Константин Федин - Первые радости (Трилогия - 1)
- Дозвольте, ваше высокоблагородие, - взметнулся Меркурий Авдеевич, протягивая руку к подполковнику, словно умоляя его подождать записывать, и вытирая другой рукой запотевший лоб. - С радостью готов помочь законному следствию, но как быть, если это не в моих силах?
- Ну что вы говорите - не в ваших силах! - с ласковым укором воскликнул Полотенцев и отодвинул от себя бумагу. - Ну расскажите, что вы знаете о других ваших квартирантах.
- О каких других? У меня только еще этот самый актер.
- Да, да, да, вот об этом самом актере! - обрадовался Полотенцев. Как его, этого актера?
- Мефодий... - проговорил Меркурий Авдеевич с чувством приятнейшего облегчения, что мысли его высвобождались из тупика, в который их загнал допрос о Рагозине. - Извините, пожалуйста, у меня вылетело из головы, как этого Мефодия по фамилии...
- Потом припомните, - успокаивающе сказал Полотенцев. - Расскажите, что вам известно про общение этого актера с Рагозиным?
- Я хотел сказать...
- Что вы хотели сказать про общение Рагозина с актером, фамилию которого вы запамятовали?
- Не про Рагозина, - безнадежно-тихо ответил Мешков, - не про Рагозина...
- Да, да, да, - спохватился Полотенцев, вскидывая очки на сияющее темя и растирая кулаком зажмуренные глаза, - я, знаете, с этим Рагозиным заговорился. Дни и ночи напролет - Рагозин, Рагозин! Не про Рагозина, а про общение его... с кем вы хотите сказать?
- То есть про Мефодия... - осмелился Мешков.
- Да, да, да, именно. С кем, значит, он?
- У него старинный приятель по семинарии, тоже актер, Цветухин.
- Цветухин, - утвердительно повторил Полотенцев и живо взялся за бумагу. - Любовник и герой Цветухин. Ай-ай-ай!
- Вы записывать? - спросил Меркурий Авдеевич.
- Нет, нет, продолжайте, пожалуйста. Записывать - потом записывать успеем. Только слегка - карандашиком. Вы говорите, значит, - Цветухин, который бывал у своего приятеля Мефодия, где и встречался с Рагозиным, так я понимаю?
- Нет, - стараясь придать ответу решимость, возразил Мешков. - Я не могу говорить, чего не знаю. К Мефодию заходил актер Цветухин. Один раз, на пасху, я видел у него также Пастухова. Сына покойного Владимира Александровича.
- Так, так, так. Значит, у Мефодия собирались... собирались... На кого вы показываете?
- Я не совсем так говорю, ваше высокоблагородие. Квартирант мой пригласил меня на пасху, как бы для поздравления с праздником. И при этом я встретил у него Цветухина с Пастуховым.
- Цветухин, Пастухов, - повторил подполковник, обводя записанные фамилии овальчиками. - И еще кто был при вашей встрече с квартирантом?
- Не то чтобы был при встрече, а подходил к флигерю, заглядывал во двор один галах, ночлежник.
- Вашего ночлежного дома?
- Да, угол снимает в ночлежке, семейный человек, пьяница.
- Фамилию его, конечно, вы запамятовали, - утвердительно сказал Полотенцев.
- По фамилии Рубакин, или... извините, как-то наоборот: Буракин.
- Ничего, ничего, у вас хватит времени припомнить. Значит, собирались ваши квартиранты... - не спеша продолжал подполковник, рисуя овальчики и вписывая в них вопросительные знаки.
- Парабукин! - быстро сказал Мешков, подпрыгивая на стуле и вдруг освобожденно переходя к рассказу.
В самом деле, почему Меркурий Авдеевич должен был бы уклониться от передачи о подробностях досадившего ему разговора с людьми распущенных нравов, какими-то лицедеями и бумагомараками? Ведь он сообщит только то, что было в действительности, ни слова не прибавив, не убавив. Правда, ничего утешительного нельзя сказать ни о Мефодии, ни о приятеле его Цветухине. Люди, бросившие духовную семинарию ради подмостков и увеселений, - солидно ли это? А кто такой Пастухов? Что он там такое сочиняет для театров? Богопротивник, высмеивающий своих друзей за приверженность их к пасхальным стихирам. Неплательщик долгов отца своего и - по всему судя - укрыватель полученного наследства. А что скажешь доброго о пропойце и прощелыге Парабукине? С горечью и состраданием смотрит на всех них Меркурий Авдеевич. Бог им судья!
- Да, - сочувственно и даже с болью отозвался на это печальное описание Полотенцев. - Подумаешь, прикинешь, в какую вы беду себя вовлекли, Меркурий Авдеевич, расселив на своем владении подозрительных лиц. Но вот вы говорите - бог им судья. Бог-то бог, да и сам не будь плох. Мы ведь призваны судить на земле. На небеси осудят без нас. А вы себе даже вопроса не задали: для какой цели подозрительные, как вы говорите, люди собираются у вас во владении и привлекают к общению низкие элементы вроде Парабукина?
