Джон Бэррон - Агент ФБР в Кремле. Успех операции «Соло»
У Морриса были свои дополнительные претензии.
– Русские обычно вызывают нас для обучения специальной технике, кодам, радио и т. п. Когда об этом узнают в Бюро, кто-нибудь приезжает из Вашингтона и начинает этим интересоваться. Подобным мелочам они уделяют внимание в десять раз больше, чем важным проблемам, от которых зависит судьба нации. Я не знаю, какое внимание уделяют тем документам, которые часами переписываем мы с женой.
Потом он принялся ругать промахи службы безопасности:
– Я сижу рядом с Сусловым, третьим человеком в Советском Союзе, он достает выдержку из «Конгрешнл рекордс» с докладом директора ФБР о бюджете и спрашивает мое мнение. Мне ничего не оставалось делать, как проглядеть текст и ответить, что все это говорится, лишь бы ФБР получило свои деньги. Но сколько можно повторять одни и те же промахи?
Закончил Моррис словами, которые дались ему нелегко:
– Какими бы сильными люди ни казались, у всех есть чувства. Мне кажется, с возрастом мы становимся все более чувствительны к происходящему. Раньше после таких поездок мы получали поздравительные письма от директора. За последние годы мы возвращались оттуда со всевозможной информацией. Но больше нам никто не пишет. Это не только вопрос самолюбия, хотя оно есть у всех нас. С их помощью мы защищаем самих себя.
Миллер ненадолго задумался и сказал:
– Мы могли и должны были сделать больше – и сделаем.
* * *Несомненно, Моррис с Джеком перед совещанием согласовали свои выступления, поэтому беспокойство Джека отражало и тревоги Морриса. Джек прекрасно работал на свободном поводке, когда мог проявлять свою прирожденную дерзость, инициативу и изобретательность. Но все же его следовало держать в узде.
Джек не так давно жаловался, что его отругал офицер КГБ (Владимир Александрович Чачакин). Брежнев послал срочное сообщение для Джека и велел сразу же передать его Гэсу Холлу. Сообщение пришло в субботу ночью, но КГБ не смог связаться с Джеком и только в понедельник утром дал сигнал о необходимости экстренной встречи.
– Мы должны иметь возможность связаться с вами семь дней в неделю, – заявил Чачакин.
Лэнтри сказал, что при необходимости ФБР может принимать все оговоренные радиочастоты двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Но тут же вспомнил, что, когда Джека в последний раз всерьез допрашивали в Москве, следователь из КГБ спросил, не кажется ли Джеку странным, что операция всегда проходит безупречно. Джеку нужно было ответить Чачакину, что он точно следовал полученным от КГБ инструкциям по процедуре связи и что план получения радиограмм, переданный КГБ, не предусматривал в тот субботний вечер никаких сообщений. Вот почему ни он, ни его помощник (NY-4309S) не могли их получить. Джек (точнее, Лэнтри) проверил контрольную точку в субботу утром, и там не было никаких указаний о встрече. Согласно инструкциям КГБ, если нужная меловая отметка не появилась, на выходные Джек был свободен.
Джек был вынужден тратить субботу и воскресенье на тайную передачу денег. Но его всегда извещали заранее, если КГБ хотел пересмотреть план встречи, чтобы получше подготовить срочный контакт ночью в субботу или утром в воскресенье. «Так что не обвиняйте меня за то, что я следую вашим же инструкциям!»
Джеку следовало еще сказать, что Чачакин, как человек умный, должен был в интересах КГБ и своих собственных сообразить: требуя, чтобы Джека можно было вызвать в любой момент в течение недели, КГБ подвергает опасности «Морат». Джек поддерживал тайные связи, получал и прятал непрерывно поступавшую нелегальную наличность, количество которой все возрастало и часто превышало миллион долларов в год. Эта сумма была всецело в распоряжении Гэса Холла. Но Джеку нужно было думать о собственной семье и деле, а не только помогать Моррису. Что подумают соседи, если он все время будет сидеть дома, ожидая сообщений из Москвы, не станет выходить ни на работу, ни в супермаркет? Ему казалось, что ФБР наблюдает за известными им офицерами КГБ и старается прослушивать их телефонные разговоры. Чачакин звонил ему домой в субботу вечером по открытой линии; а в Москве его учили, что это самоубийственный, непрофессиональный, безответственный, опасный поступок.
Лэнтри хорошо играл в баскетбол и взглядом передал воображаемый мяч Бойлу. Как во время игры в чемпионской команде, Бойл машинально его принял и сделал результативный бросок:
– Джек, после скандала с КГБ ты продолжаешь гнуть ту же линию. А почему бы тебе не извиниться? Скажи, что ты просишь прощения за свою грубость, что ты слишком напряжен; скажи, что понимаешь, что он, его семья и его организация тоже на взводе; скажи, что знаешь кое-что о бюрократии. Потом добавь: «Если есть проблемы, мой брат может уладить их с Брежневым, Сусловым, Пономаревым или Андроповым».
