Виктор Бердинских - Тайны русской души. Дневник гимназистки

Вчера (20 марта) получила письма от Юдиных, Лиды (Лазаренко) и от Юрия (Хорошавина). Этот ничего не пишет относительно настроения в Питере, а Лида и Соня (Юдина) – вместе с Елешкой и Мишей (Юдиными) – очень светло смотрят на настоящее и тем более – на будущее. Впрочем, Соня пишет: «Только бы теперь не было разделений на враждующие партии, все бы… сознательно отнеслись к свободному гражданству, не было бы сословной ненависти и недоверия, и свобода одного не отнимала бы этой свободы у других…» А вот это-то как раз и есть – и это страшно. «Не может устоять Царство, если разделится само в себе»239, – вот оно и начинает разделяться. У нас нет чувства гражданственности, нет сознания собственного достоинства. У нас есть порыв и пассивность, но неуклонной настойчивости и твердой энергии нет. У нас свобода – это не добровольное обязательство уважать чужие права наряду со своими, (у нас) это – «моему нраву не препятствуй!». У нас равенство – значит, я хочу быть грубым и нахальным, и не смейте мне возражать, если вас я поцелую, а тому – плюну в физиономию!..

Наше равенство не есть равенство прав и ответственности – потому что каждый совершеннолетний человек ответственен за свои действия – нет! (У нас) это – купить шляпку и туфли на каблуках, ехать (поездом) в 1-м классе. Наше равенство – в костюме, наша свобода – в унижении всех, если они мешают нашему капризу…

Господь Великий, пусть лучше такие равенства и свобода перестанут быть ими! «Живи и жить давай другим!» 240 – а мы для собственного удовольствия не подумаем об этих других. У нас – каждый за себя и никто за всех…

Не может быть республики при таких условиях. Это будет не единая великая республика, а союз городов, да и союз ли?.. Это будет полное разделение, и огромная Россия перестанет существовать…

Царь должен быть! Пусть это будет только имя, пусть воля его будет ограничена: для неограниченной власти нужен если не гений, то громадного практического ума человек…

Никогда мне не удается кончить (записи). Когда-то я могла продолжать, а теперь – нет. Если не кончено – так и остается. Потому и письма Соне и Лене (Юдиным) – да и другим – занимают почтовую открытку…

Вот ведь я начала в понедельник (20 марта) большие письма, и они лежат, на половине брошенные, – мне не хочется их кончать, так как я не могу продолжать…

Словом, нынче я окончательно не переношу завалявшихся писем: написать – и тотчас же отослать опустить их; по крайней мере – запечатать, если это закрытое письмо…

Кстати, о письме Юрия (Хорошавина) я сказала тете Аничке и маме. «Девам» об этом не следует знать, да и остальным-то – потому что очень уж у одних на этот счет воображение разыгрывается, а другие – сочтут неприличным… А что особенного, спрашивается? Если я так захотела узнать о Петре Константиновиче. И буду еще всякими способами узнавать… Вот сегодня же пошлю, чтобы справились в адресном столе – об адресе его брата…

Да ведь если у меня есть, например, прошлогодняя записка от Гриши (Куклина) с заголовком «Дорогая Ниночка!», то из этого совсем не следует, что у нас «роман»… А тетя Юля – как по писаному – всё в таком виде представит…

Что только в письме Юрия приводит в недоумение, так это фраза: «На досуге – пиши…» Просто ли это любезность или в самом деле – минутное желание?.. Не ожидала я такой формы фразы. Когда-то – я спрашивала его тоже, но о настроении Питера и безопасности – он написал: «Если что надо – пиши, я отвечу…» А теперь – по-другому…

Мама спрашивает:

– Ответила ли?

А я еще не решила, какое движение начертило эти слова. Я лично никогда такой фразы не написала бы, если бы мне не было приятно получать письма от того, кому я писала почему-нибудь…

Вот ведь – я все-таки говела. Впрочем, это не то слово…

Исповедовалась и причащалась в воскресенье (26 марта) – вот это так. Но и мясо ела, и грешила – в десять раз больше, чем обыкновенно. Это всё – тетя.

– Ты, – говорит, – больная. Какое же тебе еще говение?..

