Ниал Фергюсон - Восхождение денег
Бернар Пикар. Памятник в назидание потомкам (1721).
Британия в те годы старательно надувала собственный пузырь, но закат Компании Южных морей разорил лишь немногих: ее руководители не пользовались той властью над Банком Англии, что накликала беду на Джона Ло и Королевский банк Франции. Духовно близкий Ло Джон Блант предложил учредить новую компанию для торговли с владениями испанской короны в Южной Америке, а капитал для нее имелся – достаточно было преобразовать накопленный правительством главным образом в годы Войны за испанское наследство долг. Оценку стоимости ежегодных рент провели быстро, оставалось так же быстро и высоко оценить акции компании, и тогда по итогам обмена управляющие остались бы с лишними акциями для продажи и верными деньгами в кармане72. Парижские ухищрения Ло пользовались успехом и в Лондоне. Всего акции предлагались на продажу четыре раза, и их цена выросла с 300 фунтов в апреле 1720 года до тысячи фунтов в июне. Хотите платить в рассрочку – пожалуйста. Взять ссуду под залог новоприобретенных акций – разумеется. И конечно, конечно мы выплатим солидные дивиденды.
Эйфория с готовностью перетекла в манию; как выразился поэт Александр Поуп, “постыдно было в эти дни надежды и гор златых отсиживаться в стороне”73.
Блант и его приспешники отличались от Ло уже тем, что соперничали с Банком Англии, а тот задирал ставки сам и вынуждал их улучшать условия аннуитетов. В отличие от Ло, они столкнулись с политическим противодействием своим планам со стороны парламентской партии вигов, что вынуждало их давать все более крупные взятки (один заместитель министра финансов наварил на своих акциях 249 тысяч фунтов). Наконец, в отличие от Ло, англичанам не удалось полностью подчинить себе фондовый рынок и рынок кредитов. Куда уж там – только в 1720-м число компаний, учрежденных в поисках капитала, перевалило за 190, и струхнувшие управляющие Южными морями упросили своих союзников в парламенте принять закон, ныне известный как Акт о пузырях, сильно усложнивший жизнь новым предприятиям [34]. Когда Компания Южных морей размещала третий выпуск своих акций, денежный рынок не сумел удовлетворить возникший спрос на наличность, и управляющие были бессильны, а 24 сентября ознаменовалось закрытием обслуживавшего нужды компании Банка Клинка (чьи билеты не были узаконенным средством платежа, опять-таки в отличие от Банка Англии и Королевского банка). Мания начала лета перетекла в тревожную, чуткую спячку в июле (большинство знающих людей и заморских вкладчиков забрали деньги уже тогда), а в августе начался настоящий исход инвесторов с рынка. “Многие понимали, что так случится, – причитал несчастный и заметно обедневший Джонатан Свифт, – но никто не был готов, никто не подозревал, что конец подкрадется, словно ночной вор, а именно так к нам приходит смерть”74.
Пузырь лопнул, но англичане страдали куда меньше своих континентальных друзей-соперников. Высшая цена долей в Компании Южных морей превышала номинал всего в 9,5 раза, тогда как акции Миссисипской компании выросли в 19,6 раза. Удорожание других акций (Банка Англии и Ост-Индской компании) и вообще было куда скромнее. В Лондоне акции опустились с небес на землю, но земля осталась цела, если не считать вмятины от Акта о пузырях (он надолго осложнил жизнь акционерным компаниям). Спаслась и Компания Южных морей – ее акции не вернулись долговым камнем на шею государству, а иностранные вкладчики любили английские ценные бумаги почти как прежде75. Ло спустил инфляцию с поводка, и она поглотила всю Францию без остатка, в английских же деревнях и не слышали ни о какой Компании Южных морей76. В этой повести о двух пузырях самое жестокое испытание выпало на долю Франции.
