Г. Штоль - История Древней Греции в биографиях
Такое убедительное средство произвело свое действие. Лишь только решено было остаться, как к грекам пришло известие, что Ахеменес послал на юг, в открытое море 200 кораблей, чтобы через Эврип зайти греческому флоту в тыл. Фемистокл предложил воспользоваться этим разъединением неприятельского флота и сделать нападение на оставшиеся корабли. Для нападения избрано было позднее послеобеденное время, чтобы, в случае дурного оборота дела, можно было отступить под прикрытием ночи. Корабли двинулись сомкнутой линией – причем афиняне находились в центре – и союзный флот так быстро устремился на неприятеля, что прежде чем он успел приготовиться к сражению, Фемистокл уже врезался в него своими кораблями. Ликомид, сын Эсхрона, из Афин, со своей триремой взял первое неприятельское судно. За ним скоро последовали и другие. С наступлением ночи греки отступили, взяв 30 персидских судов; один лемносский корабль сам перешел на их сторону.
Счастье этого дня одушевило греков. Следующий день принес новое счастье. Только что подоспело более 50 позднее снаряженных аттических судов, как пришло известие, что те 200 персидских кораблей, которые должны были зайти в тыл грекам, во время обхода южной оконечности Эвбеи были все уничтожены налетевшей с юга бурей. Вследствие того, под вечер этого дня, греки с новым одушевлением вторично напали на неприятеля, взяли значительное число киликийских кораблей и беспрепятственно отступили под прикрытием ночи. На третий день Ахеменес не хотел уже больше ожидать нападения греков. Раздраженный дерзостью слабого противника и понесенными потерями, он со всем своим флотом, все еще состоявшим более чем из 800 кораблей, около полудня тронулся с места, построившись большим полукругом. Но узкий проход между Афетой и Артимисием не представлял для его многочисленных кораблей достаточного простора – они теснились, мешали друг другу, сталкивались и наносили один другому повреждения. В этой давке греки сделали на них стремительное нападение. Афиняне и здесь были впереди всех и причинили неприятелю много вреда. Это было формальное сражение. Успех вообще остался на стороне греков, но и они понесли значительные потери: 19 аттических судов сделались негодными к делу, а 5 эллинских кораблей были взяты египтянами со всем экипажем. Если бы продолжать борьбу таким образом, то незначительное число греческих судов наконец должно было бы погибнуть. Поэтому отступление было уже почти решено, когда пришло известие, что Леонид, в этот же день сражавшийся при Фермопилах, пал со всем своим отрядом, и персидскому сухопутному войску была открыта дорога на юг. Итак, нужно было поспешить прикрытием берегов.
Отступление совершилось через Эврип; впереди шли коринфские суда, аттические составляли арьергард. Фемистокл старался забрать на суда как можно больше скота с Эвбеи, чтобы самому запастись провиантом и лишить его персов; он взял также с собой, сколько мог, жителей острова и велел на пристанях и скалах его сделать следующую надпись: «Ионяне, помните, что вы идете против отцов своих и повергаете Элладу в рабство. Присоединитесь к нам или, если это не в вашей воле, плывите домой и просите кариян последовать за вами. Если же невозможно сделать ни того ни другого и если ваше иго так тяжело, что вы не в силах освободиться от него, так по крайней мере сражайтесь не с охотой, если дело дойдет до сражения; вспомните только, что вы наши родственники и что вы же причина нашей войны с варварами». Вследствие этой уловки персы стали подозрительно смотреть на ионян, хотя они и не оставляли персидского флота.
Греческий флот отступил к Саламину и к Фалернской гавани, у берегов Аттики, которой теперь грозило опустошительное вторжение шедшего через Виотию сухопутного персидского войска. Афиняне, оставаясь на флоте, воображали, что, согласно обещанию, все войско пелопоннесцев находится в Виотии для удержания неприятеля. Теперь же они узнали, что пелопоннесцы стоят на Коринфском перешейке и выстроили поперек него стену, думая только о собственной безопасности. Аттика была оставлена на произвол судьбы. Со своей стороны, Эврибиад также хотел отступить с пелопоннесскими кораблями к перешейку; но Фемистокл упросил его остаться у Саламина, по крайней мере до тех пор, пока афиняне очистят свою страну. В народном собрании он склонил афинян к решению предоставить свой город верховному покровительству Афины, всем способным носить оружие сесть на триремы, а жен, детей и рабов увести для безопасности за море. Горько было афинянам покидать дорогую землю отчизны; но Фемистокл ссылался на предсказание оракула, запретившего защищаться на суше; ареопаг поддержал его, а жрецы объявили, что змея Афины, невидимая хранительница Эрехтиона в акрополе, исчезла, потому что сладкая лепешка, которую ежемесячно клали ей в пищу, совершенно цела, – явный знак, что сама Афина со змеей перешла на корабль, куда можно смело за нею последовать. Ареопаг, облеченный по случаю выселения чрезвычайной властью, решил всем бедным гражданам выдать денежное пособие из государственной казны и из пожертвований богатых, для того чтобы они на чужбине могли обеспечить свои семейства, по крайней мере необходимым.