Джек с Моррисом улыбнулись, и Миллер понял, почему руководство с самого начала позволяет Чикаго и Нью-Йорку самим улаживать подобные дела.
* * *Уверенности, с которой все покидали совещание, хватило ненадолго. Продолжавшийся все лето и осень 1973 года уотергейтский цирк, разглашение секретной информации и политические нападки на ЦРУ и ФБР утомили Морриса и Джека. Голословные заявления, будь они правдивыми или ложными, заставили Грея отказаться от исполнения должности директора ФБР (среди прочего его обвиняли в сокрытии документов от центрального руководства и выбрасывании их в реку Потомак). По инициативе Бойла чикагское руководство в лице специального агента Ричарда Хелда предупредило штаб-квартиру, что Моррису и Джеку нужна более серьезная поддержка. Двадцать первого ноября Моррис должен был лететь через Европу в Москву, и потому ФБР организовало еще одну рабочую встречу в Нью-Йорке двадцатого ноября. Чтобы возглавить ее, из Вашингтона приехали инспектор Эндрю Декер и Бранниган.
Начало стало абсолютным повторением совещания в мае.
Декер начал с того, что заявил: материалы «Соло» – бесценны, такие нигде больше достать невозможно; существует множество способов слежки, определения количества и качества оружия, но «проникновение в образ мысли других людей» – куда важнее и куда более труднодостижимо.
Затем выступил Моррис с обзором достижений «Соло» в 70-х годах: все время шли переговоры о контроле над вооружениями, или о Вьетнаме, или о чем-нибудь еще, и мы заранее знали, о чем они думают и о чем думали раньше. Мы всегда были на шаг впереди.
Моррис всегда жил в страхе; сейчас Бойл впервые явно заметил, насколько силен этот страх. Моррис сказал, что думает, будто понимает Соединенные Штаты и ФБР. Он понимает политические разногласия – в конце концов, они были неотъемлемой частью самой Америки, но не может понять политиков, которые нападают на институты, существующие, чтобы гарантировать право отстаивать собственное мнение. И он искренне задается вопросом, дееспособно ли еще ФБР.
– Это был ужасный год. Как в таких обстоятельствах человек может чувствовать себя спокойно? Когда мы начинали эту операцию, то все прекрасно знали, что если Мао, Чжоу, Хрущев, Брежнев, Суслов, Пономарев, руководство КГБ и КГБ в целом в один прекрасный день узнают, что мы все время их обманывали, то они любой ценой постараются нас ликвидировать. Сотни людей пожертвовали бы жизнью за честь это сделать. Завтра я уезжаю в Москву. В Москве все гораздо легче. Там я свой. У меня своя квартира, обслуга, водитель и карточка, по которой я могу получать спиртное и все, что захочу. Я могу общаться с ними, как делал это почти всю свою жизнь.
Протокол совещания перефразировал следующее утверждение Морриса. Во время совместных поездок Моррис с Евой жили в страхе когда-нибудь совершить роковую ошибку и сознавали необходимость выверять каждый нюанс. Вот маленький пример того, как осмотрительно им приходилось себя вести: русские знали, как Ева восхищалась картинными галереями и выставками, и пригласили их с Моррисом на выставку произведений реабилитированного еврейского художника.
Еве понравились какие-то картины, и она спросила Морриса, хватит ли у него денег, чтобы купить одну из них. Моррис коротко бросил, что нет; позже он объяснил:
– Они знают, что я еврей; но не стоит об этом напоминать.
И все же в Москве они все могли устроить. Но не могли уследить за всем в Вашингтоне. В Москве они больше всего боялись того, что может произойти в Вашингтоне. Они боялись политиков, журналистов, бюрократов-карьеристов – сотрудников Конгресса и Белого Дома. Те в силу своих амбиций, неведения, жадности или по злобе могли использовать любые сведения «Соло» и таким образом их выдать.
* * *Как и Миллер в мае, Декер немного подумал над тем, что сказать, и, подобно Миллеру, был честен:
– ФБР спокойно возвращается к обычной жизни. На высшем уровне никто никогда не терял присутствия духа. У Пата Грея были ужасные крайние взгляды. Но мы благополучно вышли из затруднительного положения. Если бы кто-то из политиков знал об этой операции, они использовали бы эту информацию. Но они никогда, никогда не узнают… Джон Дин выдал бы родную мать, будь у него хоть что-то на нее. В любой организации бывают предатели. Из-за них погиб даже Иисус Христос. Но, насколько мы знаем, в ФБР таких людей нет. Возможно, когда-нибудь они появятся. Но они не будут участвовать в «Соло».
