Александр Мелихов - Биробиджан - земля обетованная
С природными ресурсами дела в Еврейской автономной области обстояли действительно неплохо. Специальная экспедиция, возглавляемая профессором Б. Л. Бруком, проработала на территории будущей ЕАО с 22 июня по 7 августа 1927 года, одолела расстояние в полторы тысячи километров, изучая как существующие хозяйства местного населения, казаков и корейцев, так и природный потенциал. Казаки занимались преимущественно мясным животноводством и разными промыслами, корейцы — земледелием, и все жили вроде бы неплохо. Однако местных хозяйственных ресурсов явно недоставало для обеспечения будущих переселенцев скотом, сельскохозяйственным инвентарем и семенами. Главной ценностью территории была признана сама земля, почва (уклон предполагался сельскохозяйственный), которая при серьезных мелиоративных мероприятиях предполагалась способной давать высокие урожаи не только обычных зерновых культур, но также бобов, риса, льна, картофеля, свеклы и т. п. Однако бездорожье, сильная заболоченность, обилие гнуса и суровые зимы даже при наличии обширных лесных богатств (около 13 тыс. кв. км) чрезвычайно затрудняли и будущее строительство, и снабжение топливом. Первоначальная площадь территории была намечена в 72 тыс. квадратных километров, но затем ее уполовинили, оставив ее, впрочем, все равно раза в полтора больше какой-нибудь Орловской области — разумеется, многократно превосходящей Еврейскую по плотности населения.
Злые языки намекают, что экспедиция, следуя госзаказу, приукрасила новую Землю обетованную, однако обращение к будущим переселенцам было составлено в откровенном тоне: край имеет богатые возможности, но в данный момент он еще дикий, не обжитый и требует людей здоровых, сильных, смелых, которые способны многое претерпеть.
Сказать, что других национальностей, претендующих на эту землю, нет вовсе, было бы преувеличением, но они действительно были пока неопасны, ибо не имели объединяющей грезы. Корейцы были допущены на эту территорию царским правительством всего за несколько десятилетий до образования области и чувствовали себя чужаками, тем более что основная их масса бежала в Россию вообще в 1905–1910 годах после подавленного восстания и хорошо помнила власть японцев. Местное же казачество в виде кары за восстание 1918 года было так расказачено, что после установления советской власти предпочло в подавляющем большинстве бежать в Китай — к 1923 году, по некоторым прикидкам, казаков осталось в области всего около шестисот человек, в основном «социально близких». Тогда же советское правительство начало систематически заселять опустевшие станицы переселенцами из европейской части Союза, а также корейцами.
В итоге к 1928 году численность населения области составляла около тридцати двух тысяч человек; к концу же 1932 года, после первых переселенческих подвигов оно возросло приблизительно до сорока четырех с половиной тысяч. Из них русские составляли около 67 процентов, украинцы около 7,7 процента, корейцы около 9,5 процента, китайцы — 1,7 процента, а евреи — 11,4 процента. В итоге евреям наступал на пятки даже плодовитый корейско-китайский блок, не говоря уже о славянском, менее плодовитом, зато составлявшем три четверти общего населения. То есть через четыре года в области оказалось несколько больше пяти тысяч евреев — можно прикинуть, сколько лет потребовалось бы при таких темпах для того, чтобы им сделаться национальным большинством (не говоря уже о грезившихся Калинину сотнях тысяч еврейского крестьянского населения).
Вот несколько характерных цифр: в 1929 году было запланировано переселение трех тысяч семей, т. е. около пятнадцати тысяч человек, — в реальности же приехало около тысячи, а осело на месте по статистическим данным «Биро-Биджанского» (так он тогда писался) района, лишь немного больше половины. В 1930 году на область обрушилась еще и коллективизация, затронувшая, правда, в основном местных «кулаков и подкулачников», — евреи, на их счастье, не успели обзавестись имущественным жирком; к тому же их с самого начала старались объединять в какие-то хозяйственные коллективы, тем более что в одиночку подняться и впрямь было совершенно немыслимо. С жильем и всяческим обустройством было настолько туго, что ОЗЕТ, при всем его желании загрести как можно больше колонистов, рекомендовал направлять в Биробиджан преимущественно одиноких людей. Это смягчало жилищную проблему, зато существенно отодвигало и без того проблематичное превращение евреев в национальное большинство хотя бы в собственном «национальном государстве».
Крайне острой сделалась и проблема «обратничества» — возвращения обратно в европейскую часть Союза из-за невыносимых бытовых условий. Так, например, из 3231 человека, прибывшего в Биро-Биджанский район в 1931 году, осталось в нем несколько меньше половины. В 1932 году (возможно, в связи с ухудшением положения на Украине) произошел резкий подъем переселенческой активности — приехало 14 тысяч человек; но в этом же году две трети уехало обратно. В 1933 году планировалось прибытие 25 тысяч евреев, однако прибыло в восемь раз меньше. В 1934 году вместо ожидаемых 10 тысяч прибыло чуть больше половины. В целом из 19 тысяч приехавших в «Биро-Биджан» евреев осело там 7 тысяч человек; в значительной степени такой масштаб «обратничества» обусловливался тем, что КомЗЕТы и ОЗЕТы на местах ради отчетности гребли кого попало, вплоть до сотен заведомых инвалидов.
