Джакомо Казанова - Мемуары
Читатель увидит в дальнейшем, как будет развиваться моя любовь и в какие события она меня вовлечет.
Назавтра П. К. вошел ко мне с видом триумфатора и сообщил, что сестра рассказала матери, что мы любим друг друга и что если ей придется выходить замуж, она будет счастлива только со мною.
— Я боготворю вашу сестру, — сказал я, — но уверены ли вы, что ваш отец отдаст ее мне?
— Не думаю, но он уже стар. Подождите, а пока любите друг друга. Моя мать позволила ей идти сегодня в Оперу с нами.
— Так мы идем, мой друг!
— Я должен попросить вас о маленькой услуге.
— Располагайте мною.
— Тут продается, и очень недорого, великолепное кипрское вино. Я могу приобрести бочку под заемное письмо на шесть месяцев. Я уверен, что с выгодой перепродам его. Но торговец просит ручательства, а вас он знает; если бы вы могли поручиться за меня…
— С удовольствием!
Я произнес эти слова, конечно, не от чистого сердца, но я был смертельно влюблен, а какой влюбленный рискнет отказать в ус луге тому, кто может легко разрушить его счастье? Мы условились о вечернем свидании и расстались довольные друг другом.
Я поспешил за покупками. Я купил дюжину пар перчаток, столько же пар шелковых чулок и пару вышитых подвязок с золотыми пряжками. Так я устроил себе праздник первых покупок для новой возлюбленной.
Нечего и Говорить, что я был на месте встречи точно в назначенный час. Однако меня уже ожидали. Такое внимание могло польстить, если бы мне не были ясны планы П. К. Он тут же сказал, что дела заставляют его нас покинуть и что мы увидимся только в театре. Он ушел, и я предложил К. К. прокатиться пока что в гондоле.
— Нет, — ответила она. — Пойдемте лучше в сады Джудекка*.
— С удовольствием.
Гондола доставила нас к знакомому мне саду, полным хозяином которого на весь день я мог стать всего за один цехин. Распорядившись о приготовлении обеда, я привел ее в комнаты, где мы сняли маски и спустились в сад. Моя юная подруга, почувствовав себя на свободе, принялась резвиться и скакать, как молодая лань. Остановившись, чтобы перевести дыхание, она взглянула на меня и залилась смехом: так рассмешил ее вид погруженного в молчаливое восторженное созерцание человека. И тут она предложила мне бежать наперегонки; это мне понравилось, я согласился, но спросил, а каким будет приз победителя.
— Проигравший, — предложил я, — выполнит любое желание победителя.
— Идет!
Мы определили конечную точку и побежали. Я не сомневался в победе, но решил проиграть, чтобы посмотреть, что она от меня потребует. Я берег свои силы, она бежала всерьез, победила и задумалась, не зная, какой штраф наложить на побежденного. Наконец она выбрала: я должен был найти спрятанное ею кольцо; она спрятала его на себе, следовательно, в мое распоряжение предоставлялась вся ее персона. Очаровательная выдумка, обязывающая меня, однако, к сугубой осторожности: я не должен был вспугнуть эту простодушную невинность и не злоупотребить ею. Мы уселись на траву, и я приступил к поискам: обшарил ее карманы, складки корсета и юбки, туфли и, наконец, подвязки, которые она носила гораздо выше колен. Все было напрасно. Но кольцо было на ней, и я обязан был его найти. Читатель уже догадался, что я с самого начала подозревал, куда запрятала его моя милая, но разве откажешь себе в удовольствии продлить эту сладостную игру! Наконец кольцо обнаружилось в лощине между двумя самыми прекрасными холмами, которые когда-либо создавала природа. Она не могла не заметить моего волнения в момент, когда я извлекал бесценный предмет моих поисков.
— Почему вы так дрожите? — спросила она.
— Я дрожу от радости, что смог найти так хорошо спрятанную вещь. Но я требую реванша, и на этот раз вы не победите!
— Посмотрим!
Мы снова начали состязание: на этот раз она бежала не с таким старанием, и я надеялся легко одержать победу. Я обманулся: она просто берегла до времени силы и, когда мы миновали две трети пути, она прибавила, и я понял, что проигрываю. Тогда я применил военную хитрость, как нельзя более удавшуюся: шлепнулся с размаху наземь и растянулся на земле издавая жалобные стоны. Она кинулась ко мне и чуть ли не со слезами попыталась меня поднять на ноги. Тогда я вскочил и стремительно бросился вперед. Конечно, я пришел первым, оставив ее далеко позади себя. Запыхавшись, она сказала:
— Так вы совсем не ушиблись при падении?
— Да нет, я же упал понарошку.
— Понарошку? Чтобы меня обмануть! Вот уж не думала, что вы способны на это. Тогда ваш выигрыш не считается, нельзя побеждать обманом.
— Можно, и вы проиграли, потому что:
Он победитель так или иначе, Благодаря уловке иль удаче.
— Такие вещи мне часто говорит брат, но я никогда не слышала их от батюшки. Ладно, я проиграла. Приказывайте, я все исполню.
— Подождите, дайте мне подумать… Вот! Я приказываю, чтобы мы обменялись подвязками.
— Подвязками? Но вы же видели мои подвязки: они совсем некрасивые и ничего не стоят.
— Неважно, зато дважды в день я буду вспоминать о той, кого я люблю, а вы в это же время будете думать обо мне.
— Ой, какая славная мысль! Мне это очень нравится. Я прощаю ваше жульничество. Вот мои жалкие подвязки.
— А вот мои.
— Ой, дорогой обманщик, какие они красивые! Какой подарок, как они понравятся матушке! Но вы приобрели этот подарок только что: они же совсем новехоньки!
