А Волков - Зодчие
Московские государи не часто собирали Думу в полном составе и предпочитали советоваться с немногими избранными членами, составлявшими Ближнюю думу. Но в этот день царь созвал Думу полностью: отношения с Казанью были важнейшим жизненным вопросом для русского государства.
В толпе, собравшейся перед дворцом, виднелись купцы в добротных суконных кафтанах, дети боярские в разноцветных однорядках, попы и дьяки в длинных черных рясах. Но преобладали здесь черные люди - простонародье. Отдельными кучками среди многотысячного людского скопища стояли дюжие кузнецы в прожженных кожаных фартуках, с лицами, почерневшими от дыма горнов; ткачи, бледные от вечного сиденья за станами в душных избах; румяные, здоровые огородники; серебряники, кожевники, сапожники и прочий московский ремесленный люд.
Пронырливый Тишка Верховой, поднявшись задолго до света, удобно устроился невдалеке от Красного крыльца, и хотя царские слуги его потеснили, ему было видно всю площадь.
Ордынцев вышел из дому не рано, и ему пришлось протискиваться сквозь толпу, чтобы попасть на такое место, с которого хоть что-нибудь можно было рассмотреть. Раздвигая толпу мощными плечами и возвышаясь над ней на целую голову, Федор Григорьевич неуклонно продвигался под шум и ропот потревоженных. Стольник обрадовался, увидев среди зрителей Голована:
- Андрей? А ну, помоги, вдвоем скорей пробьемся!
Голован был высокий и ладный парень, но куда ему было тягаться силой с богатырем Ордынцевым! И все же вдвоем они составили такую пару, против которой не могли устоять самые крепкие и упорные мужики. Иной даже начинал ругаться, однако, взглянув на веселые лица Ордынцева и Голована, пролагавших себе путь решительно, но беззлобно, смирялся и давал молодцам дорогу.
Толпу потешали песнями и присказками веселые скоморохи. Голован радостно встрепенулся: среди разноголосого гомона ему послышалась бойкая скороговорка Нечая.
"Ошибся я или неужто там в самом деле Нечай?"
Голован, рьяно работая локтями, полез в ту сторону напролом; он не видел друга целых пять лет, со времени московского восстания.
Слух не обманул Голована: приплясывая и притопывая, развеселый Нечай пел песню, высмеивавшую многодумных бояр, не печалящихся о народном горе. Жук, как всегда угрюмый и сосредоточенный, подыгрывал Нечаю на дуде.
Встретились восторженно. Голован спросил вполголоса, хотя среди мощного гула толпы это была излишняя предосторожность:
- Как это вы, други, насмелились в Москву явиться? Не боитесь в Разбойный приказ попасть?
- Бог не выдаст, свинья не съест, - ухмыльнулся Нечай. - Ходит слух, что кто в ополчение на татар пойдет, тому старые грехи простятся.
Пока Нечай коротко рассказывал Головану о том, где бывал и что видел за пять лет, в толпе началось движение: сквозь ее плотную массу протискивались члены Думы - дородные бояре в длинных шубах, в высоких меховых шапках.
Вслед боярам неслись возгласы:
- Порадейте, бояре, за русскую землю!
- Порешите с басурманским засильем!
- Пусть только кликнут клич - весь народ на татар подымется!..
Хмурые бояре пробирались сквозь людскую массу безмолвно, возмущенные тем, что им, царевым советникам, указывают черные людишки, как вести себя в Думе.
Вот прошел последний, запоздалый боярин, и толпа снова замерла в нетерпеливом ожидании: хоть до вечера будут стоять люди, лишь бы своими ушами услышать, что порешит думское сиденье...
Истово поднявшись на Красное крыльцо и пройдя через Среднюю палату, бояре входили в Столовую избу, где собиралась Дума.
Царь Иван - длинный, но еще с юношески узкими плечами, с румянцем на худом горбоносом лице - нетерпеливо оглядывал собиравшихся советников. Они входили чинно, по уставу, кланялись царю, касаясь рукой пола, рассаживались по лавкам, покрытым персидскими и индийскими коврами.
Явился брат царя, Юрий Васильевич, не по годам полный, с глуповатой улыбкой на одутловатом лице.
Митрополита московского Макария усадили на почетное место - в кресло, обитое парчой, пронизанной золотыми нитями. Макарий задумался, уронив седую голову. На груди митрополита сиял золотой крест, в руке - резной посох с набалдашником слоновой кости.
Чуть пониже Макария поместился скромно одетый благовещенский поп Сильвестр. Его пламенные черные глаза пытливо всматривались в лица бояр: как они поведут себя, не станут ли пугать царя трудностями предприятия, которое всецело одобряла Избранная Рада...
Бояре, одетые в длинные шубы и высокие меховые шапки, сидели, сонно кивая бородами - седыми, рыжими, черными. Иные старались преданно поймать царский взгляд, а что на душе у них - кто знает!..
У ног Ивана свернулся клубочком на полу шут - разноглазый мужик с длинным туловищем и короткими кривыми ногами.
