Игорь Атаманенко - Тайные войны спецслужб
— Ну, тогда, товарищ капитан, можно я буду Александром Матросовым? Он Александр и я тоже…
— Отставить! Матросов-то он — Александр, но не чета тебе, — герой! Я же тебе сказал, что имена героев Великой Отечественной войны забыть! Тьфу, черт! Совсем я с тобой зарапортовался! Забывать имена героев войны нельзя — брать их в качестве псевдонима запрещено, понял ты, бестолочь?!
— Ну, может, тогда Валерий Чкалов? — робко произнес Александр, совсем сбитый с толку напористостью «особняка».
— У меня уже есть три «Чкаловых» в полку… По наследству достались, черт бы их побрал, путаница сплошная… Слушай, давай я тебе сам псевдоним предложу, а? Ну вот, к примеру, Стахановец… Ну, чем плохой псевдоним?
— Согласен, товарищ капитан! — почувствовав, что только так можно положить конец экзекуции, радостно завопил Александр. — Буду Стахановцем!
— Ну вот и славно… — Матрёшкин вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб и стал расстегивать китель. Вдруг, что-то вспомнив, вскочил на ноги и скомандовал:
— Рядовой Огород… Отставить! Товарищ секретный агент Стахановец, марш в угол!
— В какой? — почувствовав неладное, едва слышно выдохнул Александр.
— В какой-какой?! В тот, где полковое знамя стоит…
— Зачем?у Александра от страха ноги стали ватными.
— Зачем-зачем… Знамя целовать, вот зачем!
Александр на полусогнутых ногах добрел до знамени и, делая вид, что целует полковую святыню, вытер пропыленной тканью взмокшее от пота лицо…
— Поцеловал? — раздался голос Матрёшкина из глубины красного уголка. — Иди садись, пиши подписку, в том, что обязуешься не разглашать… никаких обстоятельств, понял?! И смотри мне, псевдоним береги как зеницу ока! Чтоб ни одна живая душа не прознала, что ты, рядовой Огородник, и Стахановец — это одно и то же лицо…
Все, свободен! Когда понадобишься, я тебя найду… Про патроны не забудь, понял?..
Когда за Александром закрылась дверь, замполит с мольбой во взгляде обратился к Матрёшкину:
— Иван Иваныч, может, хватит на сегодня? Первый час ночи уже…
— Я хоть и не подполковник, как ты, а капитан, но чувство ответственности у меня повыше твоего! — Матрёшкин до конца расстегнул китель. — Что значит, хватит?! У меня разнарядка! До годовщины Великого Октября осталось дней… с гулькин нос, а в полку некомплект боевых штыков — агентов… Так, отставить разговорчики в строю! Кто у нас следующий по списку?
— Рядовой Хабибулин из второй роты, — покорно ответил замполит.
— Зови! А сам думай, какой ему псевдоним присвоим — твоя очередь… А то с этим Хабибулиным из Чуркестана до утра промучаемся… Он хоть по-русски понимает?
— С трудом, но работу с ним, товарищ капитан, не прекращаем… И надо сказать, старательный хлопец, быстро схватывает русскую речь… Матерится уже на полную катушку!
— Черт! Значит, поторопился я… Надо было ему, этому Хабибулину, оставить псевдоним Стахановец за трудолюбие… Ну да ладно, выкрутимся… Ты придумал что-нибудь?
— Да что-то в голову уже ничего не идет… Может, Авиценной его наградить?
— Ты что! Авиценна — узбекский целитель, а этот — татарин… Надо бы какое-нибудь имя из их фольклора…
— Ну, может, назвать его Люля-кебаб, а?
— Ну да! Ты его еще Пловом назови… Люля-кебаб — это ж кушанье, а не имя!
— Вспомнил! — заорал замполит. — Хабибулин-то наш из Казани…
— Ну и что?
— Как «что», товарищ капитан?! Дадим ему псевдоним Казанский… Ну чем не выход?!
— Ладно уж, зови своего Казанского… сироту!
По завершении срочной службы младший сержант Огородник, он же сексот Стахановец, отличник боевой и политической подготовки, получил необходимые рекомендации и характеристики и, успешно сдав экзамены, был зачислен студентом на первый курс испанского отделения переводческого факультета Московского госпединститута иностранных языков имени Мориса Тореза.
Но деятельность его в качестве секретного сотрудника не прекратилась, наоборот, обрела второе дыхание. Самодура «сапога-особняка» Матрёшкина сменил майор-интеллектуал из центрального аппарата Лубянки по фамилии Спесивцев.
Теперь Огороднику-Стахановцу под руководством нового куратора пришлось следить, скольких белых женщин-москвичек привел и оставил на ночь в своей комнате общежития негр из Сьерра-Леоне Пьер Бенжамин. Сколько пустых бутылок из-под вина и водки выбросил в мусорный ящик подданный Камеруна Нгомо-Нгура. Сколько селедок слабого посола зажарили и съели в течение месяца студенты-вьетнамцы…
Донесения о батальонах оприходованных неграми москвичек, эшелонах выпитого спиртного и центнерах зажаренных вьетнамцами селедок все шесть лет обучения Стахановца в институте исправно ложились на стол Спесивцева, а затем сменявших его коллег. Когда пришло время получать диплом, Огородник был распределен на работу в качестве переводчика испанского и английского языков в Комитет молодежных организаций ЦК ВЛКСМ. Проработав там около двух лет, он выехал в долгосрочную командировку в Колумбию.
Огороднику казалось, что «дурдом» — Советский Союз — и явки на конспиративных квартирах с лубянскими операми остались позади. Что с прибытием в Боготу он наконец свободно вздохнет и будет общаться на равных только с рафинированными дипломатами. Легкомысленное заблуждение! Майор Заика, сотрудник КГБ, выступавший под дипломатическим прикрытием, встретил Стахановца едва ли не у трапа самолета и на первой же явке поставил задачу — изучать обстановку в коллективе…
Собственно, по-другому и быть не могло. Однажды заложив душу в ломбард Комитета госбезопасности, ее оттуда уже никогда не выкупишь. Но перезаложить конкурирующей фирме, как оказалось, можно. Что и не замедлил сделать Огородник-Стахановец.
Однако и КГБ, и Центральное разведывательное управление США пребывали в счастливом неведении и не могли нарадоваться на своего секретного сотрудника Стахановца-Кнайта…
Стахановец зарабатывает «очки»Изложенные Огородником факты о «кознях КГБ в Боготе» были немедленно подвергнуты тщательной проверке, тем более что, как правило, они были рассказаны им во время любовных встреч с Пепитой, с которой он предавался сексуальным утехам в одном из номеров фешенебельной гостиницы «Хилтон» в Боготе. В итоге оказалось, что все рассказанное Кнайтом — вздор и импровизация оскорбленного недоверием агента.
Когда же отчет Джонатана Уилса о «происках КГБ» попал на стол к его непосредственному начальнику Хэвилэнду Смиту, шефу латиноамериканского отделения ЦРУ, тот пришел в ужас от тупой самоуверенности и наивности своего подчиненного Уилса. Ознакомившись с «отчетом», Смит немедленно распорядился прекратить «явки в постели» Пепиты Гонсалес с Огородником и передать последнего ему на личную связь.
И хотя Хэвилэнд по достоинству оценил чувство юмора своего вероятного агента и его умение играть на предубеждении таких людей, как Джонатан Уилс, однако отношение руководства ЦРУ к Кнайту изменений в положительную сторону не претерпело: подозрительность уступила место разочарованию. А все лишь потому, что в начале семидесятых годов прошедшего столетия верхушка Управления придерживалась убеждения: внимания заслуживает только информация о КГБ, ГРУ и военных приготовлениях Советов.
Эта точка зрения изменилась лишь после того, как в информационно-аналитическом Директорате ЦРУ внимательно ознакомились с содержанием донесений Кнайта.
…Советское посольство в Боготе вряд ли можно было назвать горячей дипломатической точкой, но вместе с тем советский посол постоянно принимал поток телеграмм из Москвы, которые объясняли позиции Кремля по отношению ко всей Латинской Америке и вопросам, которые выносились на обсуждение Организации Объединенных Наций.
А это уже были секреты государственной важности, к которым по роду деятельности имел доступ Огородник.
Однако его акции как секретного агента ЦРУ достигли своего пика лишь спустя полгода после вербовки, когда он начал работать в центральном аппарате МИД СССР…
Накануне отъезда в Москву Огороднику выдали специальные шифр-блокноты с индивидуальным шифром. Только человек, имеющий идентичный блокнот, мог расшифровать сообщение. ЦРУ снабдило его также закамуфлированной под обычный тюбик губной помады, портативной фотокамерой Т-100, позволяющей делать 100 снимков в минуту.
Кураторы Огородника позаботились также и о том, чтобы сменить его оперативный псевдоним: из Кнайта он превратился в Тригона, поскольку существовал риск, что КГБ рано или поздно обнаружит, что «крот» ЦРУ, известный как Кнайт, работал в советском посольстве в Боготе. Если Кнайт будет ненароком упомянут в потоке телеграмм из Москвы или в Москву, то КГБ сможет вычислить этого некто, недавно выехавшего из Колумбии в СССР.