— Нет, это не подарок. Я купил их для вас и ломал себе голову, как заставить вас. принять их. И любовь подсказала мне сделать их призом в нашем беге. Представьте теперь, каково мне было увидеть, что вы побеждаете? Вот и пришлось пуститься на обман: я понимал, что вы с вашим добрым сердцем непременно кинетесь мне на помощь.
— А я уверена, что если б вы знали, как я испугаюсь, вы бы не схитрили таким образом.
— Значит, я вам не безразличен, вы в самом деле принимаете во мне участие?
— Я сделаю все, чтобы вас убедить в этом! Обожаю мои чудесные подвязки и уж постараюсь, чтобы брат не украл их.
— А он на это способен?
— О, конечно, ведь пряжки-то золотые.
— Золотые, но вы скажите ему, что это позолоченная кожа.
— А вы не покажете мне, как они застегиваются?
— Ну, разумеется.
Так хотелось ей поскорее примерить подвязки, и она просила меня помочь ей совершенно искренне, без малейшей примеси лукавства и кокетничанья. Милое дитя, едва достигнув своей пятнадцатой весны, она еще. не любила ни разу и не подозревала, какой огонь разжигает наши желания. Никакой опасности не видела она в нашем тет-а-тет: у нее не было опытных подруг, она не читала романов. И когда она полюбит впервые, она безоглядно доверится предмету своего чувства и отдастся ему вся, без остатка.
Чулки ее оказались коротки для новых подвязок, она сказала, что придется подождать, завтра она наденет другие чулки. Я тут же извлек из кармана еще одну мою покупку и вручил ей. В полном восторге, она прыгнула ко мне на колени и наградила меня теми поцелуями, какими был бы награжден ее отец за подобный подарок. Я вернул ей поцелуи, продолжая сдерживать свои желания, и ограничился лишь тем, что сказал ей, что один-единственный ее поцелуй дороже для меня целого королевства.
Милая К. К. разулась и натянула новые чулки, доходившие ей до половины бедер. Чем более открывалась передо мной ее безмятежная невинность, тем более приходилось мне напрягать все силы, чтобы не накинуться на эту восхитительную добычу.
В театр мы пришли в масках: нельзя было допустить, чтобы ее узнали и до отца дошло бы известие, что его дочь посещает Оперу: строжайший запрет был наложен бы сразу.
Мы были удивлены, не встретив там ее брата. Слева от нашей ложи находился маркиз де Монталегре, испанский посол, с маД?муазель Бола, признанной его любовницей. Справа две маски, которые все время поглядывали на нас, чего моя юная спутница не замечала. Во время первого балета мужчина справа протянул свою руку и положил ее на руку К. К., и та сразу же узнала своего брата; зная номер нашей ложи, он занял соседнюю; под женской маской несомненно была его любовница. Я догадывался, что он непременно потащит нас ужинать, чтобы познакомить сестру с этой женщиной. Мне это не нравилось, но я не мог показывать свое неудовольствие явно. Действительно, после второго балета они появились в нашей ложе, знакомство состоялось, и мы отправились ужинать в его казино. Как только дамы сняли маски, они нежно облобызались, и любовница П. К. принялась на все лады расхваливать мою подружку. За столом приветливость ее возросла до чрезвычайности, и К. К., не знавшая светских нравов, принимала все это за чистую монету. Я-то видел, что К. прячет в душе досаду при виде девушки, явно превосходящей ее красотою. Разошедшийся П. К. сыпал пошлыми шутками, которым смеялась лишь его красотка. Я, будучи в дурном настроении, только пожимал плечами, а К. К., ничего не понимая, совсем не реагировала на них. Словом, наша квадрига скакала кое-как. За десертом П. К., разгоряченный донельзя вином, принялся обнимать и целовать свою подругу и призывал меня заняться тем же с его сестрой. Я ответил, что, любя и глубоко почитая мадемуазель К. К., я смогу позволить себе такую свободу лишь после того, как у меня будут на это все права. П. К. стал насмехаться над моей строгостью, но К. велела ему замолчать. В благодарность за это я просил ее принять от меня в подарок полдюжины пар перчаток, а вторую половину вручил моей юной подруге. Все так же зубоскаля, П. К. встал и, схватив свою любовницу, тоже уже довольно захмелевшую, повалился с него на диван. Сцена становилась малопристойной, и я поспешил увлечь К. К. от этого нескромного зрелища в нишу окна. Но все же помешать ей видеть в оконном стекле все*, что происходило между двумя бесстыдниками, мне не удалось. Лицо К. К. покрылось краской, и она в смущении начала говорить со мной о красоте своих новых перчаток. Удовлетворив свою животную похоть, П. К. двинулся ко мне с объятиями, а его наглая сообщница последовала его примеру и, целуя мою девочку, приговаривала, что уверена в том, что та ничего не видела. К. К. смиренно отвечала, что ей непонятно, что она могла увидеть, но быстрый взгляд, брошенный ею на меня, красноречиво говорил о том, что она испытывает. О моих чувствах я предоставляю догадываться читателю, знающему, что такое сердце мужчины. Как перенести эту сцену в присутствии обожаемого мною невинного существа! Как справиться со своими собственными желаниями! Я был точно на раскаленных угольях! Господа изобретатели адских мучений, знай они подобное, непременно включили бы в свой страшный арсенал и такую пытку. Гнусный П. К. хотел таким скотским поступком дать мне вернейшее доказательство своей дружбы, не щадя ни чести своей приятельницы, ни целомудрия своей сестры, которую он словно готовил для проституции. Я еле удержался, чтобы не задушить его.
