Михаил Горбачев - Жизнь и реформы
Вместе с тем некоторые зарубежные политики поверили, что объявленное в Беловежской пуще СНГ станет реалистическим вариантом замены СССР. Отсюда и размытость у кое-кого позиций, которую я почувствовал в телефонных разговорах с некоторыми лидерами Запада в те полные драматизма декабрьские дни.
Еще до беловежского сидения, 3 декабря, мне позвонил Коль, он с беспокойством спрашивал, как обстоят дела. Я кратко обрисовал обстановку и призвал канцлера способствовать тому, чтобы не произошло худшего также и для внешнего мира. Договорились вернуться к разговору через неделю.
4 декабря состоялся телефонный разговор с Президентом Польши Лехом Валенсой. Он высказал солидарность с моей концепцией реформирования СССР и выразил готовность, в случае необходимости, обратиться к народам нашей страны с призывом следовать по эволюционному пути реформ.
На другой день я беседовал с венгерским премьером Иозефом Ан-талом. Он говорил о необходимости удержать процесс суверенизации в СССР в цивилизованных рамках, не допустить ливанизации страны. Сослался на опасный пример Югославии.
13 декабря позвонил Буш. Отвечая на его вопросы, я сказал:
«Соглашение трех президентов — это лишь эскиз, экспромт. Осталось много нераскрытых вопросов. И среди них главный — нет механизма взаимодействия в объявленном СНГ. Мой подход состоит в том, чтобы придать законный, правовой характер преобразованию государства. Я обратился к народным депутатам. Должна быть выражена воля народов, воля республик. Однако рассмотрение проекта Союзного договора в парламентах республик сорвано. Попраны состоявшиеся после путча договоренности и решения. Вольное заявление, сделанное в Минске главами всех трех республик, означает, что, раз нет СССР, нет и законов, регулирующих общественный порядок, оборону, границы, международные связи».
Стремясь получить информацию из первых рук, Буш принял решение срочно направить в Москву Бейкера. Беседа с ним состоялась накануне Алма-атинской встречи. Приведу краткое ее изложение.
— Моя роль, — подчеркнул я, — должна, очевидно, состоять в том, чтобы использовать свои политические возможности для предотвращения еще большей дезинтеграции. Такая угроза есть.
Как опытный человек, вы понимаете, что соглашение, заключенное в Минске, можно легко было принять, но на его основе невозможно жить. Необходимо, чтобы процесс обрел выраженные формы и черты, чтобы были выработаны принципы, а главное — механизмы, обеспечивающие жизнеспособность СНГ. Общество находится в состоянии неопределенности, нестабильности. А времени очень мало, и действовать надо быстро.
Бейкер сказал примерно так: администрация делает все возможное, чтобы не втягиваться в наши внутренние дела. США заинтересованы в том, чтобы трансформация у нас происходила упорядоченным и конституционным путем, ибо если этот процесс не увенчается успехом, то дезинтеграция еще более усилится со всеми негативными последствиями для советского народа и для внешнего мира.
— Мы разделяем, — сказал он, — вашу точку зрения, что Беловежское соглашение является лишь оболочкой. Более того, уже имели место противоречивые заявления, расходящиеся даже с положениями подписанного соглашения.
Дж. Бейкер выразил сомнение в том, что СНГ сможет создать общую оборону.
— Из бесед здесь, в Москве, — сказал он мне, — я понял, что будет 10 полностью независимых суверенных государств. И каждое будет иметь свою собственную внешнюю политику. В таком случае возникает вопрос: как может идти речь о совместной обороне, если будет 10 отдельных внешних политик? И кто будет давать указания главнокомандующему совместными вооруженными силами, от кого он будет получать директивы?
— Вы правы, я предвидел такой оборот дела, — сказал я. — Мои пророчества начали сбываться быстро. Положение очень трудное.
На вопрос Бейкера, как им, американцам, сейчас поступать, я сказал, что сейчас для Содружества главное — дополнительная продовольственная помощь.
Бейкер спросил, что имеется в виду под переходным периодом, о котором ему говорил Ельцин.
Необходимо, ответил я, полноценное соглашение о Содружестве, чтобы канализировать процесс во всех областях в правильном направлении; должно быть все-таки ясно, что с этого «пространства» будет исходить в мир.