- Я не говорю подозрительные, а, так сказать, в отношении нравственности... - осторожно уточнил Мешков. - Люди как бы безнравственные.
- На вашем языке религиозного человека - безнравственные, а на нашем юридическом языке - неблагонадежные. Ведь что получается? Трое ваших квартирантов - один поднадзорный, Рагозин, другой бродяга, Парабукин...
- Да какой же он мой квартирант? - взмолился Мешков.
- Да ведь он проживает не в моей ночлежке, а в вашей!
Подполковник ударил ладонями о стол и внезапно поднялся, шумно отодвигая ногами громоздкое кресло.
- Нет, нет, уважаемый господин Мешков, вы что-то такое...
Он прошелся по кабинету, с видимой решительностью призывая нервы к порядку. Потом приблизился к Мешкову, напряженно поглядел на него, снял очки и опять потер глаза кулаком, точно отгоняя изнуряющий сон.
- Должен вам сознаться: самым огорчительным бывает, когда неожиданно видишь, что ошибся в свидетеле. Когда свидетель по делу в действительности оказывается соучастником в деле, да-с!
Он отвернулся.
- Ваше высокоблагородие, - с тихой покорностью произнес Мешков. Дозвольте попросить водички.
- Ах, водички! - откликнулся Полотенцев. - Сейчас распоряжусь! - и, весело звеня шпорами, вышел за дверь.
Отвалившись на спинку стула, Мешков обеими руками закрыл лицо. Он старался плотно прижать каблуки к полу, но они отрывались и слабой дробью постукивали о половицы.
Вдруг дверь распахнулась. Черный ротмистр, внезапно появившись в комнате, как будто ввел за собой холод ночи и угрожающие тени жандармов, которые качались на потолке и по стенам рагозинского флигеля, когда Меркурий Авдеевич стоял у косяка, как нищий.
- Подполковник вышел? - спросил ротмистр.
- Так точно, - громко ответил Мешков, встрепенувшись.
- А-а-а! - протянул обрадованно ротмистр. - Старый знакомый!
Он сделал два шага, будто намереваясь пожать Мешкову руку, но - едва тот вскочил - остановился на полдороге и сказал разочарованно:
- По тому делу? Да, батенька, угодили вы в кашу. Теперь пойдет!
- Ваше благородие... - начал Мешков.
- Да нет, что уж, что уж! - отмахнулся ротмистр. - Как вам наш подполковник? А? Светлая голова. Но, знаете, у него - шутки в сторону, шутить не любит. Категорически не любит, нет.
Он повернулся по-военному и так же неожиданно исчез, как вошел.
Опять Меркурий Авдеевич остался наедине и опять присел, ощущая знобкую дрожь в ногах и почти засыпая от приторной немощи всего тела.
Подполковник не торопился вернуться. Придя, он с мрачной энергией разложил на столе принесенные дела в синих папках, взрезал ногтем новую стопу бумаги, пододвинул чернильницу.
- Я просил дозволения - водички, - произнес Мешков.
- Вам разве не давали? Я распорядился, - ответил Полотенцев, берясь за перо. - Итак, приступим к протоколу. Начнем с ваших ценных показаний о Рагозине...
Никогда Мешков не мог понять, откуда нашлись у него силы держаться на стуле и говорить о предмете, который ускользал от внимания, как вода - из дырявого чана, тогда как Полотенцев размеренно наполнял этот чан снова и снова. Много ли прошло времени с того раннего часа, когда Мешков отправился из дому в жандармское управление, он не знал. Ему казалось, что лампа в зеленом папочном абажуре зажжена давным-давно и белый ноготь мизинца, бесчувственно двигавшийся по бумаге, пожелтел от старости. Перед глазами его возникал стакан чаю с ленивым язычком пара, налитый поутру Валерией Ивановной. Он слышал ее уговаривание - выпить хоть глоточек, гнал от себя этот бред и тотчас с вожделением вызывал его в памяти. Слова потеряли для него разумный смысл, и когда кончился допрос, он что-то все еще лепетал.
Качаясь, он доплелся по коридорам до стеклянного тамбура передней и взялся за поручень двери, но в этот момент услышал зычный окрик:
- Обвиняемый Мешков!
Жандармский унтер догонял его, рысцой бежа по коридору.
- Мешков?
- Я Мешков, но я не обвиняемый, а свидетель, - пробормотал Меркурий Авдеевич.
- Подполковник приказал вернуться.
Меркурий Авдеевич пошел назад, держась поближе к стенам. Полотенцев встал из-за стола ему навстречу.
- Извините, я задержал вас на минутку, - сказал он с выражением озабоченности и совершенно искреннего раскаяния. - У меня возник некоторый второстепенный вопрос. Ведь ваша дочь, насколько я знаю, состоит в большой дружбе с молодым человеком по имени Кирилл Извеков. Не ошибаюсь? Нет? Так я хотел узнать - молодой человек этот не бывал у вас в доме, нет?
