Николай Григорьев - Бронепоезд Гандзя
- "Тысяча девятьсот девятнадцатого года, августа... Жмеринка... Штаб энской бригады... Приказ по личному составу... Нижепоименованные военнослужащие поезда тяжелой артиллерии назначаются на должности:
Федорчук Матвей Иванович - на должность начальника боевого питания поезда, он же заместителем командира поезда;
Малюга Иона Ионович - на должность начальника орудия;
Панкратов Евстигней Григорьевич - политкомом поезда, с сохранением за ним должности начальника пулеметного вагона..."
К приказу были приложены выписки, и, читая приказ, я по очереди подзывал к себе каждого из новых начальников.
- Это что же, вроде как ты меня в оглобли вводишь? - шепнул матрос, осторожно принимая от меня бумагу с печатью.
- Поздравляю, товарищ Федорчук, с высокой должностью командира Красной Армии!
Матрос вытянулся, взял под козырек, и я видел, как блеснули искорки радости в его глазах.
Вторым подошел ко мне Малюга. Каменотес был в полном смущении: то арест, а то в начальники!.. "Эх, старина, - подумал я, отправляя его с выпиской из приказа на место, - придавила тебя солдатчина времен японской войны, на всю жизнь застрял бы ты на тупой муштре... А тут, брат, с тряпкой годики ходить не приходится: можешь дело вести - становись в начальники..."
Третий наш начальник и политрук Панкратов принял свое назначение с достоинством, словно иначе и быть не могло, и, деловито засунув бумагу за обшлаг, четким шагом вернулся в строй.
В приказе штаба были и другие назначения. Нам дали в команду запасного машиниста, а Федор Федорович был утвержден главным машинистом. Дали трех красноармейцев с полевой батареи - правильного (на место Федорчука), ящичного - раскрывать ящики со снарядами - и одного бойца в запас, на случай ранения кого-нибудь из основной команды.
Правда, к гаубице красноармейцы становились в первый раз, но все-таки это были артиллеристы. И Малюга, гордый своим новым положением начальника, взялся живо приспособить их к делу.
Весь этот день в команде чувствовалось приподнятое, торжественное настроение. И бойцы, а в особенности новые начальники, старались перещеголять один другого в дисциплине, четком выполнении приказаний и даже разговаривать между собой стали более строго и деловито.
Степенно посидели, покурили, и вдруг - словно вихрь налетел - все наперегонки бросились чистить оружие. Бойцы расхватали винтовки. Малюга, нацепив мешок вместо фартука, засуетился у орудия. Панкратов юркнул в свой вагон к пулеметам.
Матрос поглядел, поглядел - надо должность исполнять! - и побежал, позвякивая банками, на склад за ружейным маслом и "фроловином".
А я ходил от вагона к вагону, поглядывал на воспрянувших людей и твердил про себя: "Вот она, регулярная красноармейская часть... Рождается регулярная! А имя-то какое у нас знатное - поезд тяжелой артиллерии!"
Глава десятая
Неожиданно нашим войскам пришлось оставить Жмеринку.
В боях с превосходящими силами врага бригада была обескровлена. Чтобы восстановить ее боеспособность, требовалось пополнение обученными в тылу красноармейцами - стрелками, артиллеристами, кавалеристами. На запрос Теслера высший штаб ответил: "Резервов для вас нет. Обходитесь своими силами".
Тут же стало известно, что все резервы теперь пошли на юг страны. Там бежавшие от Советской власти царские офицеры, генералы, помещики с деньгами и тысячи и тысячи зажиточных казаков поднялись под трехцветным царским знаменем против Республики рабочих и крестьян.
С Дона широким фронтом, захватывая и Украину, повел белогвардейские казачьи и офицерские армии Деникин.
Было ясно: империалисты открыли новый поход против Советской Республики. Штаб похода по-прежнему: Париж - Вашингтон - Лондон.
Наступили грозные, тревожные дни...
Проникая все дальше и дальше в глубь нашей территории, враги - одни с юга, другие с запада - сдавливали фланги Красной Армии на Украине и наконец принудили ее к общему отступлению.
Получила приказ об отходе и наша бригада. Но петлюровцы успели уже прорвать фронт и вышли нам в тыл, на самую Винницу, - это верст пятьдесят позади Жмеринки. Они перерезали железную дорогу Жмеринка - Киев, и вся наша бригада попала в "мешок".
Мне с бронепоездом выпала задача эвакуировать станцию.
За время, пока мы стояли в Жмеринке, здесь накопилось множество эшелонов. Были тут и продовольственные эшелоны - с хлебом, мукой, сахаром, махоркой, и санитарные - поезда-прачечные, поезда-бани, и лазареты на колесах, с больными и ранеными красноармейцами, и всякие иные составы, в том числе и порожние. Около семисот вагонов надо было вывести из Жмеринки, и поручили это моему бронепоезду.
