже весело и задорно, его глаза начинают подмигивать, и тeло все живeй движется в такт пeсенкe.
19 Губернскiй транспортно-механическiй отдeл.
Ax, эта веселая Одесса, создавшая изумительные шедевры бодрых, смeшливых пeсенок. "Одесса-мама" -- разгульная, неунывающая, искрящаяся жизнерадостностью. Кто из одесситов не любит глубоко своей Одессы и кто не стыдится внeшне этой любви?
-- Скажите, вы с Одессы?
Оскорбленный отвeт:
-- Сами вы сволочь!
Еврейская свадьба в голодной Одессe. Шлемка ее своим акцентом подчеркивает каждый штрих описанiя. Вот непревзойденный блик: "музыкальное оформленiе" свадьбы:
"А на столe стоят три граммофоны...
Один "Дубинушку" сибe поеть,
Другой увертюрит из "Миньоны",
А третiй "Яблочку" ореть..." 191
Дружный хохот сопровождает каждый стих. И оркестр с особенным жаром подхватывает залихватскiй мотив.
Безпризорники на случайной работe по переноскe ящиков.
Я вглядываюсь в покрытое красными пятнами лице Шлемы, еврейскаго мальчика, вмeстe с тысячами других валяющагося под заборами и трубами. Сколько евреев -- 192 и сeдых "буржуев", и подростков -- пришлось встрeчать мнe за рeшетками двух десятков пройденных мной тюрем, в твердынях Соловецкаго монастыря, за проволокой лагерей, в глуши сибирской ссылки, в "труд-коммунах" ГПУ, этапах -- словом, на днe совeтской жизни.
Тяжело досталось похмeлье революцiи еврейской массe. Может быть, даже тяжелeй, чeм другим.
-- Вот это, да! -- восторженно заорал Каракуль послe конца пeсенки. -Вот это, удружил! Ну, Шлемка, за мной пол-литра! Молодец ты, обрeзанная твоя душа! Ей Богу, молодец! Ну, а теперь давай, ребята, напослeдок нашу, безпризорную, жалостную. Ну-ка-сь! Хором, как слeдовает, как взрослые. Разом! Ну...
И сиплые надорванные голоса, потерявшiе свою звучность в мятелях сeвера, под морозами уличных закоулков, в пыли вагонов, в углe кочегарок, затянули любимую пeсню безпризорника:
"Во саду на рябинe
Пeсни пeл соловей...
А я мальчик на чужбинe
Позабыт от людей"...
Сиротливой жалобой прозвучали первыя слова этой пeсни, словно души этих маленьких человeчков, брошенных в тину и грязь жизни, протянули к нам, взрослым, свою боль и свой упрек... Словно весь смeх и недавнее веселье были только наигранным способом скрыть свою боль. А вот, теперь эта боль прорвалась...
"Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лeт...
Я родился сиротою,
Счастья, доли мнe нeт"...
Сколько искренняго чувства в этих срывающихся голосках! Сколько наболeвшей жалобы в звуках этой простой протяжной мелодiи. Сколько жуткаго смысла в этих нехитрых словах!..
И на фонe нестройнаго, словно рыдающаго и захлебывающагося, хора тонкiе голоса Маньки и Сеньки выписывают горькiя слова: 193
"Как умру, похоронят
И зароют меня,
И никто не разскажет,
Гдe могилка моя..."
А сверху сiяет солнце, рокочет море, мягко цeлует всeх ласковый вeтерок. Сколько радости в мiрe!..
Но темная тeнь безпредeльнаго человeческаго горя, только одна капля котораго выражена с таким отчаянiем в этой пeсенкe, туманит всю красоту картины Божьяго мiра...
Боже мой! Боже мой! Вот таких маленьких человeчков, лишенных крова, семьи, ласки, уюта, участiя, дружбы, -- их миллiоны! Миллiоны маленьких, исковерканных жизней и сломанных ростков...
Живая пыль на дорогe революцiи... Кто положит их слезы, их кровь, их жизни на чашку вeсов против перспектив "царства счастья"?
Путь к душe
Минутка бесeды у костра... Почти невидимыми огоньками вспыхивает приготовленный заранeе костер. По старой привычкe укладываются скауты у костра послушать, как в старину, разсказы "дяди Боба"... Безпризорники тоже незамeтно проникаются важностью момента и затихают...
Сегодня я говорю именно для них, наших гостей, "нашего балласта", как добродушно-шутливо называет ребятишек наш боцман...
Я разсказываю легенду о св. Георгiи Побeдоносцe, о подвигах рыцарей в борьбe со злом, о стремленiи вперед к свeту и добру... Сказки смeняются шутками, исторiя великих людей -- правилами гигiены, наши скаутскiе законы -- загадками...
