Юлий Анненков - Флаг миноносца
Прочтя записку генерала, Арсеньев приказал готовить колонну в поход. Предстояло перерезать дорогу между Мечетинской и железнодорожной станцией Атаман.
Рощина окружили командиры.
- Я теперь за адъютанта у Назаренко, - рассказывал он. - Адъютант генерала ранен, так что дел хватает.
- Известно - адъютантская работа! - заметил командир третьей батареи Пономарев. - Ремешки-то какие отхватил. Чистая работа!
Рощин не обижался. Он рассказал о том, что мотомехчасти врага несколькими параллельными колоннами движутся на юго-восток. Натыкаясь на нашу оборону, они пытаются смести ее с ходу, а если это не получается идут в обход. Теперь нелегко разобрать - где немцы, где свои. - Одним словом, слоеный пирог! - завершил его объяснения Пономарев.
Рощин уехал, не попрощавшись с Людмилой. Но она и не ждала его. Людмила уже в третий раз выходила на край села, чтобы посмотреть, не идет ли машина Земскова. А когда Земсков появился, он промчался мимо, даже не взглянув на девушку. Земсков доложил результаты разведки капитан-лейтенанту, захватил несколько банок консервов и тут же уехал снова. Вскоре отправился и дивизион.
2. КОЛХОЗ "СЕЯТЕЛЬ"
Машины шли полным ходом по хорошему шоссе, вдоль железной дороги. На путях было пусто. Взорванный паровоз стоял поперек рельсов. Вагоны сбились в кучу, как стадо перепуганных овец. Ветер донес удушливый трупный запах. Поодаль догорала будка стрелочника. В ярком солнечном свете пламя было незаметно, только серая струйка дыма текла в степь и растворялась в горячем воздухе. До позиции, назначенной генералом, оставалось несколько километров, когда возвратился Земсков. Он доложил, что с севера наперерез шоссе идет колонна танков.
Арсеньев не стал терять времени. Батарея Сотника зашла за насыпь, поросшую травой. Вдоль откоса белыми камешками было выложено: "Уберем..." - следующие слова вместе с дерном начисто смел разрыв снаряда, обнаживший желтое нутро насыпи. Дальше снова шли буквы: "...в срок, без потерь". Вероятно, посередине было написано: "богатый урожай", но Яновский прочел надпись по-своему:
- Смотрите, товарищи, что написано: "Уберем фашистские танки в срок, без потерь".
Усталые бойцы смеялись. Комбат Сотник - желтолицый, с четко проступившими морщинами - взглянул на насыпь. Для него она была сейчас только естественным прикрытием.
- Главное - в срок! - проговорил он и кряхтя полез на насыпь, чтобы наблюдать за танками.
- И без потерь! - твердо повторил Яновский. - У нас еще много дел впереди.
Потерь на сей раз действительно не было. После нескольких залпов, которые дал дивизион, танки пошли в обход.
"Теперь бы снова перерезать им дорогу!" - подумал Арсеньев. Но снарядов было уже мало. Люди валились с ног от усталости, и надо было подумать об отдыхе.
Солнце уже опускалось, когда Арсеньев привел свой дивизион в колхоз "Сеятель". Издали главная усадьба казалась кудрявым зеленым островом в степи. Среди деревьев белели стены добротных каменных построек. Ветряной двигатель подымал свою круглую голову над красной черепицей. Чуть поодаль выстроились веселые домики - белые, голубые, розовые. В лучах заката золотились оконные стекла.
- Хорошо! - сказал Бодров. - Сейчас славно бы баньку.
- Какая тут баня? Скорее спать, - возразил Ефимов, наводчик второй батареи. - Вот примощусь тут под деревом, пока снова не заиграют тревогу.
Странное впечатление производила эта усадьба. Все было на месте. Ни одного сожженного дома, ни одной сломанной штахетины в заборе, а людей нет.
- Фу ты пропасть! Неужто никого нет? - удивился Бодров. - Немцам, что ли, они оставили всю благодать?
Матросы разбрелись кто куда. Сомин с Белкиным вошли в просторный коровник. В стойлах было пусто. Из крана гулко капала вода в эмалированную раковину.
- Смотри, в каждом стойле поилка. Вот толково! - Белкин нажал ногой на клапан в глубине поилки, и из-под его сапога брызнули прозрачные струйки. - Понимаешь, как ловко! Захочет корова пить, ткнется мордой - и вода идет. У нас в Калининской области таких и не видели. А это - кабинка для дежурной доярки. И шкафчик с аптечкой есть! - восхищался Белкин. Он забыл в этот момент о том, что все это образцовое хозяйство будет сожжено, раздавлено гусеницами, разворочено снарядами и останется на месте зеленого острова только дымное пепелище.
Из коровника они прошли на птицеферму. Здесь тоже не было людей. Сетчатые, выкрашенные зеленой краской вольеры стояли распахнутыми. Легчайший белый пух носился в воздухе. А в кустах и на дорожках кудахтали белоснежные леггорны. Их было множество - сотни, а может быть, тысячи. Куры не боялись людей. Наоборот, они сбегались шумными стайками, увидев человека.
