Валерий Привалихин - Золотой мираж
– Скажите, господин Пушели, вы знаете, что было здесь, – Зимин кивнул на дом, – в начале века?
– Мне говорили, тоже магазин, – ответил директор "Альянса".
– Верно. Купеческий торговый дом. Владельцы его имели свой маслосырзавод, и были самыми богатыми в Пихтовом людьми.
– Так выгодно было торговать сыром и маслом?
– Не знаю. У них еще были магазины мануфактуры и скобяных изделий.
– Что значит "скобяных"? Я не совсем хорошо знаю русский.
– Очень даже хорошо, – возразил Зимин. – А скобяные – это металлические изделия. Пилы, топоры, замки, защелки... Много.
– Значит, они имели универсальную торговлю, – сказал директор "Альянса".
– Почти... Не знаю, где были их другие магазины, но вот в этом двухэтажном особняке, рядом с торговым домом, они жили, – сказал Зимин.
– Красивый особняк, – отозвался Пушели. – Но уже старый. Компания располагает чертежами этого дома и еще трех Те три совсем плохие. Будут строиться снова.
– Вам не рассказывали о судьбе владельцев торгового дома? – спросил Зимин поспешно, опасаясь, как бы разговор не ушел окончательно на сугубо деловые темы, касающиеся возведения коттеджей и реставрации ветхих домов дореволюционной постройки.
– Конфискация, экспроприация – их судьба? Да? – с улыбкой сказал Пушели.
– В общем-то так. Но это судьба недвижимости, всего, что имели Пушилины, это фамилия владельцев торгового дома. Сами они с падением старой власти ушли в тайгу. Сколотили отряд в триста с лишним штыков и сабель и воевали восемь месяцев. Пока ие прислали против них регулярную часть Красной армии. Отряд был разбит, глава торгового дома Игнатий Пушилин погиб в урочище Трех Истуканов. Сын его, Степан, еще очень недолго был в тайге, потом решил выйти. Объявили амнистию. Прощение. И вот под эту амнистию его на шестнадцать лет закатали в концлагеря. До тридцать шестого года.
Рассказывая, Зимин внимательно смотрел на собеседника, пытаясь понять, новость ли для него все то, о чем он говорит. По лицу Пушели невозможно было угадать.
– А в тридцать шестом, – продолжал Зимин, – из него, рядового зека, заключенного то есть, решили сделать крупную фигуру – руководителя движения, выступающего против новой власти. Он чудом вырвался, застрелил (Зимин хотел сказать "сотрудника НКВД", но передумал, сказал по-другому): – застрелил своего тюремщика и вместе с семьей ушел в Читу, где ему помогли скрыться за границу.
Директор частной строительной компании уже давно не улыбался, смотрел серьезно и слушал очень внимательно.
– Сын главы торгового дома ушел за границу не бедным. Имея около пятидесяти килограммов золота. Три пуда высокопробного золота. Оно ему досталось волею случая еще в Гражданскую войну. Кстати, не без помощи золота Степан Пушилин вырвался на свободу.
– Он подкупил своего тюремщика? – заговорил наконец, задал вопрос канадец.
– Не совсем так. Он пообещал, выбравшись на волю, поделиться золотом, а когда они оказались вдвоем в тайге, на берегу глухой речушки, убил тюремщика...
– Очень подробно рассказываете, Андрей Андреевич. Даже как в тюрьме был. Вы из КГБ? – Тон диретора "Альянса" был по-прежнему спокойным, дружелюбным.
– Нет. Я историк, Из Москвы.
– О, московские историки теперь приезжают в Сибирь изучать жизнь мелких торговцев начала века?
Прозвучало на сей раз холодно и с легкой насмешкой. Чувствовалось, еще минута – и собеседник пожелает с ним распрощаться. Если еще не сделал этого, то лишь из желания понять, кто все-таки Зимин, чего хочет добиться своим рассказом?
Однако могла быть и вторая причина: директору канадской частной строительной компании очень интересно знать о пихтовских лавочниках-маслоделах Пушилиных из далекого прошлого. В таком случае...
– Я о Пушилиных случайно услышал, – сказал Зимин. – От здешних краеведов. А они о Пушилиных знают, потому что это имя связано с колчаковским кладом, который здесь где-то спрятан.
– Так вы приехали сюда искать клад? – холодок отчуждения, недоверия как возник, так не ослабевал.
– Приехал к другу, с которым вместе воевал.
– Воевали? – удивленно переспросил Пушели.
– Да. В Афганистане. Слышали об этой войне?
– О, да-да. Конечно. Значит, ваш друг живет здесь?
– Да. А то, что мне известно даже, как Пушилин в тюрьме сидел, об этом рассказывал человек, который в тридцать шестом году находился с ним в одной камере. Ростислав Андреевич Мурашов.
– Вы сказали – Мурашов?
