Александр Пересвет - Повести исконных лет. Русь до Рюрика
А еще Олег говорил: «Мала русь наша стала; отчего не зовем мы в нее удальцов и резвецов местных — не токмо же варягов норманнских нанимать». И стал он, приходя к славянам или же к северянам, и к кривичам тож, звать их на службу к себе — допрежь всего унаков их в дружину свою; на один год варягами, а коли покажут себя, то да станут русами. И тако впервые создал он на русской земле конную дружину не хуже печенегов и хазар, и стал ходить с нею на печенегов, добывая себе славы, а руси — чести.
Недовольны тем были иные из русов старых; считали они, что слишком много берет на себя княжич, а сам ведь еще даже не воин. Опасались, что придут печенеги в силе тяжкой, разозленные Олегом; а русь ослаблая противостать не сможет.
Олег же по-своему творил. И говорили люди, что прозван он по отцу своему: Одда прозвали ведь Вещим, что по-русски звучит Хельг; и Олег же по-русски звучит Хельг, Олегом же его пославянски называют.
И называли люди Олега смысленным мужем тогда уже, когда он еще унаком был.
В лето 6427 (919). Погорело небо, и столбы огненные ходили от Руси ко Греции сражающеся.
Достиг Олег совершеннолетия и стал полным князем великим русским.
И увидел он, что мало осталось казны княжеской. Тогда собрал Олег князей свои светлых, и бояр, и воевод, и наместников, и унаков, и дружинников, кои вокняжение его праздновать приехали, и сказал: «Что делать нам, русь? Многие земли отпали от нас. А казна пуста».
И порешили: чтобы осенью всем русам в полюдье выходить, а не одним лишь тиунам[139] и ябедникам[140] княжью дань собирать. И в году этом собрать вдвое больше дани, чем прежде, пообещав верным подданным леготу на следующий год, а непокорным — наказание и полное разграбление. А еще сказал Олег, что брать надо в русь поболее князей и старейшин славянских, а дружины их в русское войско брать же, как союзнические отряды — как то у римлян в старину было.
И погорели сперва села и веси северянские, ибо не поверили северяне слову молодого князя, и силу русскую ушедшей считали. Но взял Олег воинов северянских побежденных не в челядины, а в русь, союзным полком. А в Чернигове и Любече, городах северянских, отряды свои посадил русские, и с наместниками, дабы знали северы, что крепка власть и рука великого князя.
А донские северы сами покорились, и полк конный выставили для руси.
И радимичи покорность изъявили, и тоже полк выставили; так же и кривичи, и русь смоленская.
В силе тяжкой уже пришел Олег к Полоцку, и вышли люди полоцкие из града, прося не пленить град. И дань собрали знатную, мира деля.
Тут приходили к Олегу послы из Плескова, от той руси, и из Изборска, пригорода Хольмгарда. И заключил Олег союз с людьми теми, и обговорили они межи земель своих, кто на ком дань берет; и с полоцкой русью о том же договорились.
Затем прошел еще Олег водным путем до дреговичей, и в городах их Туров и Менеск урочное собрал; и приняли дреговичи князя и условия его, и два полка своих дали.
А далее пошел Олег к деревлянам; и, когда был там, зима пала рано. И покорились руси овручские деревляне, а искоростеньские не пошли под руку великого князя; и не мог Олег примучить их сразу, ибо плыли его корабли в дани тяжкой, и торопился он в Киев вернуться до ледостава. Но сказал великий князь: «На следующее лето воюю искоростеньских древлян, ежели не привезут дани, и тогда дани возьму втрое от обычной — и челядью, и белью, и мехами, и зерном».
И вернувшись в Киев, утер пот за землю Русскую; и радовались люди — удалось ведь князю молодому установить снова землю Русскую, и дани, и выходы. И много у него собралось мехов, и челяди, и воска, и меда.
И видела русь, что немало денег получит летом Киев и города русские от греков. Не с кем ведь было больше торговать Киевской Руси: с хазарами продолжалось размирье; а булгары итильские служили тогда Хазарану и платили дань кагану мехами; а от русов торг свой закрыли тож. А кроме Константинополя ходили гости русские по Припяти и Бугу на Краков, а оттуда ходили в Моравию и к баварским немцам, и был там у них торг свой[141]. А на Немане сидели иотвинги и не пускали русь киевскую в Пруссы, за янтарем; ибо установили так русинги готские, чтобы одни только они янтарем торговать могли, а иотвинги за то долю имели, что охраняют торговлю готскую.
Симеон, царь болгарский, много воевал греков и много зла им сотворил. А греки нанимали печенегов, дабы те болгар воевали, и спокойно было от печенегов на Руси.
В лето 6428 (920). Казнил Олег Лидульфа Бурого, обвинив его в убийстве отца своего Одда; и не повесили благородно в жертву Одину, богу норманнскому и русскому, но вырезали орла позорно, ребра ему со спины отворив[142].
