Сергей Балмасов - Белоэмигранты на военной службе в Китае
18 октября. Пройдя 70 ли, ночевали в городе Тан-чин.
19 октября. Пройдя 50 ли, ночевали в городе Логоу, весь район которого сожжен хунхузами, а мужское население – перебито. Продуктов здесь нет абсолютно никаких, питаемся гаоляновыми лепешками[411].
20 октября. Пройдя 55 ли, пришли на Лунхайскую железную дорогу, на станцию и город Пао-чен. Лошадей мне, конечно, не дали, и весь переход от Цинкоу до Паочена пришлось сделать пешком.
21 октября. Дневка в Паочене, воспользовавшись которой пошел с переводчиком к генералу и доложил ему, что так как лошадей мне не дают, пешком больше у меня ходить нет сил, то я сажусь на стоящий на станции бронепоезд «Хубей» и уезжаю в Цинанфу. Генерал стал извиняться и сказал, что здесь мы будем грузиться на поезд для отправки на фронт, а по прибытии он мне сейчас же даст оружие и лошадей, и очень меня просил не покидать бригаду. Я ему поверил и остался, полагая, что хоть я и мотивирую отъезд из бригады невыдачей лошадей, но они могут рассмотреть его как боязнь ехать на фронт. Такое мнение их в отношении меня, единственного «ломозы» в бригаде, было более чем обидно.
Город был совершенно объеден нашими предшественниками, и купить тут было ничего нельзя. Едим лепешки, которые сами делаем из полученной от интенданта муки.
22 октября. После обеда получили приказ срочно грузиться в составы. Мне была предоставлена <…> платформы. В ночь отошли от Паочена. В эшелон входили: штаб бригады, техническая рота, конвой генерала и конный полк. Пехота, как батарея и заводные лошади штаба, остались ждать 2-го эшелона.
23 октября. В 2 часа ночи прибыли в Суд-же-фу, простояли до 6 часов утра и тронулись в путь по Лунхайской ветке на запад с приказанием высадиться на станции Нехуан. Весь день тащились по Лунхайской ветке, несколько раз ломались паровозы.
24 октября. На рассвете прибыли на станцию Липатеи. Не доезжая 2 станций до Нехуана, получили срочный приказ от ехавшего сзади командующего армией выгружаться и идти на юг, так как кантонцы заняли позицию в 18 ли на юг от станции Липатеи. Из вещей можно было взять с собой только самое необходимое, остальное было отправлено в Суд-жефу, сопровождать это я оставил мальчика-мобяна. Срочно выгрузившись и построившись, направились на юг, где без особого труда выгнали кантонцев из деревни Холлу-зеди-уйза, откуда они бежали, унося нескольких раненых. Мы встали здесь на ночевку, выставив сторожевое охранение и выслав конные разъезды по моим указаниям.
25 октября. В час дня мы выступили и, пройдя 35 ли на юго-запад, остановились в деревне Хонан-кихен, откуда за несколько часов до нашего прихода ушел конный арьергард кантонцев. Вторые сутки ничего не ем, так как у нас ничего, кроме гаоляна и кипятка, нет. Этим очень обеспокоился командир конного полка, при котором я состою, и прислал мне две черствые мучные лепешки. Влево, впереди от нас, слышна сильная артиллерийская стрельба – это 2-я армия перешла в активное наступление. Правее нас жмется 4-я армия.
26 октября. Выступили в 8 часов 20 минут утра и, пройдя 5 ли, встали в деревне Тун-ян-зы на линии фронта. Раздобыли трех кур, и я наконец-то наелся. Начштаба по карте знакомил меня с обстановкой, и я размножил для нашей бригады несколько экземпляров карты. В деревне много следов автомобильных шин. По опросу жителей – это четыре кантонские бронемашины и на них не китайцы, а белые. Мы будем здесь ждать нашу пехоту, 2-й эшелон. Опять я без лошадей, но приходится смириться, так как они еще не пришли[412].