– Ростислав Андреевич Мурашов.
– Когда он рассказывал? – спросил Пушели. Все!
Зимин готов был с этой минуты чем угодно поклясться: директор частной строительной компании Мишель Пушели – потомок сибирского, пихтовского рода Пушилиных. До этого вопроса можно было еще сомневаться, можно было объяснить интерес иностранца к судьбам русских купцов, фамилия которых была созвучна с его фамилией, простым человеческим любопытством. Но вот этот вопрос. Чересчур уж далеко простиралось любопытство заокеанского предпринимателя.
– Давно, – ответил Зимин. – И не мне. Лет тридцать назад Мурашов жил здесь после освобождения из лагерей.
– В Пихтовом?
– Нет. В Летнем Остроге. Там и умер.
– Умер в остроге?
– В Остроге, – ответил Зимин.
Тут же сообразил, что вопрос был задан совсем не о том, поправился:
– Умер в селе под названием Летний Острог. Старинное название.
– Понял, понял, – закивал Пушели, – и могила его там?
– Это можно узнать. Наверно.
Директор "Альянса" посмотрел на часы.
– Скажите, господин Зимин, где вас можно найти?
– У Сергея Нетесова. Сергея Ильича Нетесова.
– Это ваш друг по войне?
– Да. Он живет на Красноярской улице. Красноярская, двенадцать. Можете не записывать. Его в Пихтовом знают. Он начальник уголовного розыска.
– Начальник криминальной полиции?
– Отдела криминальной полиции, – уточник Зимин.
– Вечером я вас найду?
– Нет. Мы сегодня уезжаем в тайгу, в урочище Трех Истуканов. На неделю.
– А потом вы уедете в Москву?
– Не сразу, через день-два. Если больше не увидимся, я обязательно попрошу, чтобы картину вам показали.
– Спасибо, – поблагодарил Пушели. Еще раз взглянул на часы. – Мне нужно быть уже в местной мэрии...
Опять, как неделю с лишним назад, все было готовок отъезду. "Урал" с коляской, заполненной рюкзаками, стоял посреди двора, уже раскрыты были ворота, когда к нетесовскому дому подкатил на красном "джипе" Мишель Пушели.
Выбравшись из машины, вошел во двор. Поздоровался, остановился, глаза скользнули по снаряженному в дорогу мотоциклу.
– В тайгу? – спросил он.
– В тайгу, – ответил Нетесов, загонявший рассыпанные на столе охотничьи патроны в пустые гнезда патронташа. Он оторвался от своего занятия, пригласил не стесняться, подходить ближе.
Визита канадца Зимин не ожидал никак. Расставшись с ним два часа назад, был уверен, что встреча их была первой и последней. И вот.
Прозвучавшая вслед за вопросом просьба директора "Альянса" была еще более неожиданной, чем сам приезд.
– Можно мне с вами, Андрей Андреевич, Сергей Ильич? – сказал он.
– А вас нигде не потеряют?– посмотрев озадаченно на Зимина, спросил после короткой заминки Сергей.
Перед тем как подъехать иностранцу, был разговор и о нем, и о Пушилиных. В родственные корни Сергей не верил. Теперь он тоже был сильно удивлен, хотя и старался не подавать виду.
– Нет, нет. И мне можно, разрешено в тайгу. Если вы согласны, возьмете. Мне одному нельзя.
– Пожалуйста, – согласился Нетесов. – Но мы прямо сейчас и едем.
– Да подождем немного, если надо, – Зимин посмотрел на друга.
– Зачем ждать. Я готов, – поспешил сказать Пушели.
– Хорошо. Тогда едем, – сказал Нетесов.
– Только, Андрей Андреевич, Сергей Ильич, я могу быть сутки и ночь, полтора суток в тайге, – сказал Пушели. – Дела в Новосибирске.
– Выедем, как попросите, – заверил Сергей и велел нежданно-негаданно свалившемуся компаньону загонять "джип" во двор.
Из дома он принес для Пушели резиновые сапоги, шерстяной плотной вязки свитер, из которого уже никакая самая тщательная стирка не способна была удалить запах дыма от костров.
Рюкзаки перекочевали из коляски один за спину Зимину, другой – на колени иностранцу.
Полина была в школе, первый день занятий. Сергей написал ей записку. Можно было трогаться.
Пушели своим появлением не внес изменений, не спутал планы. Как намечали выехать в три, так и выехали.
По асфальтовой в выбоинах дороге, ведущей на северо-восток, в противоположную от железной дороги сторону, ехали недолго. Почти тотчас, как пропали из виду окраинные городские дома, свернули на заросший травой проселок, покатили по нему среди лиственного леса. Забытая дорога то плавно шла вниз, то некруто взбегала на подъем; забирала влево, вправо. "Урал" по колее старого проселка мчал, редко где сбавляя или увеличивая скорость.