Узнал ведь великий князь точно от людей верных, как убит был отец его. Подсылал Олег человека своего через русь плесковскую, когда в прежний год переговоры с нею вел. И нашел видоков, и челядина нашел, известного о тайных подсылах меж Аскольдом Золотые Сапоги и Лидульфом; и другого, который деньги передавал.
Проведав про то, изверг Олег Лидульфа из совета княжеского и из бояр и посадил его в поруб. И быв там испытан, сознался Лидульф во всем и рассказал, как помог он убить Одда-князя. Взял Лидульф золото от Аскольда и подвел убийц наемных к князю своему, и отвлек Одда, и помогал держать его, когда яд ему в кровь влили из сосуда специального греческого с двумя зубами, будто бы змеиными. А по сказкам самого Лидульфа, кои он в порубе опросном говорил, обрек он князя своего смерти не токмо из-за денег, но и потому, что имел тогда уже связь с великой княгинею Силькисиф и опасался, что прознает про то Одд; а буде умрет великий князь, сможет он, Лидульф, сам во главе Руси стать, пользуясь связью с великою княгиней.
Разгневался Олег на сведения такие; подозревал он, что и мать его Силькисиф знала об умысле Лидульфовом на великого князя. И велел ей Олег отправиться жить в село Берестовое; удалил от нее всех бывших советников ее. А двух воевод своих, что с Лидульфом ближниками были, Фрелава и Актеву, от себя удалил же, хотя не было вины на них.
И сказал Олег, что когда наладит Русь свою, тотчас отправится на Северный пусть и покарает там убийц отца своего, а ежели Харальдконунг за них заступится, то и с ним будет биться он, Олег.
В ту же осень скончала в Берестове дни свои Силькисиф; иные говорят, что в бане угорела, а другие — что от тоски сама уйти захотела, ибо потеряла и мужа, и сына, и любовника своего, и власть великокняжескую. А была та Силькисиф княгиня великая не по имени лишь, а по правде всей; и власть любила, и величалася ею; и ходила гордо, и шею никогда не склоняла, а если что на земле смотрела, то всем туловищем наклонялась, а шею все же не сгибала[143].
В то же лето исполнил великий князь Олег слово свое иное и пошел на древлян искоростеньских. Но по пути зашел в Овруч и взял там замуж дочь князя древлян овручских Путяты; а звали ее Забавою. Так хотел Олег разрушить союз меж племенами древлянскими.
Есть ведь среди древлян три племени, кои, как говорят, к трем родам древним восходят. Бают, что те три рода отделились в древности от других славян, с коими вместе в леса эти пришли. А звались те славяне дулебами, как иные сербами, а иные хорватами, а иные моравами. И то были могучие племена славянские; сидели же по Дунаю, где ныне угры кочуют, и воевали землю греческую и ромейскую, и с немцами длиннобородыми[144] воевали, и с антами, кои после все изгибли от обров[145].
Те же обры прошли степями до гор тех, и перевалили их, и поселились в Паннонии, где теперь угры. И делали большие насилия славянам дунайским и женам их и детям. И были те обры велики телом, а разумом горды, и величались всяко. А бились с длиннобородыми и с франками, и на Царьград ходили, а в бою выставляли славян впереди себя и так заставляли их в сечу идти; и если побеждали славяне врага, то забирали обры себе добычу, а ежели побивали славян, то обры всех отступивших из них убивали.
И было так: если надо было куда обрину ехать, не велел он впрячь в повозку ни коня, ни вола, но велел впрягать жен славянских и так ехал. Так гордились обры, а славяне разошлись, не желая под обрами мучения терпеть. И так, что самые племена их на части распались. И есть белые хорваты в горах Карпатских, и дань Руси дают; а иные хорваты в Иллирике живут; и с сербами то ж — одни в Иллирике же, а другие вдоль Одры сидят и с поодричами соседят, и с лютичами. То ж и с лендзянами, коих на Киеве зовут полянами, — одни роды их отбежали за Сан на Вислу и там сидят ныне, а иные сюда пришли, с дулебами вместе.
А дулебы сюда пошли, говоря, что на землю предков сядут; была ведь здесь при готах страна, людьми славянского языка населяема; как звались те люди, нам неведомо, а готы те звали их спадами, и много бились те с готами, покуда не оттеснили их и не сели на земли, где ныне волыняне с древлянами сидят; а город Искоростень, сказывают, имя свое от готов и держит[146]. Как вышло, что нет там более готов, а город их остался, не ведаю; но спрашивал я русов нескольких, узнают ли, что значит Искоростень по-русски — известно ведь, что русский и готский един язык почти: понимают друг друга русы с готами. И сказали мне, что значит это: «каменный утес»; и в самом деле: стоит город сей на скалах гранитных.