- Не в пору, Васильевич, Думу затеял, - пискнул шут. - Надоть бежать в бабки играть, а ты тута с боярами...
Иван ткнул шута в бок носком желтого сафьянового сапога:
- Ври, дурак, да не забывайся!
Солнечные лучи, проникая сквозь цветные стекла оконных решеток, рассыпались игривыми зайчиками. Один озорной лучик, красный, плескался на шашечном полу возле шута, а тот ловил его колпаком и осторожно совал под колпак руку.
Царь повернулся, и нестерпимо ярко заискрились алмазные пуговицы лимонно-желтого парчового кафтана. Иван Васильевич невольно улыбнулся, глядя на проделки шута. Улыбка стерла привычное выражение царского достоинства, разгладила складки у губ, и стало видно, как государь еще молод...
Иван повернул голову к веселому, румяному Алексею Адашеву, стоявшему за троном:
- Почнем, что ли, Федорович?
- Время, государь! Все в сборе.
Услыхав, что царь собирается открывать заседание Думы, шут незаметно юркнул из палаты: не пристало ему, темному мужику, слушать, как знатнейшие люди государства будут решать важные дела.
Царь обвел острым взглядом притихшее собрание.
- Бояре, советники мои излюбленные! - начал Иван. - Ведомо вам, какая измена учинилась против нашего дела в Казани. Наглые Кебяк-князь с товарищами присягу порушили, наших людей похватали и побили, город закрыли. Ужели стерпим измывательства мусульманские?..
Все долго молчали. Первым заговорил митрополит:
- Шел я к тебе, государь, и зрел на площади несметное сборище народное. Не из праздного любопытства сошлись перед твоим дворцом люди московские: велика их ревность услышать справедливый приговор помазанника божия и его мудрых советников - навеки укротить нечестивую Казань!
- Не ихнее это дело в государские дела мешаться! - злобно прогудел боярин Федор Шуйский. - Дай им волю - они тебе и на шею сядут! Чай, всем нам памятен пятьдесят пятый год!133
Удар был нанесен метко. Лицо царя побагровело от неприятного воспоминания, а бояре сердито заворочались на лавках. Но митрополит возразил примирительно:
- Господь велел прощать вины грешникам даже до семижды семидесяти раз! И в сегодняшнем собрании зла не вижу, с похвальным чувством пришли люди: хотят пролить кровь за правое дело, за благоденствие русской земли... Всем ведомо - и тебе, государь, и вам, бояре: не мы, зде134 сидящие, малочисленные и телесным составом слабые, поднимемся с оружием на грозного врага, а те простые духом, но мощные телом, кои во множестве стоят у дворца и с верою ждут нашего решения...
Макарий смолк.
Веселый колокольный перезвон докатился в палату, отгоняя докучные заботы, пробуждая в боярах приятные и слегка печальные воспоминания о днях детства, когда под такой же переливный звон пасхальных колоколов играли они на изумрудно-зеленой траве.
Андрей Курбский, боярин Дмитрий Пронский и еще двое-трое других в кратких речах поддержали Макария. Большинство советников молчало, отводя глаза от властного, угрюмого взора попа Сильвестра.
- Бояре, и ты, пресвятой владыко! - снова заговорил царь. - Предки наши, князья московские, много сделали, чтобы скинуть ненавистное иго с русской земли. Дмитрий Донской и дед мой Иван Васильевич потрудились, да не довершили дело. Нам его доканчивать!.. Мечты мои велики... - Царь Иван понизил голос, как будто смущаясь. - Но из-за проклятой Казани сижу словно орел со связанными крыльями... Как государство возвысить, как все княжества русские и земли под свою державную руку взять? Хотел бы по своей воле распоряжаться воинской силой - а не могу! Всякий час, всякое время надо быть настороже. Задумаю ли послать полки на юг, на запад - сокрушить назревающую измену, а злобные казанцы уж набегают на Русь: у них повсюду глаза и уши... Скован я, как узник в железной клетке!
Царь помолчал, собираясь с мыслями.
- Было время, - с силой продолжал он, - московские князья держали татарским ханам стремя, руку целовали нечестивым ворогам. Прошло то время! Ныне сам я царь, и должна Русь вспомнить иное: походы Олеговы, великие битвы Святослава! Сильна наша держава, и приспел час порвать последние цепи!.. Возьмем под свою власть вероломную Казань, неизменную рушительницу договоров, и откроются нам неизмеримые пути на восход солнца. Там, за Каменным поясом135, живут народы дивии136, воинскому искусству не обученные. Тяготеют те народы к нам, хотят приклониться под нашу сильную руку, и в том не раз послов к нам засылали. Но тех послов Казань, словно сказочный Змей Горыныч, перехватывает, не дает пути в Москву... Торг весь за себя забрали казанцы: с персидцами, с бухарцами, с индийской землей, с Катаем137. Сколько они барышу берут на индийских товарах, на персидских коврах, на кавказском оружии, на катайской бумаге!.. Эти барыши и нашей царской казне, нашим гостям, нашим боярам-дворянам сгодились бы!
