Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва
Церемония началась. Часы пробили час, раздались два выстрела из пушек. От противоположных берегов одновременно отплыли две лодки. На моей гребли матросы из гвардейского морского экипажа в великолепных синих куртках, украшенных красными гусарскими шнурками, на лодке царя - рыбаки в жалких белых куртках и шароварах... (Мои ребята так ему понравились, что он собезьянничал и вскоре учредил подобный экипаж в России.) Я не мог скрыть нетерпения и торопил гребцов. Мои матросы гребли превосходно, так что прибыл я раньше и, когда подплыла лодка Александра, на глазах у всех помог ему подняться на плот. Сопровождавшие остались на малом плоту. Мы должны были решать все вопросы одни.
Царь оказался очень красив, правда, несколько женственен. Я протянул руки - мы обнялись и поцеловались: вчерашний Антихрист, корсиканское чудовище, безродный лейтенант, кровавое дитя революции... как только меня не называли все эти годы... И православный царь, потомок двухсотлетней династии. После чего рука об руку вошли в павильон.
Царь был создан, чтобы очаровывать... повторюсь, необычайно хорош и женственен... все в нем нежное, розовое, юное... И мне тогда он показался прелестно безвольным и добрым. Если бы он был женщиной, я сделал бы его своей любовницей. Я не понял тогда, что передо мной византиец, в котором течет кровь коварных императоров Востока... Хитер, ловок, тонок и далеко пойдет! И Александр, видно, заметил мое заблуждение. И очаровательно играл в наивность, которую я так ценю в женщинах. Он с жаром расспрашивал меня об искусстве боя. Я увлекся, хотя в какой-то момент мне показалось, что он попросту издевается надо мной. И я сказал ему: "Если мне еще раз придется уничтожить Австрию, я дам вам покомандовать корпусом под моим началом". Так в отместку я напомнил ему и о его разбитом союзнике, и о его собственном поражении.
Потом я раскрыл перед ним карту мира и сказал: "Мы его поделим. Наш нынешний союз - это долгий будущий мир в Европе". И пообещал заставить Турцию прекратить войну с ним, а он - Лондон со мной. А пока он согласился присоединиться к континентальной блокаде. Это была огромная жертва: экономика России требовала торговли с англичанами. И это был удар для англичан! Я обещал царю за это отдать черноморские проливы, чтобы Черное море сделалось русским... После чего он заговорил о Пруссии. Он намекнул мне "на долг сердца". И я поверил в этот обычный жалкий долг перед любовницей, который так часто определяет политику старомодных монархов. Теперь-то я понимаю: хитрый византиец уже тогда не верил в долгий мир и хотел иметь между нами укрепленный барьер в виде дружественной ему Пруссии.
Все долгие часы нашего свидания ждал решения своей участи жалкий прусский король. Царь попросил разрешить ему принять участие в нашей встрече, но я не стал это даже обсуждать. Я только сказал: "Подлая нация, жалкий король и глупая королева". Царь молча вздохнул. Я предложил ему попросту поделить Пруссию. Но царь продолжал уговаривать... нет, молить! не делать этого... Пруссия продолжила существовать, правда, я решил сильно сократить ее территорию. Я оставлял им всего четыре провинции: старую Пруссию, Померанию, Бранденбург и Силезию - и то, как было сказано: "из уважения к Его Величеству Императору Всероссийскому". Все остальные земли на западе и на востоке я отнимал у прусского короля - они должны были войти в новое королевство Вестфальское. Я отдавал его брату Жерому. А Великое герцогство Варшавское (восточные земли) решил передать моему союзнику, саксонскому королю. Плюс присоединение Пруссии к континентальной блокаде, плюс огромная контрибуция. Я решил заставить прусского короля дорого заплатить за поражение. Кроме того, во всех крепостях Пруссии оставались мои гарнизоны. Александр умолял меня вывести войска из прусских крепостей, чтобы "окончательно не унижать короля". Я обещал, но... "как только позволит обстановка".
На следующий день появился прусский король - холеный, с аккуратненькими бачками и усиками. Он был в бессильном ужасе от моих условий... На помощь была призвана красавица королева Луиза. Конечно же, она понимала: во многом по ее вине страна претерпела великие бедствия и супруг должен теперь потерять огромную территорию. И она решилась помочь ему - встретиться со мной... Я согласился.
