Евгений Долматовский - Зеленая брама
Телевидение Варшавы опять обратилось к своей аудитории.
Вот что выяснилось:
Через несколько дней после трагедии Мишка-татарин выкопал тело своего командира и увез его — неизвестно куда... Партизанский вожак опасался, что место захоронения станет известно жандармам и они поглумятся над прахом генерала.
Но оно неизвестно теперь никому: погиб Мишка-татарин, не найдены и его товарищи по отряду. Телевизионный поиск все же не пропал даром. Некто Станислав Ярош из Сушца прислал письмо: он видел, какие похороны устроил Мишка своему командиру:
...«Мы с братом сидели в кустах, боясь выйти. Партизаны Мишки закопали тело, а потом дали в воздух десять залпов из автоматов. На могиле они выложили звезду из карабиновых гильз. Потом они уехали в сторону Хамерни...»
В лесу, куда повел кинооператора Станислав Ярош, не было никаких, ни малейших следов могилы. Решили все- таки раскопать невеликий пригорок, обнаружили патронные гильзы. Глубже — хорошо сохранившийся в песке скелет.
Проведена медицинская экспертиза и антропологические исследования (из Советского Союза был получен портрет генерала), подтвердившие — это прах Огурцова.
И вновь противоречие: лесник Мазурек запомнил, что грудь генерала была прошита автоматной очередью, а судебный медик д-р Мариан Паленки установил: «В черепе обнаружены отверстия в затылочно-теменной кости. Все указывает на то, что этот человек, вероятно, тяжело раненный, был добит выстрелом в голову...»
Польское телевидение продолжает свой поиск.
Рассказ о генерале Сергее Яковлевиче Огурцове я хочу завершить воспоминанием, относящимся к совсем недавнему времени.
Находясь в командировке в Соединенных Штатах и приехав в Нью-Йорк, я, конечно, отправился осматривать здание ООН. Вход туда свободный. Во всяком случае, в холлах нижних этажей здания можно находиться беспрепятственно. Я осматривал картины, исполненные художниками разных стран и подаренные ООН правительствами, и тут ко мне подошел невысокий, крепкоплечий, сравнительно молодой человек, в котором я мгновенно узнал соотечественника. Он улыбнулся простодушной, чем-то очень знакомой улыбкой. Я никак не мог вспомнить, где его встречал раньше, да и встречались ли мы, или, может быть, мне случилось видеть только его портрет.
— Здравствуйте,— сказал он,— и очень прошу не удивляться, обращаюсь к вам с необычной, возможно, даже странной просьбой. Но я уверен, что вы меня поймете.
Сказанное не совсем соответствовало дипломатическому этикету. Дипломат не должен сразу утверждать, что собеседник его поймет. Но незнакомец со знакомым мне лицом, видимо, имел внутреннее право говорить так. Чтобы окончательно вывести нашу беседу за рамки официальности, я сказал:
— Ну ладно, что у вас ко мне, товарищ, выкладывайте!
— Видите ли, я из Минска, работаю здесь по контракту как международный чиновник. У моей жены с часу на час должны начаться роды. Я очень прошу вас стать восприемником, что ли, как прежде говорили,— крестным отцом моего будущего ребенка. Мне бы хотелось мальчика...
Признаться, более неожиданного и странного предложения я никогда не получал, а если учесть, что оно было получено в Нью-Йорке от незнакомого человека, только что вынырнувшего из потока разноплеменных посетителей и служащих Организации Объединенных Наций, ситуация становилась просто невероятной.
Я удивленно разглядывал международного чиновника. Заметил на левом широком, как диктовала мода сезона, лацкане его пиджака прямоугольную карточку с именем и фамилией, отпечатанными по-английски. Но доставать очки было как-то неловко, и я, предположив, что произошла ошибка, что меня приняли за кого-то другого, по возможности сухо сказал:
— Вы бы хоть представились, сэр!
А сам полез в карман за своей визитной карточкой.
— Огурцов Станислав Сергеевич,— назвал себя мой неожиданный собеседник.
В мгновение мне стало ясно, почему его лицо показалось знакомым. Конечно же это сын генерала, руководившего последним боем на подсолнечном поле, под Зеленой брамой.
Мы обнялись, но не так, как это делают лишь единственные дипломаты, обнимающиеся в официальных местах, те, что из Латинской Америки. Их объятия картинны, они, соблюдая некоторую дистанцию, похлопывают друг друга по плечу. Мы просто обнялись, как обнимаются русские люди, умеющие откровенно, не по протоколу щедро делиться радостью и скупо — горем. Пробегавшие мимо международные чиновники посматривали на нас с удивлением.
