Себастьян Хаффнер - Заметки о Гитлере
В конце лета и в начале осени 1944 года Гитлер еще раз проявил энергию и потенциал, которые напомнили о его лучших временах. В конце августа на Западе практически не существовало фронта, да и на Востоке, говоря словами Гитлера, «была больше дыра, чем фронт». В конце октября оба фронта еще раз восстановились, наступления союзников были остановлены, а на родине Гитлер мобилизовал фольксштурм — все мужчины от шестнадцати до шестидесяти лет были мобилизованы на народную войну. Боевой дух Гитлер поддерживал посредством усердно распространяемых пропагандистских слухов о «чудо–оружии», которое у него еще было в запасе. В действительности разумеется у Германии не было атомной бомбы — истинного чудо–оружия 1945 года — а было оно у Америки; и возникает поразительная мысль, что если бы стала реальностью долгая, горькая и кровавая тотальная оборонительная война, которую желал Гитлер и для которой он осенью 1944 года еще раз сконцентрировал усилия Германии, то это навлекло бы первые атомные бомбы на Германию вместо Японии.
Но Гитлер сам позаботился о том, чтобы до этого дело не дошло, тем, что он силы, припасенные для этой оборонительной войны, едва собранные по горстке, снова распылил. В ноябре 1944 года он решил еще раз перейти в наступление: а именно на Западе. 16 декабря 1944 года немцы в Арденнах в последний раз перешли в наступление.
Теперь нам следует в отличие от всех других военных эпизодов Второй мировой войны несколько подробнее рассмотреть наступление в Арденнах, потому что оно было больше, чем просто эпизод. Благодаря ему Германия получила те границы оккупации, которые в конце концов стали границами раздела. И с него начинается разворот Гитлера против его собственной страны.
Наступление в Арденнах, бывшее собственным творением Гитлера более, чем любое другое военное предприятие Второй мировой войны, с военной точки зрения было безумным делом. В тогдашних условиях технического ведения войны наступление, для того, чтобы стать успешным, требовало превосходства по меньшей мере три к одному. Соотношение сил на Западном фронте составляло однако в декабре 1944 года для немецкой стороны на суше менее чем один к одному, не говоря уже о подавляющем превосходстве союзников в воздухе. Более слабый напал на более сильного. Кроме того, чтобы только лишь на местном участке фронта достичь незначительного временного превосходства, Гитлер оголил оборонительный фронт на Востоке до костей, и сделал он это несмотря на отчаянные предупреждения своего тогда занимавшего должность начальника Генерального штаба Гудериана, что русские концентрируются для широкомасштабного наступления. Таким образом, Гитлер дважды играл ва–банк: если наступление на Западе потерпит неудачу — что следовало принимать в расчет, исходя из соотношения сил, — то он растрачивал там силы, которые стали бы позже необходимы для защиты западных областей рейха, и одновременно это наступление уже теперь делало оборону на Востоке безнадежной, когда русские перейдут в наступление — что также следовало принимать в расчет.
Оба этих предположения все же оправдались. Наступление в Арденнах потерпело неудачу, русские перешли в наступление. Хотя вначале туманная погода и благоприятствовала, тем, что союзные воздушные силы оставались на земле, наступление имело недостаточный успех и то только лишь в течение нескольких дней предрождественской недели. Затем небо прояснилось, на Рождество обе немецкие танковые армии, которые вели наступление, были разбиты с воздуха, в первую неделю января их остатки были отброшены на исходные позиции; а 12‑го января русские опрокинули тонкий заслон, остававшийся от германского восточного фронта, и одним махом прокатились от Вислы до Одера. Всё это предвиделось, и Гудериан снова и снова отчаянно предрекал это Гитлеру. Но Гитлер не желал ничего слышать. Наступление в Арденнах было его наиболее личным замыслом — его предпоследним (о последнем мы еще узнаем); и он настаивал на его осуществлении со всей ожесточенностью.
Почему? О причине этого еще и сегодня теряются в догадках. Военные причины отпадают. Гитлер не был полным профаном в военных делах, как его сегодня охотно представляют. По своему уровню военных знаний он не мог иметь иллюзий о перспективах успеха своего предприятия. То, что он разыгрывал такие иллюзии перед участвовавшими в наступлении офицерами (которых он собрал заранее, чтобы внушить им мужество), не означает, что он их разделял.