Я сказал о ней: "Она божественно хороша. Так и тянет не только не лишать ее короны, но положить корону к ее ногам..." Ей передали, и она посмела поверить, что ей следует пустить в ход самое эффективное оружие - и она отстоит территории, за которые заплатили кровью мои солдаты. Она приехала в Тильзит шестого июля в полдень. И уединилась со мной в кабинете. Нежно глядя на меня своими лазоревыми глазами, она молила сократить территориальные потери и контрибуции... Сокровище моего вчерашнего врага Александра явно переходило к новому владельцу. Уже на прелестных губах блуждала томная улыбка, вселявшая большую надежду на мой скорый успех, когда вошел король. Не выдержал постыдного ожидания в приемной. Надо сказать, он вошел вовремя. Еще немного... и мне пришлось бы уступить Магдебург. И в первый раз изменить своим принципам... Она была очень хороша, и я уже был не против, чтобы на головах обоих монархов возникло некое украшение... Приход короля, к счастью, изменил ситуацию. Я холодно изложил ему прежние условия...
- Вы не захотели заслужить мою вечную благодарность, - печально сказала королева, прощаясь со мной.
- Я достоин сожаления, - ответил я, помогая ей сесть в экипаж.
Глаза ее зло сверкнули, хотя моя насмешка была заботливо скрыта. Что делать, ненавижу злых, распутных и властных женщин, которые вмешиваются в политику. Я люблю совсем иных.
В это время военный суд должен был приговорить к смерти немецкого князя Хартцфельда. Я назначил его управлять побежденным Берлином. И каково было мое негодование, когда я узнал, что человек, которому я так доверял, вел тайную переписку с прусским королем!.. Жена Харцфельда пришла ко мне молить за мужа. Я показал ей перехваченное письмо князя - неоспоримое доказательство его вины... Я спросил ее: "Это его почерк?" Она упала на колени и сказала, захлебываясь слезами: "Да, это его почерк, но пощадите его". И были в ней такая наивность, бесхитростность и доброта, такая искренняя любовь к мужу... что это спасло князя. Я бросил письмо в камин и сказал ей: "Теперь у меня нет доказательств вины вашего мужа, он в безопасности".
Ибо я всегда любил добрых, нежных и наивных женщин...
Тильзитский мир с Россией... В Париже бесконечный праздник, фейерверк приемов, дворцы Тюильри, Фонтенбло, Сен-Клу, Мальмезон до утра горели огнями, моя знать, поражая роскошью нарядов, толпилась в залах вместе с покорными европейскими владыками... Моих офицеров я осыпал золотом, которое так любят французы. Ланну я подарил миллион франков золотом, Бертье полмиллиона... и все они получили огромную ежегодную ренту... Я брал их кровь. Но я и щедро платил за нее.
Император взял лист бумаги.
- Вершина моего могущества... - Он быстро набросал на листе очертания Европы, перечисляя при этом некоторые свои титулы: - Император Франции... Величайшая империя... я упразднил границу у альпийских гор, и Франция продолжалась Французской Италией, состоявшей из пятнадцати департаментов, раскинувшейся от Турина и впоследствии до Рима... плюс Бельгия, западная Германия, Пьемонт, Саксония... - Его рука умело рисовала на бумаге контуры зависимых областей. - Протектор рейнского союза - этих бесконечных немецких княжеств, повелитель Голландии и Неаполитанского королевства, где королями сидели мои братья Людовик и Жозеф, всей средней и восточной Германии, которая вошла в Вестфальское королевство, где правил мой третий брат Жером... Хозяин ганзейских городов Гамбурга, Бремена, Любека, Данцига и Кенигсберга, - рука императора продолжала штриховать Европу, - и австрийских земель, отданных мною баварскому королю, и польских земель, отданных королю саксонскому... Адриатики, Ионических островов... Пруссия и Австрия, Испания, Португалия трепетали, Россия подчинилась... К восемьсот одиннадцатому я свяжу Париж стратегическими дорогами со всеми отдаленными уголками великой империи.
Он аккуратно провел на бумаге линии этих великих дорог. Кстати, качество этих дорог я испытал на себе. Эта тряска на рытвинах и ухабах...
Император усмехнулся.
- Но я объединил Европу не только дорогами, главное - Гражданским кодексом. В империи и в вассальных странах я ввел общие законы... Париж стал столицей Европы... Теперь во время бесконечных приемов я обожал дразнить зависимых от меня монархов, говоря: "Когда я был лейтенантом во втором артиллерийском полку в Валансе..." И начинал рассказывать какую-нибудь историю из жизни нашего полка. Чтобы они не забывали, что я законное дитя великой революции, молодость нового мира!..
Император задумчиво смотрел на рисунок. Вся Европа была заштрихована оставалась только Англия...
