Николай Лузан - Сталин. Охота на «Медведя»
Перед глазами Деканозова предстала пронзительная по своей выразительности картина смерти. На скалах и кустарнике застыли в последнем атакующем порыве бездыханные тела чекистов и террористов. Они, словно рвались вперед со своего последнего убийственного рубежа. Деканозову было не до сантиментов, его занимало только одно: найти живого или мертвого Люшкова. На месте боя его не обнаружили, прочес прилегающей местности также ничего не дал. Он, двое террористов и с ними Денди как в воду канули. В плен попали пять раненных террористов, один из них по дороге в госпиталь скончался. Помимо пленных в руках оперативно-боевой группы оказались катер, его команда и горы оружия.
Для Деканозова это служило слабым утешением. Зверь – Люшков, на которого велась охота, непостижимым образом выскользнул из капкана. Удрученный, он покинул поле боя, возвратился в Батуми, поднялся в кабинет наркома и потребовал оставить его одного. Предстоящий разговор с Берией не сулил ничего хорошего и мог закончиться непредсказуемым образом. Деканозов бросил тоскливый взгляд на портрет наркома, и ему показалось, что стекляшки пенсне грозно блеснули, перевел на Сталина, тот сурово нахмурил брови, и на душе стало вовсе тоскливо. Непослушной рукой он снял трубку телефона ВЧ-связи и невнятно обронил:
– Это Деканозов. Мне срочно Москву, аппарат наркома НКВД.
– Есть! – принял к исполнению оператор.
Прошла секунда, другая, показавшаяся Деканозову вечностью, наконец ответил помощник наркома:
– Здравствуйте Владимир Георгиевич.
– Здравствуй. Нарком на месте? Как у него настроение? – Деканозов, как мог, оттягивал время доклада.
– У себя. Настроение хорошее. Так как доложить, Владимир Георгиевич?
– Скажи, по результатам операции охота на Самурая.
– Одну секунду, подождите, – попросил помощник.
Последовал щелчок тумблера. Деканозов сжался, как перед ударом.
– Здравствуй, Володя! – бодро приветствовал Берия.
– Здравия желаю, товарищ нарком, – вяло ответил он.
– А что без энтузиазма? – в голосе Берии исчезли мажорные нотки.
Деканозов страшился ответить. Из трубки доносилось учащенное дыхание наркома, и в следующее мгновение он сорвался на крик:
– Что, прошляпили?! Ушел, мерзавец! Лопух! Тебе коз пасти, а не террористов ловить!
– Товарищ нарком, он… – не решался сказать Деканозов.
– Ну что ты мычишь? Где, где эта мразь?!
– Его не нашли.
– Как?! Как не нашли?! Ты что несешь?!
– Товарищ нарком, перевернули все верх дном. Прочесали…
– Гусь тебе товарищ! Мудак, вот ты кто! Все просрал! Что мне докладывать Хозяину?! – рвал и метал Берия.
Деканозов вжался в кресло и затравленным взглядом смотрел на дверь. Ему, казалось, что вот-вот она распахнется, в кабинет ворвутся «держиморды» из группы арестов, скрутят ему руки и швырнут в подвал. Как сквозь вату до него доносился голос Берии.
– Ты что язык проглотил?! Я тебя, мудак, спрашиваю, чем все закончилось?
– Мы, мы… – никак не мог собраться с мыслями Деканозов.
– Да перестань ты мыкать! – рявкнул Берия и потребовал: – Доложи, что в остатке?
– Э-э… катер, команда, оружие и пятеро пленных. И-извините, четверо. Один подох по дороге в госпиталь.
– Где Денди? Что с ним?
– Среди убитых и раненых не обнаружен. Наверное, ушел с Люшковым, – предположил Деканозов.
– Ну, хоть одна хорошая новость, – буркнул Берия и после паузы спросил: – Что собираешься делать?
– Зашифровать Свояка, он наша последняя ниточка к Люшкову.
– И не только, а Денди? Его в первую очередь надо прикрыть.
– Так он же ушел с Люшковым, а это лучшая зашифровка.
– Это ты так думаешь. А Люшков? У него голова варит как надо. Пройдет горячка, он разложит все по полочкам и вычислит Денди.
– Понял, товарищ нарком, что-нибудь придумаю.
– Поздно думать, надо действовать, пока не остыло! Выбери подходящего мерзавца, подкинь дезу про предателя в группе и организуй побег.
– Понял, товарищ нарком! Сейчас же займусь этим! – заверил Деканозов.
– И ищи эту сволочь Люшкова! Он же не иголка в стоге сена! – потребовал Берия.
– Я-я все сделаю. Я…
Ответом Деканозову были монотонное журчание шифратора в трубке телефона. На ватных ногах он вышел из кабинета и дал волю гневу. Кочлавашвили и Бережному только и оставалось, что молча сносить угрозы и оскорбления. В тот и следующий дни ни они, ни сотни военнослужащих внутренних войск НКВД не сомкнули глаз и продолжали прочес местности, но так и не обнаружили следов Люшкова.