Скорее можно предполагать внешнеполитические мотивы. Наступление на Западе, даже если оно оставалось безуспешным, также — и как раз — когда Гитлер ради этого ослабил свой Восточный фронт и открыл восток Германии для русского вторжения, могло служить сигналом для западных политиков о том, что Гитлер теперь видел главного врага в них, но не в России; что он все свои оставшиеся силы хочет применить на Западе, даже если при этом вся Германия должна будет стать оккупированной русскими. Можно сказать: Гитлер хотел западные державы поставить перед выбором между национал–социалистической и большевистской Германией; перед вопросом: «Кого вы больше хотите иметь на Рейне — Сталина или меня?» И он мог всё ещё верить, что в таком случае они предпочтут его. В чем он естественно обманывался — если он верил этому. Рузвельт в 1945 году был убежден, что он сможет успешно сотрудничать со Сталиным. Черчилль не разделял это убеждение; но будь он поставлен перед выбором, он тоже предпочел бы Сталина Гитлеру. Своими массовыми убийствами Гитлер сделал себя на Западе полностью невозможным. Но вполне возможно представить себе, что сам он этого не видел — столь же мало, как и Гиммлер, который еще в апреле сделал же западным державам наивное предложение о капитуляции на Западе и совместном продолжении войны на Востоке. Даже если он это видел — имеются основания полагать, что он, в свою очередь поставленный перед выбором, в 1945 году действительно предпочитал поражение на Востоке, а не на Западе — в противоположность своим немецким согражданам, которые страшно боялись атаки русских, в то время как многие из них в это время начали смотреть на оккупацию американцами и англичанами прямо таки как на избавление. Уважение Гитлера к Сталину во время войны возросло, в то время как по отношению к Рузвельту и Черчиллю у него развилась глубокая ненависть. Можно представить себе имеющий двойную подоплеку ход мыслей Гитлера, который формулируется следующим образом: возможно неожиданная демонстрация чрезвычайной решимости бороться на Западе при угрозе поражения на Востоке внушит западным державам страх, который все же сделает их в последний момент готовыми к компромиссу; если же все–таки нет — тоже хорошо: тогда действительно будет поражение на Востоке и западные державы увидят, что они из этого получат. Как говорится, извилистый ход мыслей.
Но гораздо более простым представляется ход мыслей Гитлера, если принять за отправную точку, что его главный мотив теперь уже был вовсе не внешнеполитическим, а наоборот, внутриполитическим, и в действительности был направлен против своего собственного народа. Потому что между массой населения Германии и Гитлером осенью 1944 года образовалась пропасть. Массы немцев не хотели больше безнадежной борьбы до конца, которую желал Гитлер: они хотели окончания войны, как это было сделано осенью 1918; они хотели конца, а именно по возможности снисходительного конца, то есть конца на Западе. Удерживать русских и впустить западные державы: в конце 1944 года это стало негласной целью войны большинства немцев. И Гитлер смог еще испортить им эти планы наступлением в Арденнах. Он не мог приказать обезглавить всех, кто так думал: их было слишком много, и большинство остерегалось высказывать свои мысли. Но он смог позаботиться о том, чтобы их, если они не шли с ним напролом, предать мести русских. Он мог еще отвадить их от их желания спасительной оккупации силами «ами» и «томми»[30] — и он был свирепо решительно настроен на это. Если рассматривать ситуацию таким образом, то наступление в Арденнах, которое с военной точки зрения было чистым сумасшествием, а внешнеполитически в лучшем случае было экстравагантной рискованной выходкой, неожиданно получает ясный смысл; и поэтому пожалуй будет правильно рассматривать его таким образом. Однако это означает, что теперь Гитлер проводил свою политику уже против Германии и против немцев.
В пользу такой точки зрения говорит также то, что при наступлении в Арденнах Гитлер явно отошел от своей оборонительной концепции августа 1944 года. Она была нацелена на бесконечный ужас: жесткое, затяжное сопротивление на всех фронтах и там, где армии вынуждены были отступить, тотальная народная война на всех утраченных территориях. Но наступление в Арденнах скорее было нацелено на конец ужаса, на сжигание последних военных сил в последней безнадежной наступательной битве. Если спросить себя, почему Гитлер неожиданно поменял свое решение, то приходишь к такому ответу: потому что он увидел, что из тотальной народной войны ничего больше не выйдет, что массы немецкого населения не хотят её. Они больше не думали и не чувствовали так, как думал и чувствовал Гитлер. Хорошо, тогда их следует за это наказать — и именно смертью: это было последнее намерение Гитлера.