О медведях и быках
“Котировки поднялись, так сказать, на широкое горное плато” – так 16 октября 1929 года профессор экономики Йельского университета Ирвинг Фишер описывал состояние американского фондового рынка77. Через восемь дней наступил Черный четверг: индекс Доу-Джонса снизился на 2 %. Обычно именно отсюда ведется отсчет трагедии Уолл-стрит, хотя на деле рынок пошел вниз уже в конце сентября, а 23 октября он опустился на 6 %. В Черный понедельник, 28 октября 1929 года, акции рухнули на 13 %, во вторник – на 12 %. За три ужасных года – низшая точка пришлась на июль 1932-го – фондовый рынок США потерял 89 % своей стоимости. Лишь в 1954 году индекс сумел восстановить достигнутое в 1929-м рекордное значение. Хуже, что падение котировок промышленных компаний совпало – как многие уверены и по сей день, не случайно – с началом самого тяжелого экономического спада в нашей истории. Выпуск экономики Соединенных Штатов сжался на треть. В худшие месяцы без работы сидел каждый четвертый, а то и каждый третий (если пользоваться современным подходом). Несчастье захлестнуло весь мир, везде снижались цены и объемы производства, хотя никто, кроме Германии, не пострадал так же сильно, как США. Втрое сократилась международная торговля: отчаявшиеся правительства тщетно силились уберечь экономики своих стран за стенами тарифов и импортных квот. Частные фирмы и правительства отказывались от своих долгов, движение капитала ограничивалось, резко дешевели валюты, и мировая финансовая система не выдержала, погибла в этом водовороте событий. Сухим из воды выбрался только СССР с его плановой, отгороженной от остального мира экономикой. Что же произошло и почему?
Причины некоторых финансовых катастроф лежат на поверхности. Чуть ли не более плачевно для фондовых рынков кончился июль 1914 года – главные биржи мира, и в их числе Нью-йоркская, стали, по сути, первыми жертвами мировой войны и закрыли свои двери. Да так, что вернулись к привычной жизни только в последние дни уходившего года78. Но оно и понятно, настолько неожиданным и поэтому болезненным для рынков было объявление войны79. Крах октября 1929-го так просто не объяснить. Первая полоса “Нью-Йорк тайме” накануне Черного четверга буднично рассказывала, что Аристид Бриан в который уже раз покинул кресло премьер-министра Франции, а в сенате США обсуждались пошлины на иностранные химикалии. Неразбериха с германскими репарациями после Первой мировой войны и усилившийся протекционизм США часто называют среди непосредственных причин Великой депрессии. Штормовые ветра так потрепали восточное побережье страны, что в тот день удостоились аж четырех упоминаний на первой полосе газеты80. Влияние плохой погоды на погоду экономическую еще только предстоит как следует изучить. (Сама постановка вопроса не так бессмысленна, как кажется. Спросите бывалых работников лондонского Сити – их Черный понедельник 19 октября 1987 года грянул после того, как в пятницу на юго-восток Англии обрушился взявшийся непонятно откуда мощнейший ураган.)
От современников не укрылась психологическая сторона кризиса. В своей первой президентской речи Франклин Делано Рузвельт сказал, что американцам нечего страшиться, кроме “самого страха”. Джон Мейнард Кейнс сетовал на “ошибки неосязаемых уголков разума”. Оба сходились в том, что имела место и финансовая безалаберность. Рузвельт проехался по “нечистоплотным менялам” с Уолл-стрит, Кейнс же в своей “Общей теории” и вовсе приравнял фондовый рынок к казино.
Есть рациональное зерно в версии о связи Великой депрессии с нарушениями в мировой экономике после кризиса 1914 года. Пока шла война, процветали сельское хозяйство и промышленность неевропейских стран. Когда она закончилась, европейцы подняли голову, но построенные загодя заводы простаивали, и задолго до 1929-го цены на основные сырьевые товары ринулись вниз. Удешевление усложнило жизнь стран-должниц (и прежде всего обложенной репарациями Германии), которые изо всех сил пытались расплатиться с выручавшими их в годы войны иностранными кредиторами. Практически везде усилилось положение профессиональных трудовых союзов, и в ответ на понижение цен наниматели уже не могли с прежней легкостью урезать оклады. Заработки росли в реальном выражении, вгрызаясь в чистую прибыль фирм, вынуждая те идти на сокращения или готовиться к худшему. Все это так, но давайте держаться фактов: Соединенные Штаты находились в самом пекле кризиса, однако завершали 1920-е на высокой ноте. Нейлоновые изделия фирмы Du Pont, стиральный порошок Procter and Gamble, косметика Revlon, радиоприемники RCA, счетные машины IBM – все это и многое другое появилось в промежуток между мировыми войнами – время технологических прорывов, расширявших границы возможного. “Мы, американцы, думали, что заработаем еще больше в будущем потому, – считал Ирвинг Фишер, – что никогда еще наша промышленность не пользовалась так полно плодами деятельности ученых и изобретаталей”81. Ну а люди вроде Альфреда Слоуна из General Motors перевели управление компаниями на совершенно новые рельсы.