Но и без того в столь низком коэффициенте полезного действия не было ничего удивительного. Как и повсюду, биробиджанский «большой скачок» являл собой весьма впечатляющую картину свершений и провалов, величайшего напряжения и жалкой неумелости, четкой организованности и неправдоподобной безалаберности, пропагандистской трескотни и бескорыстного энтузиазма. В итоге же, например, в базовом 1928 году планы по жилищному, дорожному и прочему строительству были выполнены где на треть, а где и на десятую долю.
Руководство района объясняло провалы спешкой, наводнением, нашествием сибирской язвы, запоздалым прибытием тракторов, малоснежной зимой, отсутствием проезжих дорог — и все это соответствовало действительности. Попутно можно сообщить, что в районе не было ни одной средней школы, отсутствовали детские сады и ясли; на все десятки тысяч квадратных километров и десятки тысяч хотя и очень редких, но все-таки жителей имелось лишь две больницы на двадцать пять коек, два врача и четыре фельдшера. В столице новой Земли обетованной, на полустанке Тихонькая, перекрещенном в город Биро-Биджан, проживало 623 человека. И вот этот-то Биробиджан, в девичестве Тихонькая, намеревался прозвучать более чарующим призывом, чем легендарный Иерусалим! И что по-настоящему удивительно, нашлись взрослые люди, ощутившие его именно так! К началу 1932 года в Биро-Биджан переселилось 469 евреев из стран Европы и Америки (и этот народ еще считают народом рационалистов и прагматиков!).
Но основную массу переселенцев составляли так называемые «нулевики» — бывшие безработные с нулем в кармане, которых пытались, в соответствии с марксистской теорией, вовлечь и в промышленность, коей в Новом Израиле тоже не было. С горя им позволили вернуться к той кустарной деятельности, которой они занимались до наступления эпохи исторического материализма. При всех природных катаклизмах едва ли не важнейшим тормозом переселения оставался все-таки недостаток финансирования, тем более что весьма значительную часть имевшихся в их распоряжении скромных сумм КомЗЕТ и ОЗЕТ расходовали на пропаганду, справедливо, хотя и не по-материалистически, полагая, что дело, требующее самопожертвования, не может закрутиться без коллективной грезы.
В итоге переселенцев на Дальний Восток кредитовали значительно хуже, чем переселенцев в Крым и на Украину, которым (переселенцам) помогал «Агроджойнт» и другие еврейские благотворительные организации. Колонистов же, отправлявшихся в «Биро-Биджан», иностранные еврейские организации, по крайней мере вначале, не поддерживали. Исключением являлся, пожалуй, лишь американский «ИКОР» («Идише Колонизация Орбайтер») — нечто вроде американского ОЗЕТа, помогавший не только деньгами, но и людьми, создавшими успешную коммуну и впоследствии почти поголовно истребленными.
По-видимому, отсутствие иностранной помощи в значительной степени объяснялось тем, что правительство с самого начала не заявило о некоем заманчивом квазигосударственном статусе новой административной единицы, то есть не догадалось создать чарующий фантом, соответствующий ожиданиям еврейских мечтателей. Против биробиджанского проекта выступала в результате и еврейская печать зарубежья, доказывавшая, что евреям выделен слишком уж далекий и дикий уголок земли. Однако энтузиастов это, возможно, только подогревало.
Зато советскую власть их присутствие настораживало все больше и больше: Сталин постепенно выкорчевывал все конкурентные грезы, насаждая единый монополистический фантом — образ себя самого; для этого было необходимо истребить или запугать до оцепенения прежде всего идеалистов, романтиков, способных грезить о чем-то бесконтрольно. Осенью 1935 года Совнарком за подписью В. М. Молотова принял постановление о порядке въезда из-за границы трудящихся-евреев на ПМЖ в ЕАО: въезд разрешался лишь тем, кто принял гражданство СССР, обладал полезной квалификацией и физическим здоровьем и вдобавок дал подписку проработать там, где велит начальство, не менее трех лет. Но даже при этих настораживающих условиях с 1934 по 1937 год из-за границы в Еврейскую автономную область прибыло свыше полутора тысяч таких «полезных евреев». И тем не менее именно по ним пришелся один из главных ударов тридцать седьмого года, когда Сталин решил террористическим путем осуществить унификацию коллективных грез. Истребляемые романтики писали ему душераздирающие письма: я всю жизнь служил коммунистической идее, сидел в тюрьмах, добровольно приехал строить социализм… Сталин, читая подобные исповеди, должно быть, только вдумчиво кивал: ага, значит, ты именно тот, за кого я тебя принимал, тебя-то мне и надо. Ему и нужны были именно идеалисты.
