Михаил Нестеров - Посланники Великого Альмы (Книга 1)
Чтобы до конца выполнить миссию, Диего де Аран с отрядом побывал у водопада, разведал его окрестности, посетил каменоломню и мельком взглянул на огромную колонну воды, которая у основания раскалывалась на несколько частей, а снизу выбрасывала длинные перья водяных струй.
Раул Кортес тоже постоял у обрыва, смотря в клокочущую бездну, но, ощутив зовущее к себе движение огромных масс воды и сокрушающую тяжесть, отошел, поскользнувшись на мокрой от водяной пыли траве.
Еще одна ночь и последнее утро, в которое отряд де Арана покинул гостеприимный город.
Вождь Атуак как не выходил встречать гостей, так и не проводил их: сухой кивок головы. И все.
Ах, как хотелось Раулу Кортесу поменять ножны своего кинжала на гордое, ставшее ненавистным тело вождя! Он едва сдерживался, нервно сжимая позолоченную рукоять, но глаза, сверлившие непроницаемое лицо индейца, говорили о кипевшей в нем ненависти. Впрочем, он делал это намеренно, найдя в хищном прищуре глаз выход необузданной энергии.
Атуак был слеп или казался им. Опаловые глаза были подернуты пленкой безразличия. Хотя он каждой клеткой чувствовал увесистые выпады странного гостя, без видимых причин его возненавидевшего.
Литуан проводил гостей за ворота, а по обе стороны центральной улицы, как и два дня назад, стояли жители города все с тем же легким интересом в глазах. Тридцать мужчин альмаеков смиренно следовали за отрядом, неся на плечах корзины с провизией. Возле баркаса они сложили все на траву и степенно удалились.
Уже потом, когда баркас резво вылетел на стремнину Топажоса, испанцы обнаружили в каждой корзине по золотой вазочке - это был подарок альмаеков. Хотя надменные пришельцы даже не все поздоровались.
Но через месяц, самое большее - полтора, они по достоинству отблагодарят хлебосольных альмаеков.
Вперед! Вперед за основными силами, чтобы на правах хозяев громом и молнией ударить в золотые ворота. Во имя церкви и святой инквизиции!
Fiat justitia ruat coelum[1]!
[1] - Да свершится правосудие и обрушатся небеса! (лат).
Возвращение в Бель-Прадо было на редкость спокойным, если не считать того, что Тепосо... съели крокодилы.
Наутро шестого дня после очередного привала на берегу реки нашли его шляпу. Трава в этом месте была частично вырвана и примята. Бедный Тепосо отчаянно сопротивлялся, когда кайманы тащили его в воду. Такое заключение сделал Диего де Аран, обозвав переводчика дураком: "Почему не кричал? Помогли бы".
Глава VII
1
Атуак знаком отпустил стражников и, сойдя с трона, присел на скамейку возле Литуана.
- Сбываются пророчества Великой Дилы, - то ли спросил, то ли утвердился в своих мыслях священник. - Не зря так ревностно из глубины веков передавались её предостережения.
- Ты думаешь, об этих людях говорила Дила нашим предкам?
- Да, Атуак, и ты это знаешь не хуже меня. Как ни печально, но... роковые дни для нашего народа наступили. - Литуан твердо посмотрел в глаза вождю и добавил: - Надо уводить людей с этих мест, Атуак.
- Говори точнее, старик. Бежать - ведь так ты хотел произнести?
- Неважно, как я сказал, главное, чтобы до тебя дошел смысл, а он заключается в одном слове: спасать. Спасать женщин, стариков и детей. Неужели ты хочешь обречь на гибель свой народ, которым ты правишь?
- Как тебя понять, Литуан? - Вождь нахмурил накрашенные брови и сурово продолжил: - Неужели ты думаешь, что я испугаюсь двухсот воинов - а по словам индейца, который служит им, их ровно столько, - когда у меня крепкий двухтысячный отряд? Это не считая рабочих, ремесленников, охотников, которых наберется ещё столько же. И они, Литуан, метко бросают копья и стояще стреляют из луков. Четыре тысячи взрослых мужчин против двухсот это двадцать на одного противника. И ты хочешь, чтобы я позорно оставил землю своих предков и бежал? А не забыл ли ты, что на протяжении трех веков мы несколько раз были на грани смерти? Болезни косили нас, и мы, обессиленные, но выжившие, десятки мужчин и женщин, не покинули родную землю. Хотя кровожадное племя барчоков, несмотря на подсознательный трепет перед Альмой, внушающим им страх, подошли совсем близко к нашему городу.
- Я знаю это, Атуак. Альма не оставил нас, своих детей, и раскрыл у ног наших врагов грохочущую бездну. С той поры ни одно племя, сколь храбро и воинственно оно ни было, не решалось испытывать судьбу, дабы снова не прогневить всемогущего Альму. Но сейчас другой случай, наверное единственный, когда наш бог не сможет помочь нам. И дух Великой Пророчицы, вселившийся в главную жрицу несколько веков назад, предупредил нас об этом.