- Есть хотят! - сказал Белкин. Он нагнулся, чтобы поднять важного красноглазого петуха, но тут же махнул рукой и выругался длинно и нецензурно.
Сомин знал, что Белкин, не в пример прочим, никогда не ругается. Видно, уж очень накипело на сердце.
- Пойдем, сержант. Не могу я на это смотреть, - сказал боец.
Они прошли мимо пчелиного городка. Ульи стояли под яблонями, на которых уже висели твердые зеленые плоды. Вернувшись на орудие, Сомин увидел, что его бойцы развели костер. Над костром в ведре клокотало и подпрыгивало что-то белое. Он наклонился над ведром;
- Яйца! Откуда вы взяли?
- Тут их сотни! - сказал Писарчук. - И мед есть - сколько хочешь.
- Кто же вам позволил брать?
- А у кого спрашивать? - ответил Лавриненко. - Хозяева драпанули, значит все наше.
Сомину было противно с ним спорить. Он наскоро поел и пошел разыскивать капитана Ропака - начальника боепитания дивизиона, потому что на орудии оставалось мало снарядов.
Проходя через знакомую уже птицеферму, Сомин увидел босоногую загорелую девушку лет семнадцати, которая сидела на траве и кормила хлебными крошками большого петуха-леггорна.
Девушка чем-то напомнила Сомину Маринку. Такие же светлые, выгоревшие от солнца волосы. Пожалуй, больше ничего общего, а все-таки похожа... Кроме нее, Сомин не видел здесь никого из колхозников.
- Здравствуйте, - сказала девушка. Она поднялась и оправила юбку.
- Почему вы здесь? - спросил Сомин. - Ведь ваши все ушли.
- Ушли, - грустно кивнула она. - А я осталась. Птицу жалко. Столько к ней приложено работы!
- Сами вы птица! - рассердился Сомин. - Скоро сюда придут немцы, а вы возитесь.
Лицо девушки преобразилось, полные губы сжались, брови нахмурились;
- Без вас знаю. Драпаете, как зайцы, и еще учите!
Что он мог ей ответить? Девушка внезапно пожалела о своих резких словах. Она посмотрела на повязку на руке Сомина:
- Вам больно?
Он отрицательно покачал головой и повернулся, чтобы уйти.
- Молока хотите?
- Мне ничего не надо, - сказал Сомин. - А вот с вами как быть?
Девушка тяжело вздохнула:
- Будь, что будет. Батька у меня помирает. Не могу же я его бросить! Обещали прислать подводу, только, наверно, обманут. Не до меня.
"Вот и она, как Маринка, - подумал Сомин. - Точно такое же положение. Как нарочно. А чем ей помочь?"
По дорожке гусак вел домой с озерца свою крикливую ораву.
- Это тоже ваши воспитанники? - спросил Сомин, чтобы что-нибудь сказать.
- Мои. Они на выставке были в Москве. И я с ними. А теперь все достанется немцам.
Она вдруг обняла Сомина и зарыдала:
- И я тоже останусь немцам, я тоже, как эти гуски. Все - им...
Теперь Сомин сам чуть не плакал. Чем он мог помочь этой девушке, оставленной на произвол врага? Чем помочь ее умирающему отцу? Даже своей родной Маринке он не помог, а только обидел ее.
- Я пойду, - сказала девушка. - Будьте вы целы и невредимы. Чтоб ваша любимая вас дождалась!
Она вытерла слезы рукавом и пошла напрямик через поляну. Сомин тоже хотел идти своей дорогой, но в это время начали рваться снаряды. Срезая ветки, зашуршали осколки. Сомин бросился к девушке. Она упала, даже не вскрикнув. Большой осколок врезался ей между глаз.
За деревьями гудели моторы.
- Первая батарея! На западную окраину! - послышался громкий голос Арсеньева. Сомин бросился бежать к своему орудию. На дорожке трепыхался гусак с перебитой шеей. Робкие языки пламени плясали по краю крыши, а над головой вертелся и вертелся бесполезный ветряк.
Сомин добежал до своего орудия, когда машины уже трогались. Под прикрытием залпа первой батареи дивизион уходил из поселка.
В сумерках машины неслись по гладкой, как стол, дороге. Танки не преследовали их. Мгла постепенно сгущалась. Сомин сидел в кабине рядом с засыпающим от усталости Гришиным, но самому ему спать не хотелось, несмотря на нечеловеческое напряжение последних дней. Его не покидала мысль о девушке, имя которой он так и не узнал. "Может быть, и Маринка лежит где-нибудь с раскроенным черепом. Но в Москве сейчас спокойно. От Москвы их прогнали. А здесь снова отступаем".
Его мысли прервал Гришин:
- Гляди, командир!
В степи ровными рядами полыхали костры. Когда подъехали ближе, Сомин увидел, что горят самолеты.