Внук генерала Огурцова ждать себя не заставил, появился на свет в тот же день. Мы провели подобающую случаю церемонию в Нью-Йорке: я «крестил» младенца золотой звездочкой — маленькой моделью геройской Звезды, которой, по моему мнению, достоин его дед, генерал Сергей Яковлевич Огурцов.
Штыком и гранатой пробились
Убедительную легенду привел в своем письме в редакцию «Правды» майор в отставке Николай Семенович Крылов, инженер из Нарвы, участник партизанского движения в Ленинградской области. (Вот куда его занесло из Зеленой брамы! Боец 58-й дивизии, он был ранен, оказался в Уманской яме, откуда бежал той же осенью.)
Послушайте партизана: «Будучи в фашистских лагерях и ожидая с часа на час смерти, я очень много слышал легенд и рассказов о сражениях советских войск под селом Подвысокое. Откуда бы ни донесся гул разрыва снаряда, или бомбы, или артиллерийская канонада,— все это принималось за бой советских воинов под селом Подвысокое. Говорили, что под селом Подвысокое есть лес, который превращен нашими войсками в своеобразную крепость, и какие бы силы ни бросали фашисты против этой крепости, мужество и упорство героических советских воинов сломить не могут. И мы, военнопленные, благодаря такому мифу о героических защитниках лесной крепости, вселяли в себя надежду на то, что именно в этом месте будет прорвано кольцо окружения советскими войсками и мы будем освобождены!»
Подобные легенды живут и в селах Кировоградской области.
Далеки ли они от действительности?
Они ближе к правде, чем лживые рассказы «с той стороны».
Двойное бронированное кольцо, зажавшее 6-ю и 12-ю армии, было очень тугим. А все же, как поется в песне о далекой гражданской войне, «штыком и гранатой пробились ребята»... Далеко не все, правда. Пробивались целыми батальонами и подразделениями. Пробивались совсем маленькими группками — всего по нескольку человек и даже в одиночку.
Не сгорела в адском огне Зеленой брамы гордость Красной Армии — 99-я Краснознаменная стрелковая дивизия. Председатель киевской группы Совета ветеранов этой дивизии В. И. Мирошниченко утверждает и документально подтверждает, что две тысячи ее бойцов и командиров вырвались из окружения и вынесли знамя дивизии, а также знамена частей. Организованно вышли артиллерийские полки, зенитный дивизион, связисты, саперный батальон. Вышли начальник штаба дивизии полковник
С. Ф. Горохов, начальник артиллерии полковник И. Д. Романов, и оба прославились в последующих сражениях.
Во всех литературных источниках об обороне Сталинграда упоминается имя полковника Горохова. Под его командованием две стрелковые бригады насмерть стояли на правом фланге Сталинградского фронта. Они возвели наплавной мост через Волгу, использовав для этого пустые бочки. Но только для того, чтобы получать с противоположного берега боеприпасы и эвакуировать раненых. Сам полковник ни разу не перешел по этому мосту на левый берег. Он расстался с бойцами своей группы лишь в декабре, получив новое назначение: на должность заместителя командующего 51-й армией.
А полковник И. Д. Романов уже в звании генерала погиб в 1943 году в боях за Тамань. И тоже личным примером доказал, что герой — величина постоянная!
Сурова судьба командира 99-й дивизии полковника П. П. Опякина. В тяжелейшем бою близ Терновки его, раненного, схватили фашисты. Но, едва придя в чувство, в том же августе сорок первого года он бежал из Уманской ямы, все же пробился к своим, вновь встал в строй нашей действующей армии.
Я встретил его в дни освободительных боев в Белоруссии, под Гомелем. Он и там командовал стрелковой дивизией. Когда выяснилось, что оба мы побывали и в Зеленой браме, и в Уманской яме, Павел Прокофьевич решительно оборвал разговор на эту тему:
— Давай о тех днях поговорим после войны... А то завтра наступать. Побережем душу от боли.
После войны нам не пришлось встретиться. С чувством исполненного долга он завершил свой жизненный путь в звании генерала.
А какова дальнейшая судьба самой 99-й стрелковой дивизии?
В Сталинградской битве она участвовала рядом с группой Горохова, своего бывшего начальника штаба. Затем освобождала Запорожье и Одессу, получила почетное наименование 88-й гвардейской. Под этим наименованием в последний день войны вышла к Бранденбургским воротам в Берлине.
