Коллектив авторов - Государство наций: Империя и национальное строительство в эпоху Ленина и Сталина
Евдокимов заявил, что устрашение — единственный способ обращения с горскими племенами и предложил план изгнания всех горцев Западного Кавказа из их жилищ на кубанские и ставропольские равнины или в Турцию, а потом — заселения освободившегося региона русскими.
Военный совет одобрил эти меры, но не единогласно. Прямо с этого собрания Милютин отправился в Санкт-Петербург, где, как военный министр, наблюдал за проведением операций на этом театре военных действий{354}. В отчете о последнем этапе военных операций Евдокимов заявил, что он достиг своей цели: к началу июня 1864 г. «было закончено выселение туземцев Западного Кавказа»{355}.
Если Российская империя ранее практиковала «демографическую войну», то современники увидели в размахе и систематичности этой кампании новую точку отсчета. Эти меры впервые ставили первостепенной целью, писал один из участников, покорение Кавказа{356}. Такие цели, будь они достигнуты, не исключали гуманитарных соображений. В начале апреля 1862 г. Милютин, ныне военный министр, предложил, чтобы оскудевшая российская казна помогла осуществить эмиграцию горцев с Кавказа к их единоверцам в Османской империи. «Комиссия по делу переселения горцев в Турцию» в своем заключительном докладе привела причудливую таблицу, из которой следовало, что между 1862 и 1865 гг. российская казна потратила «289 678 рублей, 17 копеек» на это переселение{357}. Милютин писал в 1857 г. о предпринятых гуманитарных мерах по спасению «даже враждебных нам племен», но его предложение «переселения» имело целью вытеснение с Западного Кавказа как можно больше горцев. Евдокимов и другие полевые командиры радостно одобрили эту меру{358}. Из чисто тактических соображений Милютин все так же предпочитал «добровольное переселение» горцев (навязанное, разумеется, беспощадными военными операциями), а не насильственную депортацию, но при необходимости санкционировал последнюю{359}.
Кампании 1860–1864 гг. на Западном Кавказе, спланированные Милютиным, явили собой главную точку отсчета в «политике населения». Кампания насилия была не просто побочным продуктом военных операций. Чтобы «очистить» Кавказ от нежелательного населения, русские войска методически использовали насилие. Это признавали современники и участники. На военном совете в августе 1860 г. Евдокимов прямо заявил, что «террор» — единственный способ воздействия на горцев.
Указания полевым частям (следующее относится к июлю 1860 г.) недвусмысленны в этом отношении: «Наступление должно вести как можно решительнее, чтоб разом навести на горцев страх и доказать им невозможность сопротивления; истреблять жилища их дотла; с жителями поступать как с пленными; в плен брать только тех, которые будут выходить сами»{360}. Офицер Ростислав Фадеев, участник операции на Западном Кавказе под командованием Евдокимова, так же откровенно объяснял методы кампании в статье, опубликованной в «Московской газете» в 1865 г. Опасаясь, что местное население встанет на сторону врага в грядущей войне, государство поставило цель «очистить» данный регион и превратить его в русскую землю. «Конечно, — продолжает Фадеев, — война, веденная с такою целию, могла вызвать отчаянное сопротивление и потому требовала с нашей стороны удвоенной энергии, — надобно было истребить значительную часть закубанского населения, чтобы заставить другую часть безусловно сложить оружие» [курсив мой. — П. X]{361}.
Для выполнения поставленных задач русские войска обрушились на горные поселения-аулы и сожгли их дотла, независимо от того, было ли оказано сопротивление или нет. Один участник вспоминал, что во время таких операций в ясные дни зачастую не было видно солнца из-за пожаров. Тот же офицер отмечал, что русские войска безболезненно справились с поставленной задачей: жители не оказывали никакого сопротивления, и солдаты занимались только поджогом домов{362}. Если жители аулов не брались за оружие, то их или захватывали в плен, или иногда попросту убивали. В одном английском дипломатическом докладе описано, как русский отряд захватил деревню Тубех вместе с сотней жителей. «Когда жители сдались в плен, — говорится в докладе, — русские войска почти всех убили. Среди жертв были две женщины на большом сроке беременности и пятеро детей. Данный отряд входит в войска графа Евдокимова»{363}.
Участникам было безразлично, что подавляющее большинство пленных составляли женщины и дети{364}.
Однако, по словам английского наблюдателя, политика России, «хотя и беспощадная, не была намеренно кровопролитной. Желания уничтожить народ не было; ставилась цель изгнать их». Участвовавший в операциях Гейне откровенно описывал поставленную цель: края должны «обезлюдеть»{365}, без истребления населения. В этом русские войска преуспели. Один наблюдатель вспоминал, что только что завоеванный регион представлял собой нечто невероятное в конце мая 1864 г., в июне и позже{366}.
