Пётр Толочко - Власть в Древней Руси. X–XIII века
Из продолжения статьи можно придти к выводу о том, что подчинить себе город Вырь Глебу не удалось. Когда к нему подступил Святослав Всеволодович и потребовал сдачи, пригрозив при этом отдать город «половцемъ на полонъ», выревцы заявили: «Князь у нас Изяслав». Несомненно имелся в виду великий киевский князь.
В статье 1148 г. Лаврентьевской летописи имеется не совсем понятная запись о посадниках Ростислава Юрьевича, посаженных им после его прихода в Городец. «А Ростиславъ иде в Городець, а по городомъ посажа посадники своя».[402] О каких городах здесь речь, летописец не уточнил. Поскольку в округе Городца Остерского другие города неизвестны, можно думать, это имелись в виду те, которые он занимал по решению Изяслава Мстиславича. «И да ему Божьскый, Межибожье, Котелницю и ины два города».[403] Случилось это, видимо, во время похода Изяслава на Юрия Долгорукого и, разумеется, без позволения великого князя. Можно думать, что именно это самовольство Ростислава послужило основанием для Изяслава обвинить его в измене, поскольку Бужскую волость он получил вместе с поручением охранять Рускую землю с запада.
Около 1152 г. вокруг Бужской волости разгорелся конфликт между Изяславом и Володимирком Галицким. Каким-то образом она оказалась во владении галицкого князя и Изяслав Мстиславич прилагал все усилия, чтобы вернуть ее под киевский суверенитет. Закончилось все военными действиями, в результате которых Владимирко был силой принужден к миру и согласился вернуть захваченные города. Прекратив военные действия и уйдя во Владимир, Изяслав «посла посадники своя въ городы, на немъ же бяше крестъ цѣловалъ Володимеръ, въ Бужескъ, въ Шюмескъ, въ Тихомль, у Выгошевъ, у Гноиницю». Однако, галицкий князь, как только минула опасность, отказался от клятвы и не пустил изяславовых посадников: «И не да ихъ Володимеръ».[404] Там, надо думать, сидели галицкие посадники.
Еще одной волостью, где княжеское управление осуществлялось через посадников, являлась Вятичская. Об этом можно заключить на основании летописных свидетельств о конфликте в стане черниговских князей 1147 г. Святослав Ольгович, после дружеской встречи с Юрием Долгоруким в Москве, пошел на вятичь. До прихода его из вятичских городов бежали посадники черниговских князей Владимира и Изяслава Давыдовичей. «В то же веремя выбѣгоша посадничи Володимери (и) Изяславли из Вятичь, изъ Бряньска, и изъ Мьченьска, и изъ Блеве».[405]
В 1164 г. новгород-северский князь Святослав Всеволодович, получив тайное приглашение епископа Антония занять черниговский стол после смерти Олега Святославича, прежде чем прибыть в Чернигов, «посадники посла по городомъ».[406]
Отрывочные известия, относящиеся к концу XII — началу XIII в., свидетельствуют, что институт посадничества в Руси функционировал вплоть до монголо-татарского нашествия. В 1195 г. Всеволод Юрьевич, получив в старой Руской земле волость из пяти городов (Торческ, Корсунь, Богуслав, Треполь и Канев), Торческ отдал своему зятю Ростиславу Рюриковичу, «а въ иныи городы посла посадникы своя».[407] В 1206 г. Киев захватил черниговский князь Михаил Всеволодович и «посла посадникы по всѣмъ городам Киевьскымъ».[408] Аналогичным образом действовал Всеволод Юрьевич в Рязанской земле в 1207 г. Примирив между собой молодых рязанских князей Олега и Романа и отдав Пронск Олегу Владимировичу, Всеволод всю остальную землю вместе с Рязанью прибрал К СВОИМ рукам. «А самъ поиде Рязаню, посадникы посажавъ своѣ по всѣмъ городам ихъ».[409]
По существу, на положении посадника оказался в Киеве и галицкий воевода Дмитрий, посаженный в нем накануне подхода к древней столице Руси монголо-татар. Перед этим Данил Галицкий вывел из Киева князя Ростислава Смоленского. «Данилъ же ѣха на нь и я его (Ростислава — П.Т.) и остави в немъ Дмитра, и вдасть Кыевъ в руцѣ Дмитрови обьдержати противу иноплеменьныхъ языкъ».[410]
Знакомясь с летописными известиями, нетрудно заметить, что институт посадничества занимал одно из важнейших мест в административно-владельческой системе Руси. Посадники представляли собой, по существу, княжеских наместников в том или ином городе, являлись исполнителями их функций. Об этом со всей очевидностью свидетельствует поучение Мономаха, в котором он объяснял сыновьям, как надо исполнять княжеские обязанности.
