Алексей Смирнов - Арабо-израильские войны
Сражение у "Дома Мандельбаума" оставило горький привкус у арабской стороны. Абдулла Телль решил кардинально изменить эту ситуацию. Прибыв в школу "Рауда", он счел, что она вполне подходит для размещения его штаба. После этого оттуда немедленно были изгнаны все лишние люди, поставлены часовые, и штаб стал функционировать. На стене в бывшем гимнастическом зале был повешен громадный план города, где были обозначены все до единого здания. Булавки с красной головкой четко указывали позиции его войск. Вместо беспорядочных и неорганизованных атак "иррегуляров" был предложен методичный план давления на противника, с вытеснением и захватом его позиций одна за другой. Чтобы сберечь жизни своих солдат - а они могли потребоваться в другое время и в другом месте, - Телль настоял на более активном применении артиллерии.
Однако на одном из первых мест в его плане стояло взятие здания "Нотр-Дам де Франс".
Этот дом был в свое время построен французами для размещения своих паломников, посещавших "святую землю". Он имел пять этажей и был огромен, так как насчитывал 546 (!) комнат. "Нотр-Дам" имел поистине стратегическую важность, так как стоял прямо на границе еврейской и арабской зон. Его невозможно было обойти, и тот, кто хотел овладеть другой частью города, должен был в первую очередь занять "Нотр-Дам".
В ночь на 19 мая, воспользовавшись психологическим шоком у противника после первого столкновения у "Дома Мандельбаума", его заняли подростки из отряда "Гадна", и они уже не собирались оттуда уходить. Даже генерал Глабб, ознакомившись подробнее с обстановкой, пришел к выводу, что если бы удалось взять "Нотр-Дам", тогда можно было планировать дальнейший захват еврейского Иерусалима. Если нет, то нужно было бы изобретать что-то другое для его покорения.
Спустя пару дней легионеры попытались отвоевать "Нотр-Дам" по всем правилам военной науки. В течение двух часов арабы потеряли сразу сто человек убитыми и ранеными из двухсот атаковавших. После этого генерал Глабб приказал остановить все попытки подобных штурмов. Он не мог позволить Легиону платить такую цену за каждый отдельный дом в Иерусалиме.
* * *
Итак, методичный план Абдуллы Телля начал срабатывать. В оставшиеся дни мая Давид Шалтиель и его штаб начали оценивать ситуацию как почти критическую, от которой всего лишь шаг был до катастрофической. Все другие фронты, несмотря на вполне объяснимые потери людей и территорий, считались достаточно устойчивыми. Только Иерусалим - причем самый большой и важный фронт - находился в полной изоляции и осаде. Спасало пока то, что арабы еще не догадывались, насколько плохим было положение в городе с продуктами, водой, боеприпасами, да и вообще со всем. Никакого подвоза этих припасов в город не было, так как артерия жизни Тель-Авив - Иерусалим была плотно запечатана Легионом в местечке Латрун, прямо в центре все того же Баб-эль-Уэда.
Самое удивительное, что все могло быть иначе. Накануне 15 мая занимавший Латрун отряд "каукджевцев" ушел из него (очевидно, по причине общей передислокации арабских сил на тот момент). Где-то в полдень 15 мая, в момент, когда битва за "святой город" еще была далека от завершения, в Латрун зашел небольшой отряд из бригады "Гивати".
Противник ничем себя не проявил, и солдаты разместились на короткий отдых внутри помещений брошенного поста английской полиции. Это было весьма солидное здание из прочного камня, да еще окруженное колючей проволокой, там же имелись отрытые окопчики, пулеметные гнезда и т.п.
Не до конца веря в свою удачу, да еще опасаясь какого-нибудь подвоха со стороны невидимого противника, еврейский командир послал несколько групп разведчиков по разным направлениям. Те осмотрели окружавшие пшеничные поля, виноградники, оливковую рощу, маленький монастырь монахов-траппистов - все было спокойно. Командир радировал о своем удивительном открытии в Тель-Авив, ожидая, что в ответ ему тут же прикажут окапываться и "седлать" эту важнейшую дорогу.
Но приказ был другим: уходить на запад, навстречу наступающей армии короля Фарука. И солдаты ушли. На тот момент армия Израиля напоминала, очевидно, обнаженную женщину, у которой был только один платочек, чтобы прикрыть все свои места. Последствия такого приказа будут ужасающими и проявятся буквально через несколько дней.
Спустя сутки Латрун уже был занят частью офицера Хабеса Маджелли, и теперь уже не "Хагана", а Легион окапывался на территории бывшего поста английской полиции, прямо на виду которого проходила "дорога жизни". Прошла еще неделя, а с ней и горячка первых дней независимости. Вот тут-то военно-политическое руководство Израиля осознало, что такое "замEок Латруна" (в значении затвор, запор). Ясно было одно: для спасения города его нужно было вскрыть. Сил у Шалтиеля для этого не было, значит, вскрывать его нужно было снаружи. Но и там никаких свободных резервов не имелось, все войска стояли на своих позициях, и ни одну часть нельзя было снять и перебросить под Латрун. Выход был один: формировать новую часть специально для решения этой задачи.
Итак, ветерану "Хаганы", 33-летнему Шломо Шамиру, уроженцу России, было поручено в течение буквально двух-трех дней создать первую воинскую часть в новом государстве. Помощниками у него стали также бывшие россияне.
Хаим Ласков стал командовать частью, помпезно названной "79-й механизированный батальон". Батальон включал 20 автомобилей, прикрытых листами металла в мастерских Жозефа Авидара, и дюжину полугусеничных броневиков "хав-траков", только что доставленных от Ксиеля Федермана из Бельгии. Эти "хав-траки" не были оснащены вооружением, радиостанциями, инструментом, а прикомандированные водители не имели никакой практики их вождения. Все это, как признался сам Хаим Ласков, составляло "пародию на бронетанковые силы".
Зви Гуревиц стал командовать 72-м пехотным батальоном, который еще только предстояло создать. За первые два дня он сумел набрать лишь где-то сотню человек из учебного центра в Тал Хашомер и частью прямо на тротуарах Тель-Авива. Но самое большое подкрепление поступило к нему чуть позже: по личному указанию Бен-Гуриона весь контингент мужчин, только что прибывших на пароходе "Каланит", поступил в его распоряжение. Эти 450 иммигрантов были выстроены на плацу. Они еще не знали, что им было суждено своими жизнями оплатить свое право на поселение в "земле обетованной". В основном это были выходцы из Восточной Европы: поляки, румыны, чехи, болгары, русские.
Когда Гуревиц обратился к ним, то сразу стало ясно, что его иврит был им непонятен. Ситуацию спас его адъютант - поляк, который сразу стал переводить речь командира на идиш и польский.
"Добро пожаловать в армию Израиля! - вновь начал Гуревиц. - Мы с нетерпением ожидали вашего прибытия. Наша духовная столица - Йерушалаим находится в смертельной опасности, и мы должны спасти ее!" Вновь прибывшие иммигранты были разбиты на роты и взводы. Каждому выдали английскую винтовку модели "Энфильд". Так как ее устройство было им незнакомо, то солдаты стали срочно изучать ее, при этом практикуя отдельные слова на иврите.
Наступление на Латрун было назначено на 24 мая, но когда Игал Ядин от Генштаба прибыл на передовые позиции, он оценил состояние сил 7-й бригады как "удручающее". Он добился переноса операции ровно на сутки. Наконец, время начала атаки было зафиксировано как 00 часов с 25 на 26 мая. Предчувствуя неизбежную катастрофу, Ядин вручил Шамиру письменный приказ: "Вы должны исполнить вашу задачу любой ценой". После этого с тяжелым сердцем он отбыл в Тель-Авив.
И опять время начала атаки было сорвано. Падая и спотыкаясь в темноте, необученные бойцы Шломо Шамира выходили на исходные позиции. Темное небо начало постепенно светлеть, лейтенант Махмуд Мейтах в очередной раз поднес бинокль к глазам и едва не вскрикнул: пересекая пшеничное поле, прямо на дула его орудий шли десятки еврейских солдат. Элемент внезапности был окончательно утерян. Из вкопанных орудий и пулеметов арабы обрушили град пуль и снарядов на наступавших. Смертоносный металл стал косить цепи необученных и неподготовленных бойцов. Они пытались залечь среди камней, но не было саперных лопаток, чтобы отрыть хотя бы небольшие окопчики.
Поднялось солнце, но его быстро застил дым от пшеничных полей, вспыхнувших от фосфорных снарядов.
На своем КП подполковник Маджелли и его ближайший помощник капитан Махмуд Русан в бинокли следили за полем боя. "Как же они нуждаются в Латруне, если их бросают на наши пушки таким образом", - сделал свой вывод и вслух произнес Русан. Оба они были особенно впечатлены стремлением израильтян унести с поля боя всех своих погибших и раненых. Шесть раз подряд они наблюдали, как группа еврейских солдат пыталась забрать с собой павших со склона Высоты 314, и каждая новая попытка стоила им еще пары-тройки убитых.
День 26 мая начался удачно для коалиции арабских государств. В этот день на севере после пятидневного сопротивления пал киббуц Яд-Мордехай. На юге во второй раз на обгоревшем дымоходе разрушенной столовой в центре киббуца Рамат Рашель пехотинцы полковника Абдель Азиза подняли египетский флаг. Первый раз они подняли его там 24 мая, а 25 мая евреи вновь отбили свое поселение. 26 мая, очевидно смирившись с его потерей, территориальные гвардейцы стали сооружать баррикады уже не перед, а за киббуцем, отгораживая его от Иерусалима.
