Сергей Семанов - Русский клуб. Почему не победят евреи (сборник)
Такова прежде всего статья с газетным заголовком: «Горькое чувство истории: за ошибки власти расплачивается народ». Читателя пытаются оглушить уже на первой странице: «Правившая СССР Коммунистическая партия превратила Красную армию, ради создания которой народ ничего не щадил, вплоть до жизней, стать на долгие годы палачом и жертвой». Такого даже по пресловутым «радиоголосам» не вещалось! Палачами народа российского в годы Гражданской и после нее в первое десятилетие советской власти были отнюдь не красноармейцы и их командиры, а чекисты и чоновцы, руководимые комиссарами вполне определенного окраса. О социальной сути Коммунистической партии ныне все известно, однако позволительно спросить, хотя бы из «чувства истории», о каком времени идет речь? О двадцатых годах или конца тридцатых, или, может быть, о временах Отечественной войны, когда члены этой партии, и не только рядовые, во множестве гибли на фронтах?
Важной теме посвящена статья «Советский режим в послевоенные годы: новации и консерватизм (1945–1953)». В последние годы на этот сюжет появились многие обстоятельные книги, опубликованы серьезнейшие источники. Данная работа относительно немного прибавляет к уже известному– и по осмыслению вопросов, и даже по охвату фактических материалов (любопытно, что самое ценное в этом отношении дано в примечаниях, а не в тексте самой статьи). Кратко сказано, например, о кровавом «ленинградском деле», но обойден важнейший вопрос о русско-патриотическом настрое наследников А. Жданова – Н. Вознесенском, А. Кузнецове, М. Родионове и др., хотя именно этот вопрос ныне широко обсуждается.
Вообще авторы сборника словно избегают употреблять само слово «русский». Вот статья «Ментальность народов России» – очень интересный и новый сюжет в нашей историографии (хотя в научной работе избегать надо бы новомодных газетных словечек, французское «менталитет» вполне соответствует русским словам «характер», «склад ума» и т. п.). Дело доходит до того, что, говоря о героической обороне осажденного Ленинграда, замечается: «В сложнейших ситуациях спасала российская ментальность». Автор, надо полагать, имел в виду знаменитую и хорошо описанную в литературе «русскую смекалку», но… не решился употребить это слово. Со времен дурного Ельцина мы стали «россияне».
Четыре работы в сборнике посвящены истории Польши в мировой войне. Понятно, это был сложный и драматический узел той эпохи. Ныне в России вышло немало основательных работ на этот сюжет, шумное (и во многом провокационное) «дело о Катыни» тут возбудило общественный интерес. К сожалению, эти материалы мало что добавляют к уже известным обстоятельствам и суждениям. Некоторым исключением можно считать статью «Исход войны в Европе и судьба Польши», но она написана в жанре исторической публицистики и несколько выпадает из академического стиля, не случайно там даже нет сносок на источники (единственный случай в сборнике).
Само собой разумеется, что в сборнике имеются публикации, представляющие несомненный интерес. Такова, например, статья Е. Малышевой из Майкопа «Патриотизм и коллаборационизм в годы Великой Отечественной войны». Тема острая, у нас ее тщательно обходили долгое время. Общеизвестно, что гитлеровское нашествие грозило гибелью и уничтожением всем без исключения народам Советского Союза. Скажем, карательные отряды крымских татар зверствовали на полуострове, а их вожаки рассчитывали на последующую благодарность фюрера. Они ошибались, в Крыму захватчики собирались устроить образцовую германскую колонию, а «туземцев» убрать… куда-нибудь. Однако автор работы справедливо отмечает, что фашистские захватчики испытывали особую вражду именно к великому русскому народу, против него замышляли особенно злодейские намерения.
Е. Малышева напоминает директиву оккупационным войскам: «На юге использовать в наших интересах наличие противоречий между украинцами и великороссами… На Кавказе между туземцами – грузинами, армянами, татарами – и русскими… В прибалтийских странах использовать в интересах Германии противоречия между литовцами, эстонцами, латышами и русскими». Планы гитлеровцев шли еще далее, чем непосредственное использование националистов в антирусских целях, речь шла о полном расчленении России и уничтожении российской государственности. Еще перед самым началом войны Розенберг наставлял в Берлине своих присных перед отбытием их на завоеванный «Восток»: «Задача нашей политики органически выкроить из огромных территорий Советского Союза государственные образования и восстановить их против Москвы, освободив тем самым Германскую империю на будущие века от восточной угрозы».