«Еже было творити отроку моему, то самъ есмь сотворилъ дѣла на воинѣ и на ловѣхъ, ночь и день, на зною и на зимѣ, не дая собѣ упокоя. На посадника не зря, ни на бирнча, сам творилъ что было надобѣ, весь нарядь и в дому своемь то я творилъ есмь».[411]
О судебно-фискальных функциях посадников свидетельствуют и летописные известия. В статье 1096 г. содержится рассказ о том, как новгород-северский князь Олег Святославич, отказавшись придти в Киев на заключение мира между князьями, пошел походом на Муромскую и Ростовскую землю. Главной целью его было подчинить себе волости Северо-Восточной Руси, принадлежавшие по праву наследования Мономаховичам. Причем, подчинить их не только политически, но и экономически. Из городов Ростова, Белоозера, Суздаля, Мурома им была устранена администрация Изяслава Владимировича и заменена своей. «И перея всю землю Муромску и Ростовьску, и посажа посадникы по городомъ, и дани поча брати».[412] Разумеется, ничего нового Олег Святославич не придумал. В захваченных городах и раньше сидели посадники. И функции их были такими же.
Собираемая посадниками дань несомненно централизовалась в стольных городах, но какая-то ее часть шла также и на содержание самой посадничей службы. Вероятно, поборы не были четко нормированы, в связи с чем имели место посадничьи злоупотребления. О них, в частности, свидетельствует статья 1138 г. Лаврентьевской летописи, в которой руские посадники по степени зла, причиненного людям, приравнены к половцам. «И тако бысть пагуба посульцемъ, ово отъ половець, ово же отъ своихъ посадникъ».[413] Из летописного контекста следует, что Посулье в этом году было захвачено Ольговичами и, скорее всего, о «пагубах» именно их посадников говорит летописец. Сентенция об этом следует сразу же за сообщением о том, что Андрей Владимирович под давлением черниговских князей и их союзников половцев вынужден был оставить Переяславль.
Близкое по содержанию известие имеется также в статье 1176 г. После убийства Андрея Боголюбского на княжение были приглашены Ярополк и Мстислав Ростиславичи. Первый занял владимирский стол, а второй — ростовский. До этого они пребывали в Чернигове, а поэтому пришли на северо-восток со своей администрацией. Вскоре оказалось, что ее управление было сопряжено с экономическими поборами. Руские посадники замучили людей «продажами и вирами». «Сѣдящема Ростиславичема в княженьи земля Ростовьскыя, раздаяла бяста по городомъ посадничьство Русьскимъ дѣтьскимъ; они же многу тяготу людемъ симъ створиша продажами и вирами».[414]
Можно было бы отнести эти ненормированные дани или штрафы на счет чужих чиновников, не связанных с местными традициями и условиями жизни, но, судя по свидетельству летописной статьи 1175 г. Ипатьевской летописи, такими же алчными были и свои. Когда стало известно об убийстве Андрея Боголюбского, во Владимирской земле начались социальные волнения, острие которых было направлено против княжеской администрации. «Горожане же Боголюбьци разграбиша домъ княжъ и много зла створися въ волости его (Боголюбского — П.Т.): посадниковъ и тивуновъ домы пограбиша, а самѣхъ и дѣтскиѣ его и мечникы избиша, а домы ихъ пограбиша».[415]
Упоминание вместе посадников и тиунов среди грабителей населения указывает на то, что они исполняли одни и те же судебно-фискальные функции. В посадских городах высшим княжеским чиновником после самого посадника был тиун, а в княжеских, где посадников не было, судебные дела от имени князя вершили непосредственно тиуны. Это определенно следует из летописных статей 1093 и 1146 гг. В первой из них сказано о грабеже людей тиунами во время правления в Киеве Всеволода Ярославича. «И почаша тивунѣ его (Всеволода — П.Т.) грабити людии продаяти, сему невѣдущю у болѣзнѣхъ своихъ».[416] Во второй — изложена жалоба киевлян князьям Игорю и Святославу Олеговичам на киевского и вышгородского тиунов, которые чинили несправедливости. «Ратша ны погуби Киевъ, а Тудоръ Вышегородъ».[417]