- Раз Альма решил бросить нас в трудный час, мы сами постоим за себя. - Атуак гордо вскинул голову.
- Не прогневи бога, сынок, - возвысил голос священник. - Уйми свою гордыню, сделай так, как велела нам Дила! Уводи людей, пока не поздно.
Атуак скрестил на груди руки и заключил:
- Не исключено, что я бы так и сделал, будь я трусливым. Но в моем сердце нет ни страха, ни робости.
- Да, ты храбрый... и гордый. Это ещё раз доказывает, что для нашего народа наступили роковые дни. Ты ведь знаешь, что Дилу называют ещё и Плачущей Пророчицей. Из глаз жрицы текли её слезы, и из уст звучали тоже её слова, что погубит наше племя отважный, но гордый вождь, чье сердце не знало страха.
- Вот видишь, - Атуак натянуто улыбнулся, - ведь все предрешено. Дила знала итог, и нам от него не уйти. Что будет, то будет.
- Это слова слабовольного человека, - возмущенно воскликнул Литуан и, видя гнев на лице вождя, которого он невольно оскорбил, тихо произнес: - Не пускай события на самотек, Атуак, ведь у нас есть выбор. Если я сумею тебя убедить, мы спасем людей. Ты можешь выслушать меня спокойно, не перебивая, какими бы обидными ни показались тебе мои слова?
Вождь заставил себя успокоиться и, подтянув колени к подбородку, обхватил их руками.
- Говори, - обронил он.
- Я начну с того, что должно показаться тебе разумным. Если ты не поймешь меня сразу, прошу, подумай над этим потом. - Литуан немного помолчал. - Четыре тысячи воинов, говоришь ты. Но вот беда, Атуак, ни один из них - и ты в том числе, никогда не вели боевых действий. Да, они умеют управляться с оружием, но не могут глядеть в глаза противнику, потому что ни разу не делали этого. Не было случая. Во время боевых учений воины испытывают напор друг друга, не больше. А что будет, когда они почувствуют жестокий, кровавый натиск? Они учатся быть терпимыми к боли, но сумеют ли они преодолеть другую - боль нанесенных им ран? Вид искалеченных тел, изуродованных и убитых собратьев не повергнет ли их в ужас? Не заставит ли их эта картина отступить и содрогнуться, тем самым обречь на гибель женщин и детей? При этом я ни в коей мере не умаляю достоинств наших людей, которые смелы и отважны. Это неоспоримо. Еще ты говоришь, что чужаков всего двести человек. Ты видел их глаза?
Вождь, не меняя позы, кивнул, и Литуан продолжил:
- Я тоже. Это глаза хищных зверей, привыкших к крови, умеющих воевать и убивать. Отсюда выходит, что все слабые стороны наших воинов, о которых я говорил, являются сильным звеном противника. Теперь об оружии. Мы мало о нем знаем, но вид его очень грозен. Я напомню тебе слова Великой Дилы: "Громом и молнией будут поражать они людей ваших, холодным огнем рассекут тела воинов..." Заканчивая сравнение сильных и слабых сторон, получается, что силы уравниваются, и нет двадцати человек против одного. Но есть ещё разум, который должен понять это.
- Из твоих слов я понял, что все наши слабые стороны от того, что мы мирный народ, что не воевали с другими племенами, не накопили должного военного опыта...
- Из моих слов ты понял лишь то, что хотел. Ты перевернул мои слова, повергнув заповедь: не отвечать злом на зло. - Литуан горестно покачал головой. - Ты попираешь законы, при которых мы жили мирно, не вступая в конфликт с другими. Хотя нет более многочисленного и сильного племени, чем наше. Нас было бы в десяток раз больше, если бы не те причины, которые ты сам назвал: болезни. Но, волею Альмы, мы снова возрождались и продолжали наш род. Сейчас я думаю, было ошибкой запрещение на смешанные браки с другими племенами. Да, это ошибка - сохранить свою расу в чистоте. Если бы не этот запрет, то образовалась бы одна большая нация; были бы процветающие города, а непримиримые племена канибалов выродились бы естественным путем или переродились. И нам не страшны были бы жалкие - при том возможном нашем могуществе - отряды завоевателей. Но этого не случилось, и мы опять на краю бездны.
- Странные вещи приходится слышать из уст служителя культа Альмы, чуть насмешливо, но в то же время удивленно проговорил Атуак. - Неужели передо мной ревностный служитель нашей религии? Это действительно ты, изменивший взгляды на веру?
- Я не изменил взглядов, просто стал смотреть шире.
- И давно ты так смотришь? - Атуак напряженно рассматривал печальное лицо Литуана.