Тут меня сразу обступили начальники эшелонов; все кричали и требовали, чтобы им подали паровозы. Чудаки, они не понимали того, что первый же поезд, который самостоятельно отправится в тыл, неизбежно попадет в лапы петлюровцам. Пришлось мне прочесть этим нетерпеливым товарищам небольшую лекцию. "Не паниковать, - сказал я в заключение, - ждать моего приказа" - и объявил каждому начальнику его номер по плану эвакуации. Этот план разработал комбриг, но предупредил меня, что раньше всего следует водворить на станции строжайшую дисциплину, - иначе и план делу не поможет, добро останется врагу.
Посоветовавшись со своими товарищами на бронепоезде, я начал действовать. Машинист Федор Федорович сказал, что самое главное подготовить в срочном порядке паровозы: шестнадцать паровозов - не шутка получить их в такую разруху! Требовался свой глаз в депо, и я послал туда Федора Федоровича военным комендантом (вот где пригодился запасный машинист, он и встал к паровозному рычагу на бронепоезде). Важно было также собрать по многочисленным станционным путям эшелоны и, согласно номерам, объединить их в колонну. Это хлопотливое дело я возложил на матроса: стал он у меня на время военным комендантом по маневрам, и в подчинение к нему попали паровоз-"кукушка", а также все жмеринские сцепщики, смазчики и составители поездов. Панкратов сказал, что надо усилить охрану станции, потому что в возникшей сутолоке могут причинить нам немало вреда вражеские диверсанты: например, примутся тайком портить паровозы или расхищать из вагонов ценные грузы. Вскоре панкратовские патрули, вооружившись трофейными ручными пулеметами, уже расхаживали по станции, пристально наблюдая за всем происходящим.
Когда мои коменданты сделали свое дело и все шестнадцать эшелонов с паровозами были выставлены за семафор, я еще раз осмотрел станцию. Опустела Жмеринка, осиротела... Горько расставаться, но приходится.
Задержался я у выходной стрелки. Железнодорожные рабочие по моему указанию выбили несколько шпал из-под рельсов на сторону.
После этого на расчищенном месте я приказал выкопать колодец в полтора сажени глубиной.
Одна партия рыла колодец, а другая партия, под командой Федорчука, прикатила мне из эшелона пять пятипудовых бочек пороху.
Я завалил порох в колодец и взорвал.
Образовался огромный дымящийся кратер. А когда дым рассеялся, стало ясно, что всему поезду Богуша хватило бы этой ямы. Но я, конечно, не рассчитывал на то, что стальная черепаха опрокинется вверх тормашками: дураком надо быть, чтобы не разглядеть такого препятствия. Я хотел только, чтобы вражеский поезд застрял подольше на станции и не тревожил бы нас в нашем походе.
Закрыв таким образом выход со станции, я одолжил в кавэскадроне коня и поскакал вдоль колонны поездов, чтобы осмотреть свое хозяйство. Скакал, скакал, несколько раз переходил с рыси на шаг, давая отдыхать коню, а колонне все еще нет конца-краю. По пути я считал железнодорожные будки, и оказалось, что колонна наша растянулась ни много ни мало - на девять с лишним верст! И всю ее надо было протащить сквозь вражеское расположение... Конечно, среди пассажиров были и вооруженные люди - им велено, в случае нужды, соскакивать в придорожные канавы и отстреливаться. Ну а раненые? Тяжелораненому и с койки не встать, а вагонная стенка от пули не защита... А боеприпасы и другие ценные грузы? От вражеского обстрела все это могло вспыхнуть, загореться, наконец, взорваться... Нелегко у меня было на сердце, когда, погоняя коня, я обозревал свое хозяйство. Сотни людей, молча выглядывая из вагонов, с тревогой вверяли мне свою жизнь...
Надежда была только на бронепоезда. Во время боев за Жмеринку там по разным направлениям кроме моего действовали еще два советских бронепоезда. При отходе комбриг подчинил их мне, и один из них я поставил в конце колонны, замыкающим, другой - в ее середине. Своему поезду я поставил главную задачу - идти в голове и с боями пробивать дорогу для всех эшелонов.
Заканчивая осмотр колонны, я увидел из седла, что мой бронепоезд стал длиннее. Что бы это значило? Пришпорив коня, я постепенно разглядел вагон-платформу; на ней был устроен бруствер из мешков с землей, а в пролет выглядывала трехдюймовая пушка. Платформа была прицеплена к пулеметному вагону, она-то и удлинила поезд.