Я повторил ему то же, что отстаивал и перед своими гражданами: потребуется по крайней мере заключительное заседание Верховного Совета СССР. И необходимо соглашение относительно внешней политики. Международное сообщество должно знать, с кем оно имеет дело, — то ли это десять государств и внешних политик, то ли политическое образование, имеющее согласованную внешнюю политику и выступающее в качестве преемника Советского Союза, в частности, в Совете Безопасности ООН, а также по важнейшим договорам, заключенным СССР.
— Меня критикуют: дескать, Горбачев хочет подорвать идущий процесс, потому и требует созыва Съезда народных депутатов и т. д. Но я понимаю ответственность момента, понимаю, какой вопрос мы решаем: единое государство прекращает существование, была одна страна, пусть и с противоречиями, а теперь она начинает делиться на разные государства. Это очень серьезно, такое может решать только народ.
Меня вот что еще волнует: идет обвал экономики. Поэтому так важно положить конец политической шизофрении.
Ельцин мне постоянно говорит: не пугайте людей. Конечно, мое положение очень деликатное, но я не могу не предупреждать.
Словом, я попытался представить госсекретарю США реальный процесс, происходящий в стране после беловежской встречи. На следующий день мне позвонил Франсуа Миттеран. Вот его слова: «Вы, конечно, понимаете, что я внимательно слежу за событиями у вас. Вероятно, вы помните, что во время вашего последнего визита (в конце октября на юге Франции) я выразил пожелание, чтобы все республики оставались едиными и объединенными. Я сказал тогда и хочу повторить сейчас, что это крайне необходимо не только для вашей страны, но и для всей Европы, для сохранения равновесия как на Востоке, так и на Севере Европы. События, происходящие в вашей стране, глубоко нас интересуют и одновременно не могут не беспокоить. Как и прежде, я считаю, что Вы были и остаетесь гарантом стабильности и постоянства в этой стране. Хочу, чтобы вы знали, что сейчас, когда возникли столь серьезные трудности, Франция пристально и с чувством понимания и симпатии следит за каждым вашим действием, за каждым вашим шагом».
19 декабря вечером позвонил Коль. «Введи меня в курс дела, — попросил он. — Что там у вас происходит, какие последние оценки накануне встречи в Алма-Ате, куда идет процесс, какое твое место в этом будущем Содружестве, уверен ли ты, что оно состоится, как ты вообще смотришь на все это?»
Обо всем этом Коль спрашивал с несвойственным ему волнением, даже тревогой.
Первое, что я сказал: отказ от Договора о Союзе Суверенных Государств как конфедеративного, союзного государства — серьезная ошибка стратегического порядка. Исторически страна так сложилась, что надо идти не по пути разъединения, расчленения и разрывов, а по пути перераспределения полномочий. И не только между республиками, но и внутри республик, между регионами — на основе самоуправления.
Разъясняя свою позицию в отношении встречи в Алма-Ате, я сказал Колю: «Моя позиция остается той же. Но раз процесс пошел в другом направлении, надо быстрее пройти организационную стадию. Я обратился с письмом к участникам встречи в Алма-Ате, высказал свои соображения и свои опасения. Если эта встреча завершится созданием Содружества, я сделаю то, о чем не раз говорил: вне Союза я не вижу необходимости и возможности продолжать свою государственную деятельность, это не отвечает моим представлениям».
Первым из иностранных государственных деятелей, с кем я разговаривал после Алма-атинской встречи, был Миттеран. Это было 21 декабря. С первых же слов — доброжелательных и дружеских, как всегда, — я ощутил, что его прежде всего интересовало мое душевное состояние и намерения.
Я поблагодарил его за внимание, кратко проинформировал о решении, принятом в Алма-Ате. Подчеркнул свою заинтересованность в том, чтобы новое межгосударственное объединение стало жизнеспособным.
Вновь выразил беспокойство по поводу того, что не вижу в решениях руководителей суверенных государств четких представлений о механизмах взаимодействия. Не определены и формы преемственности в отношении бывшего Союза. Высказал тревогу по поводу позиции Украины — в том виде, как сейчас, она может серьезно затруднить продвижение реформ и в России. Говорил, что очень хотел бы, чтобы Россия и Украина действовали вместе. Выйти из кризиса поодиночке — иллюзия.
Сообщил Миттерану, что в ближайшие дни объявлю о своем решении оставить пост президента.