О себе он дал знать в ночь на 2 октября. В районе 23:20 на участке советско-турецкой границы произошло боестолкновение пограничников с неустановленной, хорошо подготовленной бандгруппой. Поднятый по тревоге подвижный резерв также не смог остановить бандитов. Убив четверых и ранив троих пограничников, они прорвались на сопредельную территорию.
3 октября сводка о ЧП на советско-турецкой границе поступила к Берии. Характер боя и число жертв со стороны пограничником стали еще одним подтверждением того, что Люшков жив. Он снова ухитрился выскользнуть из заготовленного для него капкана. Спустя четыре месяца пришло документальное подтверждение, что предатель уцелел.
На связь с харбинской резидентурой вышел Денди. Его сообщение раскрыло секрет чудесного спасения Люшкова. В последний момент перед высадкой боевиков-террористов он внес изменение в ход операции. Оставив на берегу 13 человек во главе с Пашкевичем, Люшков, Денди, Салогуб и Зуев продолжили плавание. Борт катера они покинули на три километра севернее основного места высадки, и это спасло их от смерти и плена.
Ускользнув от засады, Люшков не стал прорываться к границе, а ушел вглубь гор и затаился. Только после того, как было снято оцепление, он пошел на прорыв границы. В бою с пограничниками Люшков едва не погиб, получив ранение в грудь и руку, он сумел уйти на территории Турции. Более трех месяцев ему пришлось провести на больничной койке. Встав на ноги, он, Денди, Салогуб и Зуев, окружным путем отправился в Китай. По возвращению в Харбин за них взялась японская контрразведка и над головой Денди сгустились тучи. Спасло его от разоблачения заступничество Люшкова и… чудесное спасение Пашкевича.
Тому удалось бежать из батумской тюрьмы и перебраться через границу в Турцию. Дальше по проторенному маршруту он добрался до Харбина и явился в японскую контрразведку, явился не с пустыми руками. Пашкевич представил ей «важную» информацию, раскрывшую причину провала операции «Охота на «Медведя». Искренне веря в свою счастливую звезду, он поведал Сасо и Такеока историю, рожденную в стенах Лубянки. Запустив среди пленных террористов дезинформацию о «предательстве» другого участника группы – Осиповича, капитан Серебров, как по нотам, разыграл побег Пашкевича. Сам того не подозревая, он обеспечил надежную зашифровку советских агентов Свояка и Денди.
Люшков же, опасаясь мести со стороны НКВД, больше чем на год ушел в тень. Из нее предатель продолжал поливать грязью Сталина в японской и маньчжурской прессе. Но его неуемной, авантюрной натуре этого показалось мало, и он взялся за старое – подготовку плана нового покушения на ненавистного советского вождя.
На этот раз Люшков предложил Угаки провести теракт в том месте и в то время, где появление Сталина можно было ожидать со стопроцентной вероятностью – во время парада на Красной площади. Угаки согласился и после доработки плана представил его генералу Янагите. Тот после долгих колебаний принял и доложил в Токио. Там план поддержали и подключили к нему лучших военных специалистов Японии. В короткие сроки они разработали особое оружие – переносную пушку, помещавшуюся в чехле для охотничьего ружья. Ее снаряд легко пробивал сорокамиллиметровую броню.
И пока конструкторы-оружейники дорабатывали пушку, Люшков вместе с полковником Дулеповым занялись подбором новых кандидатов в группу боевиков-террористов. Чтобы сохранить операцию в тайне, японской контрразведкой и разведкой были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Они отказались от строительства макета мавзолея, а подготовка участников группы велась по индивидуальным планам. Несмотря на это советской разведке удалось проникнуть под завесу глубокой тайны, окутывавшую новую операцию японской спецслужбы. Информацию о ней добыл другой агент харбинской резидентуры – Леон.
В те весенние месяцы 1941 года эта угроза жизни Вождю была далеко не единственной и далеко не самой опасной. Божественный Микадо, после сокрушительного поражения Квантунской армии на реке Халхин-Гол от советских и монгольских войск, вынужден был смириться с тем, что Господь находится не на его стороне, а на стороне безбожников большевиков. После долгих и мучительных переговоров 13 апреля 1941 года в Москве министр иностранных СССР Молотов и министр иностранных дел Японии Мацуока подписал Пакт о нейтралитете. В Кремле перевели дыхание, угроза войны на восточных границах страны на время была отодвинута. Передышка для советских вождей и советского народа длилась недолго. На западных рубежах набухали грозовыми тучами полностью отмобилизованные и вооруженные до зубов армии фашистской Германии и ее сателлитов. До вероломного нападения на Советский Союз оставались считаные дни.