«Необыкновенное зрелище представил вновь покоренный край в конце мая, в июне и после. Случалось, смотришь с самой великой горы во все стороны: видно множество чудесных долин, хребтов, гор, рек и речек; среди старых, похожих на лес, фруктовых садов то там, то здесь следы бывших жилищ. Но все это было мертво, нигде ни души….Не хотелось верить, чтобы на громадном пространстве, насколько видел глаз сверху высокой горы, не было никого; между тем это было так».
Официальный отчет об операции переселения заканчивался словами: «В настоящем 1864 г., совершился факт, почти не имевший примера в истории, огромное горское население… вдруг исчезает с этой земли; между ними происходит переворот поразительный: ни один из горских жителей не остается на прежнем месте жительства, все стремятся очищать край с тем, чтобы уступить его новому русскому поселению»{367}.
В 1864–1865 гг. русские чиновники произвели ряд статистических исследований, чтобы определить, сколько горцев теперь проживает в данном регионе. Из этих исследований и отчетов комиссии по переселению русские чиновники сделали вывод, что из примерно 505 тыс. туземного населения ушли от 400 до 480 тыс. горцев{368}.
Ученые соответственно оценивали суммарное количество горцев, которые были депортированы, или «эмигрировали» под давлением во время операций 1860–1864 гг., от 500 до 700 тыс. человек. В целом между 1859 и 1879 гг. Кавказ покинуло два миллиона туземцев. Полагают, что за это время четверть из них погибла{369}.
Очистив регион, чиновники планировали заселить его русскими. «Русское население должно было не только увенчать покорение края, оно само должно было служить одним из главных средств завоевания»{370}. Понятно, что говорить о «политике населения» имперского режима на Кавказе — это не анахронизм. По окончании Крымской войны Российское государство проводило схожую, но менее систематическую политику изгнания татар в Крыму{371}.
Вслед за завоеванием Кавказа новой ареной для разработки колониальных методов стала Средняя Азия. Здесь точно так же колониальные методы русских ничем не отличались от европейских, например, тем, что использовались французами при завоевании Алжира. Одним из исполнителей российского имперского завоевания в Средней Азии был Алексей Николаевич Куропаткин, служивший Российской империи на разных высоких постах почти сорок лет. Начав свою карьеру в Средней Азии, Куропаткин потом стал членом Академии Генерального штаба{372}. В 1874 г. он был лучшим среди закончивших курс, и в 1875 г. его в награду отправили в учебную поездку. Во время поездки он много времени провел в Алжире, где всего четыре года назад французы подавили мощное восстание кабилов, отняв у них огромные участки лучшей земли{373}. Из Алжира Куропаткин отправил ряд отчетов в русский журнал «Военный вестник» и впоследствии опубликовал несколько работ о французских операциях в Алжире, в том числе «военно-статистический обзор» этой страны. Но это был не совсем односторонний обмен. Французские офицеры, например, французский главный теоретик колониальной войны Юбер Лиоте, уделяли пристальное внимание русскому завоеванию Кавказа и Средней Азии, в том числе подвигам наставника Куропаткина — генерала Скобелева{374}.
Несмотря на бесспорное очарование восточными красотами Средней Азии, русские военные не одобряли местное население в военном отношении. Не удивительно, что в обоих специальных военно-статистических исследованиях и учебниках порицалась однородность местного населения и отсутствие крепкого русского элемента{375}. Одно исследование Туркестанского Семиреченского района заканчивалось сухими словами, что «в половине населенных пунктов состав населения нельзя назвать благоприятным, так как русский элемент составляет менее 50% инородческого… Сводя к одному все изложенное о населении района, необходимо признать состав его, с военной точки зрения, неблагоприятным». Далее, в этом исследовании утверждалось, что «вопрос о колонизации Семиреченской области русским элементом весьма важен в военном отношении», и чиновникам предлагалось: «Первыми мерами в этом направлении должно поставить… усиленную колонизацию края русской народностью, хотя бы в ущерб туземным инородцам»{376}. Это предложение перекликалось с предложениями М.И. Венюкова, одного из русских ведущих специалистов по Средней Азии, а он, что типично, также был выпускником Генерального штаба и участвовал в русских кампаниях 1860–1864 гг. на Кавказе. Начиная с 1870-х гг. Венюков писал в официальных публикациях о необходимости задуматься о будущем этнографической «физиономии» Средней Азии и об усилении русского этнического превосходства в том обширном крае. Программа Венюкова была вполне конкретной: он предлагал особые рекомендации для достижения квазинаучного руководства составными элементами населения. Усиливая «русский элемент» путем колонизации, было бы возможно, утверждал он, оказывать сильное влияние на преобразование «физиономии» всего края{377}.