27 октября. С 7 часов утра с юга за 10 ли слышна сильная ружейно-пулеметная стрельба. В бригаде чувствуется беспокойство, все суетятся и бегают. Пользуясь суматохой, я добываю еще пять кур, которых приказываю вестовым сварить «про запас». Часов в 11 с юга наблюдается бегство крестьян из соседних деревень. Посоветовал генералу выслать разъезды в ту сторону. Выслали по два человека в каждую деревню. Один из разъездов прибыл, потеряв одного человека. Он привел только лошадь без всадника. По словам оставшегося в живых, его напарник был убит в голову. Выясняем, что противник находится в 5 ли от нас, как на юге, так и на западе. В обед противник приблизился к нам, заняв ближайшие деревни, и обстреливает нас редким ружейным огнем. Подошла наша пехота. Срочно окапываемся полукругом с юга на запад. Окопчики занимают пешие эскадроны конного полка. Генерал поручает мне артиллерию, две 75-мм горные пушки Шнайдера. Выбрав позицию для стрельбы прямой наводкой на хуторе с юго-западной стороны деревни, начинаю обстрел трех ближайших деревень. Начало было неудачное: первые три гранаты упали в цепь нашего 3-го эскадрона, откуда в панике примчался конный ординарец. Потерь не было. Вскоре противник меня нащупал из трехдюймовки и прогнал. Я переехал с пушками на северо-западную окраину деревни и мог теперь только обстреливать две деревни. Я выпустил по ним 50 снарядов, там меня снова нащупали и прогнали ураганным орудийным огнем. Тогда я, въехав в деревню, веду стрельбу оттуда. Опять меня нащупали, и у самого орудия осколками гранаты был ранен в ногу мой переводчик, капитан Ли-Зо-Чжо. Прислуга от орудий в это время разбежалась, тогда я плеткой пригнал ее снова к орудиям, приказав офицеру батареи продолжать вести редкую стрельбу, а сам стал вытаскивать в тыл раненого переводчика. Снарядов тогда у нас оставалось 10–12 штук. Еле дотащил раненого до штаба, весь перепачкавшись в крови, и положил его там на койку. Ни врача, ни фельдшера, ни перевязочного материала в бригаде не оказалось. Доложил об этом начштаба. Он, как и все штабные, отнесся к этому совершенно равнодушно, сказав, что у меня есть трое вестовых, пусть они его и выносят. Сказал он это, не считаясь с тем, что вестовые еще с обеда отошли с обозом и вещами назад, ли за 10 от нас. Тогда я разыскал крестьянина и священника, нашел палку и веревку и на койке, как на носилках, отправил капитана Ли-Зо-Чжо в обоз. Священник было запротестовал, но, получив от меня несколько ударов плетью, смирился[413].
Раненого стало трясти от холода, и я дал ему свой суконный френч. Я вернулся в батарею. Она, расстреляв снаряды, отошла внутрь деревни. В этот момент меня вызвали к генералу для совместного с ним обхода передовой линии. Стало совсем темно. Противник обстреливает нас сильным ружейным огнем и изредка из бомбометов. Обойдя позицию, я указал места для секретов и дозоров в вероятных местах прорыва.
После этого я вернулся в штаб, куда приехал командующий 4-й армией Фан, которому я был представлен. По отъезду его я лег спать на одной койке с начштаба, так как он и Фан просили меня, чтобы я никуда не уходил. Часов в 12 ночи с нашей стороны началась отчаянная ружейная стрельба – противник редкой цепью повел наступление. Через час, выйдя на улицу, я увидел, что она запружена ушедшей из окопов нашей пехотой и кавалерией. Вскоре все это в панике хлынуло вон из деревни по направлению на восток. С трудом разыскал батарею и пошел с ней. Отступали до наступления рассвета[414].
28 октября. Отошли верст за 12 на восток, по пути смешавшись с кантонцами, которых утром переловили и прикончили. Утром кое-как привели себя в порядок, остановили убегающий обоз с тачками. Я наловил крестьян и, передав им носилки с Ли-Зо-Чжо, направил его к станции Яндзи-ган в 35 ли от нас. С ним в панике ушел мой вестовой, от которого еле-еле успел взять свои деньги, частью которых снабдил на дорогу Ли-Зо-Чжо. Часа в 4 решил возвратиться на старую позицию в деревне Ян-гу-ди. Я посоветовал выслать на юг сильные разъезды для освещения местности. Генерал для этого послал целиком конный полк. Когда тот скрылся, мы посадили пехоту в окопы, а я из орудий стал обстреливать впереди лежащую деревню, откуда отвечали редким ружейным и автоматным огнем.
В это время вдруг с юга на нас несется наш конный полк, смяв нас и через наши позиции проскочивший на следующую в тыл деревню. Все в панике бросились за конным полком, который никто не преследовал. Я носился верхом на осле и плетью останавливал бегущих, ругаясь в их адрес по-китайски, и говорил, что нет причины убегать, чем привел в восторг генерала. Кое-как с трудом мы остановили пехоту на полпути[415].
Стало темнеть. С трудом привели пехоту в порядок, но на старую позицию ее загнать было уже нельзя. Люди не шли, и мы расположились в небольшом хуторе, не доходя, однако, одного ли до старой позиции. Я расположился в маленькой фанзе с генералом, но он и приходящие к нему командиры курили опиум, от чего у меня разболелась голова, и я ушел спать на двор, на солому, поручив кормежку осла хозяину фанзы. Часа в 2 ночи я был разбужен бешеной ружейной стрельбой. От выстрелов было светло, и пули ложились около меня, щелкая в забор сзади. Встав, я увидел, что двор и фанза уже пусты. Тогда я поскорее подседлал осла, использовав как потник брошенное в панике генеральское одеяло, и выскочил на улицу.