А мне ужасно совестно было так говеть… И ведь всё тетя Аничка устроила. И священник за Евангелием выходил – меня исповедовать, и Правила никакого не читали…241 Ох! Грехи наши тяжкие!.. Впрочем, я всё прочла сама – дома, в постели, и накануне, и после. Но всё же, всё же…

Вчера (27 марта) была бодра, несмотря на то что температура «температурит» – по выражению Зоиной «Греки». Даже утром – 37º, и то – 37,2º, то – 37,3º, хотя вечером выше 37,6º не поднимается. Сегодня даже только на 0,1º выше 37º, но кисну… А надо шить и писать письма, потому что все «питерские» (письма) должны завтра (29 марта) утром непременно уйти…

Не хочется. Лучше – о другом говорить…

В воскресенье (26 марта) у меня Зинаида Александровна (Куклина) была. Опять – так же весело и шумливо. Право, она меня в хорошее настроение приводит. На этот раз разговор велся о спектакле, который будет в (Казенной) Палате242 на третий день Пасхи, и о поздравительных открытках с «козявками» (это я ей хочу такую послать), и уж конечно – о событиях в Питере и т. д., так как приехал Гриша (Куклин).

– Он хотел сегодня сюда со мной прийти, да с ним беда случилась, – прибавила она.

И как раз в этот момент я сказала:

– Ага, испугался? – подразумевая его (Гриши) бегство из Питера.

Она покраснела. И под шумок – дядя говорил ей что-то – я тихонько спросила:

– Почему вы покраснели? Он струсил и уехал из Питера…

И вам совестно?

Она также вскользь сказала:

– Я подумала несколько иначе, и мне стало за него немножко обидно…

Ну, я знаю, что она подумала: она подумала, что я намекнула на тот разговор, который у нее с тетей Аничкой произошел – по поводу того, что Гриша перестал к нам ходить. Она подумала, что я хотела этим сказать, что он испугался укора и замечаний и потому не пришел. И потому ей стало обидно.

А потом – ох, потеха! Зинка (сестра) ей показывала свои рисунки, и Зинаида Александровна втянулась в один из рисунков – копию с «красавца» на открытке, которую Зинка когда-то принесла от «начальницы» (Ю. В. Попетовой). И обе покраснели, когда у них переговоры пошли о нем. И после долгих просьб наша красавица (Зина) согласилась отдать ей этот рисунок… Я кое-что смекнула – и потом, когда мы с Зинаидкой рисовали веер, спрашиваю:

– Ты, Зин, только потому отдала Зинаиде Александровне этого («красавца»), что она просила, или – не только?

– Да ты уж знаешь, так чего?..

Мне хотелось знать окончательно. То была догадка, а тут уж – чтобы наверное знать!.. Ну, понятно, уж я это хорошо поняла, что тут дело не просто и Зинка потому только отдала ей этот портрет, что Гриша – здесь. Ибо надо же – совершенно невинно и не напрашиваясь на какие бы то ни было просьбы и т. д. – познакомить его с «талантом»…

Ох, я вижу очень много такого, что мне не следует видеть…

Вот сейчас я прочла запись (от) 22 марта.

Ведь я написала ему (Юрию Хорошавину) открытку. Пускай винит себя, если ему будет неприятно ее получить. Только бы мне потом не каяться, что не захотела написать, как вот уже несколько лет каюсь, что обратила в шутку его желание, чтобы я проводила его на вокзал, и свое собственное согласие. Обратила в шутку – и ушла куда-то…

Что-то – ответит ли он?..

Великий Четверг.

Весьма сомнительно, весьма сомнительно!Хоть было б очень мне то желательно.Да и напишет – так неутешительноИ о событиях совсем гадательно…

Фу, ересь! Нашла о чем думать в такие дни! Ведь я хотела о многом другом – хорошем, лучшем – написать, а сейчас, право, всё из головы вылетело…

От Лиды (Лазаренко) вчера (29 марта) письмо получила – с «настроением» (так называются у нее стихотворения). С оговоркой, однако, что это – «черный пирожок», испеченный «сапожником»…

О, Господи! Возмутительная девчонка! Ничего не понимает – или не хочет понимать. Ведь в этих ее «настроениях» – живая поэзия! Может быть, к ним можно со всех сторон прикрючиться, но в них – такая прелесть, и такая красота, и такая глубина настроения чувствуется… что словами не рассказать, только чувствовать можно…

И вот еще: не так давно я нашла старый номер студенческого журнала и узнала фамилию автора стихотворения «Дунет ветер, дунет злой…». Это – единственное стихотворение, которое там мне очень понравилось. Оказывается – писал его Деньшин243. Так вот: поэт – художник. И такое милое дитя!.. Так мне, по крайней мере, показалось…

Ах, все – о свободе и о свободе… Свобода «действий» начинает процветать. Вернее было бы сказать – расцветать, и скоро так расцветет!.. Мы не дошли до истинной свободы – свободы духа. А она, эта свобода духа, состоит в том, чтобы властвовать над свободой материи. И вот где выскажется великая сила свободы…