То был день трогательной печали, когда афиняне покидали свои дома, очаги и храмы своих богов и, захватив свои пожитки, длинной вереницей устремились на морской берег; когда мужья, собиравшиеся сражаться с неприятелем, прощались, может быть, навсегда, с плачущими женами и детьми. Большая часть бежавших была перевезена для безопасности на Саламин, Эгину, в Пелопоннес, по преимуществу в родственные Тризины, где они нашли весьма радушный прием. Тризинцы содержали их на общественный счет, ежедневно выдавая каждому по два овола; дети афинян могли в садах и на полях рвать плоды и виноград, где хотели, и для них наняты были даже учителя. Небольшое число стариков и бедных афинских граждан осталось, однако, в городе: они считали акрополь тем местом, которое пифия объявила недоступным.
Ксеркс вступил в ворота оставленных Афин, не встретив никакого сопротивления. Оставшиеся в городе афиняне заперлись в акрополе и укрепились, насколько возможно, окопами. Они защищались до крайности и не хотели слышать о капитуляции, которую им предлагали Писистрат, сын Иппии. Наконец часть персов взошла скрытой тропинкой в акрополь на северной стороне, где скала была наиболее отвесна и потому оставлена без караула. Ворота были разломаны, и кто не бросился в пропасть, те были изрублены. Храм и все строения Акрополя были сожжены вместе с городом. Ксеркс отмстил Афинам и тотчас же отправил посла в Сузу с известием о счастливом событии.
Греческий флот у Саламина, усиленный подкреплением из Пелопоннеса, Эгины и некоторых Кикладских островов, с ужасом смотрел на пламя, подымавшееся над Афинами. Начальники отдельных частей флота были в это время собраны на военном совете, и большинство их высказалось за отступление к перешейку. В это время увидали пламя над Афинами – и на некоторых из стратигов нашел такой страх, что они тотчас же поспешили на свои корабли и распорядились к отплытию. Остальные из присутствовавших на совете, несмотря на возражения Фемистокла и стратигов Мегары и Эгины, отечеству которых грозила опасность вслед за Аттикой, решили приготовиться в ночь и отплыть наутро. Это было бы явной гибелью, так как только в Саламинском проливе можно было еще надеяться разбить неприятеля соединенными силами. Поэтому Фемистокл еще вечером отправился на корабль Эврибиада и представил ему положение дела. Эврибиад ночью еще раз собрал военный совет. Когда здесь Фемистокл, прежде чем Эврибиад успел сказать слово, поспешно встал, чтобы говорить, Адимант, стратиг коринфский, жестоко ненавидевший Фемистокла и афинян, перебил его и сказал: «Фемистокл, при военных играх секут розгами тех, которые слишком забегают вперед!» Чтобы избежать бесполезного спора, Фемистокл отвечал: «Да, но и остающиеся позади не получают награды». Затем он обратился к Эврибиаду: «В твоих руках теперь спасение Эллады. Если ты не дашь сражение у перешейка, то ты должен будешь сражаться в открытом море, что для нас едва ли возможно, потому что корабли наши тяжелее и малочисленнее персидских. Во всяком случае, ты потеряешь Саламин, Мегару и Эгину, если даже и успеем спасти остальное, так как за морскими силами последует сухопутное войско. Таким образом ты сам приведешь неприятеля в Пелопоннес. Но если ты сделаешь гак, как я говорю, то мы, по всей вероятности, одержим верх. Сражаться в проливе выгодно для нас, а в открытом море – для неприятеля; мы спасем Саламин, где для безопасности помещены наши жены и дети, и защитим Пелопоннес отсюда так же хорошо, как с перешейка. Притом же бог обещал нам победу при Саламине. Если принимают благоразумное решение, дело почти всегда идет хорошо; если же хватаются за решение неблагоразумное, тогда и божество отступается от нас».