О пресловутой «восточной угрозе» мы слышали задолго до фюрера, слышим и сегодня. Определенным силам мира Россия мешает изначально и всегда. Переиначив несколько слова победителя Гитлера, можно повторить, что Гитлеры действительно приходят и уходят, но ненависть к исторической России на Западе, к сожалению, не проходит и никакие горькие уроки той болезни пока не излечиваются. Изучать это явление – насущная задача историографов современности.
Теперь самое время вернуться к оценке наследия Вадима Валериановича Кожинова. Значение его становится с годами все более и более очевидным. Да, мы все были товарищами и ровесниками, вместе пили, гуляли и бедокурили, но теперь, находясь уже на склоне жизни, могу сказать спокойно и твердо – то был выдающийся русский мыслитель. И вряд ли кто станет это оспаривать. Уже сегодня.
Коснемся только одного сюжета, в высшей степени современного, а именно – о природе русского патриотизма. С петровских времен, с самого создания великой Российской империи русский патриотизм с неизбежной необходимостью сделался патриотизмом имперским. Когда Пушкин гневно вопрошал врагов наших – «иль русский от побед отвык?», то имелись в виду отнюдь не только великороссы, но и князь Багратион, башкирские всадники, вошедшие в Париж, многочисленные немцы на русской военной службе.
Русский патриотизм при Советской власти был тоже имперским, ибо СССР стал истинно державой полумира. Мы, русские патриоты второй половины минувшего XX столетия, тоже стремились быть патриотами советскими, то есть советско-имперскими, где русский народ играл – молчаливо, но твердо – ведущую и руководящую роль. Все о том знали, и друзья, и враги, но все дружно помалкивали. Удар же наших врагов наносился прежде всего именно по русскому народу. Теперь, оглянувшись, спросим себя, правильный ли то был ориентир для той поры? Твердо полагаю, что да. Вот почему мы старались употреблять само слово «русский» в сугубо сдержанных выражениях. Мы решительно отвергали так называемый «русский национализм», в котором нас пытались упрекать враги России, и поступали так вполне искренне и с полным убеждением. Повторюсь, мы были правы. Ибо только таким самоограничением должно было обеспечить единство мирового социалистического лагеря, оплота трудящихся всего мира, противостоящего мировому Сиону, этой истинно империи зла.
Советский Союз предательски развалили, согласованно действуя извне и изнутри. Вместе с ним погиб и наш русско-советско-имперский патриотизм. Дело будущих исследователей, но твердо полагаю уже сейчас, что слабость российских патриотов в девяностые годы в существенной мере определялась тем, что нового решения в этой важнейшей духовной сфере они не нашли, а старые, повторяемые, уже не годились в новых условиях.
Россия ныне отброшена ко временам царя Алексея Михайловича. Напомним кстати: смута уже завершилась, началось медленное положительное строительство. Каков же должен быть сегодня наш патриотизм?
Ответ ясен – он должен быть сугубо русским, национальным (хоть и чужое это слово «нация», но другого пока нет). И первыми, кто это понял и сумел выразить в печатном слове, были Кожинов со товарищи. Прямых таких четких суждений у него, может быть, и нет, но сущность важнее, а она у него очевидна. Мы, русские, великий народ, создавший свое государство и его высокую православную культуру. Мы становой хребет державы, а все прочие народы есть наши любимые младшие братья. Сломают нас, русских, пропадут все.
А ведь уже при Кожинове носились по Руси иные соблазны. Вот в «перестройку» перезахваленный академик Лихачев напечатал статью с внешне скромным названием «О русском». Не зря в молодости побывал он в масонской ложе (за что ГПУ, не терпевшее конкурентов, отправило его и «братьев» на Соловки). Вселенская смесь получилась в толковании Лихачева: «русский» по сути ничем не отличается от немецкого или турецкого, персидского или хасидского. Характерно, что Кожинов, очень начитанный гуманитарий, этой статьи «не заметил». Он вел свою линию и довел ее, так сказать, «до ума».
Кожинов по справедливости стал баловнем судьбы. Им восторгались, его почитали, причем безоговорочно, уже при жизни. И друзья, и недруги. О недругах тут не станем, но приведем отзыв одного из ближайших друзей, тоже покойного уже поэта Юрия Кузнецова:
