Сергей Соловьев - Полный курс русской истории: в одной книге
И вот нашелся князь, которому не полюбилось киевское княжение, который предпочел славному и богатому Киеву бедный, едва только начавший отстраиваться город на севере – Владимир-Клязменский.
Легко понять следствие переворота, произведенного таким поступком Боголюбского: если б перемена в местопребывании старшего князя произошла с согласия всех князей родичей, если бы Киев для всех них утратил совершенно свое прежнее значение, передал его Владимиру-Клязьменскому, если б все князья, и северные и южные, и Мономаховичи и Ольговичи, стали теперь добиваться Владимира, как прежде добивались Киева, то и тогда произошли бы большие перемены в отношениях княжеских, и тогда велики были бы следствия этого перенесения главной сцены действия на новую почву, имевшую свои особенности. Но этого не было и быть не могло: для всех южных князей, и для Мономаховичей, и для Ольговичей, Киев не потерял своего прежнего значения; ни один из них не хотел предпочитать далекой и бедной Суздальской земли той благословенной стороне, которая по преимуществу носила название Земли Русской; Киев остался по-прежнему старшим городом Русской земли, и между тем самый старший и самый могущественный князь не живет в нем, но, оставаясь на отдаленном севере, располагает Киевом, отдает его старшему после себя князю; таким образом, северный суздальский князь, несмотря на то, что, подобно прежним великим князьям, признается только старшим в роде, является внешнею силою, тяготеющею над Южною Русью, силою отдельною, независимою; и прежде было несколько отдельных волостей – Галицкая, Полоцкая, Рязанская, Городенская, Туровская, но эти волости обособились вследствие изгойства князей их, которые были относительно так слабы, что не могли обнаруживать решительного влияния на дела Руси, но северная Ростовская и Суздальская области обособились не вследствие изгойства своих князей: князь ее признается первым, старшим в целом роде и, кроме того, материально сильнейшим, обладающим, следовательно, двойною силою; сознание этой особенности, независимости и силы побуждает его переменить обращение с слабейшими, младшими князьями, требовать от них безусловного повиновения, к чему не привыкли князья при господстве неопределенных, исключительно родовых отношений между старшим и младшими; таким образом, родовым отношениям впервые наносится удар, впервые сталкиваются они с отношениями другого рода, впервые высказывается возможность перехода родовых отношений в государственные.
Именно вот с этого исторического момента Соловьев и предлагает отсчитывать время нового государственного порядка. Это еще не государство в чистом виде, то, что имеет на северо-востоке Андрей Боголюбский, но это уже шаг к строительству государства.
Именно на северо-востоке, где князья строили свои владения в девственных землях, было положено начало русской государственности. Южные князья так и остались со своими родовыми понятиями, старшинство и лестница были для них значительнее, чем новый северный порядок. Именно при Андрее единая Русь разделилась видимо на Южную и Северную. И пути, по которым пошла история этих земель, стали разными путями. В конце концов, на долгое время эти две земли оказались отделенными друг от друга не только культурно, но и политически, когда южная Русь вошла в состав Литвы и Польши. Поступок Андрея был всего лишь первым знаком, что единой земли больше нет. Тут показательны даже отношения с Новгородом. Формально подчиняющийся южным князьям, Киеву, он очень скоро меняет своего управителя и переходит под руку северо-востока. А с князя Всеволода Третьего вообще идет родословие северо-восточных великих князей. Если на юге очень многое зависело от поддержки городов, которые могли убедить своего князя вести ту или иную политику, то города северо-востока – это зависимые от князей города, они не имели своей позиции и целиком разделяли позицию своего князя. Они не были свободными в том плане, что на юге. Северо-восточные города основывали сами князья, и города были княжескими, то есть они подчинялись князю полностью. Соловьев считал, что в старых городах (читай – южных, полоцких, новгородских) главенствовали родовые отношения, а в северо-восточных этих отношений не было, решающее значение тут имела государственная целесообразность. И Юрий ростовский и Андрей Боголюбский, и Всеволод Большое Гнездо, и их потомки, все они обустраивали новые города по своему усмотрению, населяя их и считая полной своей собственностью. Так что там, где на юге были мятежи и вольности, на северо-востоке были порядок и подчинение. А эти две вещи и есть первейший признак государственности.
«Таким образом на севере, – говорит Соловьев, – в области Ростовской, вокруг старых вечников, вокруг одинокого Ростова, князь создал себе особый мир городов, где был властелином неограниченным, хозяином полновластным, считал эти города своею собственностию, которою мог распоряжаться: неудивительно после того, что здесь явился первый князь, которому летописец приписывает стремление к единовластию, неудивительно, что здесь впервые явились понятия об отдельной собственности княжеской, которую Боголюбский поспешил выделить из общей родовой собственности Ярославичей, оставив пример своим потомкам, могшим беспрепятственно им воспользоваться».
Гордый князь Андрей
Андрей ощущал себя на юге нехорошо и неуютно. Практически вся его жизнь прошла на северо-востоке, новые отношения, которые появились уже при его отце Юрии, он впитал с детства, и то, что он видел на юге, его не радовало. Он не понимал ни южных особенностей жизни, ни речей, ни поступков окружающих его людей. Он не понимал, почему южные князья не держат данного ими слова, почему они постоянно враждуют, почему у них нет строгого подчинения, почему они так безрассудны и так вспыльчивы, почему они так ленивы и так равнодушны к правильному строению земель. Он, наверно, просто хотел бы стереть юг и переписать его северо-востоком. В Киеве же князь вовсе не видел привлекательности – шумный, слишком вольный, слишком неправильный был для него этот город. И неудивительно, что князь не захотел в него более никогда возвращаться. Посадив в Киеве Глеба, он надеялся просто не потерять земель, заставить Киев следовать политической линии Владимира-на-Клязьме. Это, конечно, было совершенно нереально. Была и еще одна важная причина не любить Киев и юг: если для Юрия родственные отношения были хоть как-то важны и он стремился вникать во взаимоотношения южан, поскольку они были ему не чужими людьми, то Андрей видел в этих князьях всего лишь врагов. Он привык воспринимать их как злую силу, желающую отобрать у его семьи земли и власть. Он их не просто не любил. Он их ненавидел.
Да и на своем северо-востоке Андрей тоже сразу стал «непонятным» князем». Когда умер его отец и он получил Ростов и Суздаль, то по старине он должен был переселиться в главный город этой земли. Горожане этого ожидали, поскольку такое поведение князя диктовалось правилами. Андрей же и тут это правило просто игнорировал. Он не переселился из Владимира. Если на юге действовало правило «где главный город, там и княжеская власть», если и на северо-востоке это тоже было правилом, он установил новое: «где князь, там и главный город», заставив северян считать теперь главным центром северо-востока не Суздаль и не Ростов, а никакой пока что Владимир. Свой Владимир он любил, он мечтал сделать его краше Киева, мечтал перенести в него митрополию. Андрея не любили ни отцовские бояре, с которыми он не считался, ни даже его родные братья, которых он вынудил покинуть родной им север. Андрей желал единоличной власти. И против него не мог не возникнуть заговор!
Заговор против Андрея Боголюбского (1174 год)
Но прежде этого случились события южные. Сначала умер посаженный Андреем киевский князь Глеб, потом недолго побыл князем Роман, потом Владимир, затем – Рюрик, потом Андрей послал туда брата Михаила, но тут возмутились все южные князья. И в Киеве сели Ростиславичи, особенно не нравился Андрею Мстислав Ростиславич Торопецкий. Андрей тут же послал к нему сказать, что изгоняет его из русской земли, на что Мстислав, который никого не боялся, ответил простым жестом: он велел Андрееву послу остричь перед собою голову и бороду и отослал его назад к Андрею с такими словами:
«Ступай к своему князю и скажи от нас ему: „Мы до сих пор почитали тебя, как отца, по любви, но если ты прислал к нам с такими речами не как к князю, но как к подручнику и простому человеку, то делай, что замыслил, а Бог нас рассудит“».
Андрей впал в ярость и послал на непокорного князя сборную рать. В нее, по обычаю, входили и южные князья. Но все они услышали уже ужасное слово «подручник», и всем им было не по себе. Они внезапно поняли, что такое есть князь Андрей. То, чего жаждал князь, родственными отношениями не называлось. Так что, увидев собранное Мстиславом войско, вся Андреева рать бросилась в бегство. Андрей послал новое войско на мятежных Ростиславичей, надеясь посадить там Романа. Безрезультатно. Точнее, результат был, но не тот, на который князь рассчитывал: в 1174 году против него объединились даже северо-восточные князья и бояре. Дело в том, что Андрей казнил родича жены, а его брат и другие бояре, которые поняли эту казнь как знак, что скоро придут за всеми, решили события упредить. Помнится, в русской летописи точно так же поступили жители Искоростеня, когда ненасытный Игорь пришел к ним за второй данью, сказав тогда:
